[90]. А. В. Мишулин, основываясь на отсутствии археологического материала предшествующего периода, считал возможным датировать начало финикийской торговли в Западном Средиземноморье VIII-VII вв., а колонизацию финикиянами Испании относил ко времени после основания колонии на Эбессе, т. е. к концу VII — началу VI в. до н. э.[91]
Однако все эти предположения представляются недостаточно обоснованными. Вряд ли деятельность «морских» народов, хотя бы филистимлян или чакара, могла серьезно отразиться на развитии финикийской торговли. Ведь морское пиратство было повседневным явлением в конце II тысячелетия до н.э. (ср.: Thuc., I, 5); сами финикияне не чурались морского грабежа и были достаточно сильными, чтобы дать отпор любому противнику. Рассказ Ун-Амуна, на который ссылается П. Бош-Гимпера, относится к периоду крайнего ослабления Египта. Только оно позволило пиратам из сравнительно малозначительного переднеазиатского города предпринять враждебные действия против египетского посла. Характерно, что царь Библа, согласно этому рассказу, также отнесся к Ун-Амуну с большим высокомерием и предоставил ему кедр только после многократных и унизительных для достоинства Египта просьб. В то же время повесть о путешествиях Ун-Амуна не содержит каких-либо данных, которые свидетельствовали бы о враждебных взаимоотношениях финикиян Библа с филистимлянами и чакара или о слабости финикиян. То обстоятельство, что правитель Библа не хотел защищать Ун-Амуна от преследования чакара, еще не свидетельствует, что он не мог этого сделать.[92]
Походы Тиглат-Палассара I, на которые ссылается П. Бош-Гимпера, завершились лишь захватом на непродолжительное время Арвада, Библа и Сидона[93]. Тир оказался вне сферы завоевательных операций, предпринятых Ассирией. В период XI-X вв. ассирийские цари были заняты не столько военными захватническими операциями, сколько борьбой за укрепление своей власти и обороной от нашествия арамейских племен.[94] Таким образом, и филистимляне вместе с чакара, и ассирийцы вряд ли могли так эффективно, как это представляется П. Бошу-Гимпере, воспрепятствовать развитию финикийской торговли.
Утверждение А.В.Мишулина о том, что древнейшие финикийские археологические материалы, найденные в Северной Африке и иных районах Западного Средиземноморья, датируются временем не раньше VII в.[95], явно ошибочно.
B. Ф. Олбрайт, анализируя древнейшие финикийские изделия из слоновой кости, найденные в Кармоне, пришел к выводу, что они стилистически весьма близки не только соответствующим памятникам IX-VIII вв. из Самарии и Арслан-Таша, но и изделиям, открытым в Мегиддо и датируемым XII в.[96] Объектами финикийской торговли были к тому же чужеземные изделия нефиникийского происхождения, подражания им, либо благовония, масла и т.п.—все то, что по своей природе не могло сохраняться в течение длительного времени[97].
Наконец, южное побережье Пиренейского полуострова в археологическом отношении изучено еще далеко не достаточно. До настоящего времени точно не определено местоположение Тартесса. Раскопки Гадеса практически невозможны, так как на острове Сан-Себастьян, где находился город, в настоящее время расположена военная база. То, что сделано здесь до настоящего времени А. Шультеном, является поэтому не более как предварительной археологической разведкой[98].
Помимо археологических материалов, определенно свидетельствующих в пользу ранней датировки финикийской торговли в Испании, ценные сведения содержит и древняя письменная традиция. П. Бош-Гимпера[99] и А. В. Мишулин[100] считают ее недостоверной, несмотря на поразительную близость сведений, содержащихся в не зависимых друг от друга памятниках. П. Бош-Гимпера, несомненно, прав, утверждая, что библейская традиция не сохранила прямых сведений о Гадесе или иных финикийских колониях на юге Пиренейского полуострова. Но вряд ли это подкрепляет его основную мысль о позднем появлении финикиян на юге Испании. В Библии встречаются неоднократные указания на то, что Тир вел интенсивную торговлю с Тартессом (I Reg., X, 22; Jer., X, 9; Jezech., XXVII, 12). Наиболее ранние факты могут быть датированы X в. до н. э. Кроме того, в Библии косвенное отражение нашли колонизация финикиянами южной Испании и господство там Тира. В тексте Исайи (XXIII, 6) конца VIII в., обращенном к Тиру, читаем: «Переправляйтесь в Таршиш (Тартесс. — И. Ш.), плачьте, жители острова». Этот отрывок относится к осаде Тира ассирийцами, на что справедливо указал А. Шультен[101]. Вряд ли библейский пророк мог дать такой совет жителям Тира, если бы их переселения в Тартесс не происходили и раньше и если бы не существовало давно налаженной регулярной торговли между Тиром и Тартессом. Несколькими стихами ниже Исайя (XXIII, 10) обращается к «дочери Таршиша»: «Переходи на землю свою, как река, дочь Таршиша, нет препоны более». Следовательно, Тир на протяжении длительного времени, во всяком случае и в VIII в., играл роль «препоны» (mezah) по отношению к Тартессу. Иначе говоря, на юге Испании существовала область тирского господства, в которую входила часть территорий, первоначально принадлежавших Тартессу, подвергавшемуся каким-то притеснениям со стороны Тира.
В античной литературе, не зависимой от библейской версии, вопрос о финикийской торговле в Западном Средиземноморье, а также об основании финикийских колоний в этом районе впервые затрагивался Тимеем, известие которого сохранилось в передаче Диодора (V, 20). Однако ни Тимей, ни восходящее, по мнению Д. Д. Петерса[102], к тому же источнику свидетельство Посейдония, дошедшее до нас в передаче Страбона, не дают достаточных данных для датировки упомянутых событий. Согласно Веллею Патеркулу (I, 2), тирийцы основали Гадес примерно около 80-го года после гибели Трои. Помпоний Мела (III, 46) отмечает, что гадитанские жрецы датировали основание города временем гибели Трои. Сообщение Помпония Мелы чрезвычайно интересно. Несомненно, что те авторы, трудами которых пользовался Мела при составлении своей книги, хорошо знали гадитанскую храмовую традицию. Соотнесение даты основания Гадеса с моментом гибели Трои может свидетельствовать о том, что греко-римские писатели стремились ввести полученные ими из гадитанских источников указания в русло общей античной традиции. Возможно, однако, что «эллинизация» местной традиции была делом самих гадесских жрецов. В этом случае указанный нами факт явился бы еще одним подтверждением того, насколько глубоким было влияние на различные районы Средиземноморского бассейна эллинской культуры. Еще более точные сведения имеются у Веллея Патеркула (I, 2, 4), который отмечает, что Гадес был основан за несколько лет до основания Утики, т. е. в конце XII в. до н. э.
Таким образом, как библейская, так и античная традиции, полностью совпадая друг с другом, свидетельствуют о существовании ранних — с конца II тысячелетия — связей между Тиром и Пиренейским полуостровом, а также о том, что Тиром были произведены на юге Пиренейского полуострова определенные территориальные захваты. Совпадение библейской и античной традиций служит убедительным доказательством в пользу их достоверности, тем более что гадитанская эра, несомненно, восходила к местным хроникам[103].
Библейская и античная традиции характеризуют финикийскую торговлю в южной Испании на различных этапах ее развития. Отсюда следует, что при характеристике этой торговли в доколонизационный период далеко не все свидетельства могут быть приняты во внимание. В частности, совершенно исключается из нашего поля зрения библейский материал, поскольку он относится ко времени после основания Гадеса.
Диодор (V, 35, 4), сведения которого восходят к Тимею, писал: «Так как местные жители не знали его (серебра. — И. Ш.) применения, финикияне, занимавшиеся торговлей и узнавшие о том, что произошло[104], покупали серебро за какую-нибудь небольшую плату другими товарами. Поэтому-то, доставляя <серебро> в Грецию, Азию и ко всем другим народам, финикияне приобретали большие богатства». Хотя некоторые детали рассказа Диодора носят явно легендарный характер, тем не менее его сообщение, несомненно, отражает действительность. События, о которых идет речь, датируются временем задолго до основания колоний. Таким образом, начало финикийской торговли в Испании можно было бы отнести к середине или второй половине II тысячелетия до н. э., во всяком случае задолго до рубежа II и I тысячелетий. То обстоятельство, что население Испании не было знакомо с использованием серебра, показывает, насколько был низок уровень его социально-экономического развития ко времени появления на полуострове финикиян. Деньги как средство обращения здесь еще отсутствовали. Варварство народа-производителя было важным условием ведения финикиянами выгодной посреднической торговли[105]. Но финикийская торговля в свою очередь способствовала быстрому разложению остатков первобытнообщинного строя в этом районе Средиземноморского бассейна. Возможно, находки эгейских материалов на Пиренейском полуострове также указывают на посредническую деятельность финикийских торговцев в этом районе. Наконец, очень интересны сведения Диодора о финикийском импорте в Испанию. Они дополняются рассказом другого источника (Ps.-Arist., De mir. aus., 135), восходящего, вероятно, к той же традиции, что и Диодор. В этом рассказе отмечается, что финикияне вывозили в неимоверно больших количествах серебро из Тартесса, получая его в обмен на масло и другие мелкие товары морской торговли (eλαινον και άλλον ναυτικόν ρώπον).