Многие дома уже полыхали, на улицах валялись трупы. Она ни разу не открыла огонь. Решила для себя, что в гражданских стрелять не будет. Вдруг – какое-то движение под домом у дороги. Кари вскинула автомат. Это был не вражеский боец – это был ребенок, забившийся глубоко под дом. Она даже не поняла, мальчик это или девочка – видела только чумазую мордашку и всклокоченные волосенки.
Повела себя так, будто этого ребенка и видеть не видела. Но и не хотелось, чтобы кто-то это заметил. Кари остановилась, нагнулась и сделала вид, будто подтягивает шнурки на ботинках.
«Быстро в лес!» – бросила она ребенку, не поворачивая головы к дому.
Когда выпрямилась и двинулась дальше, за спиной у нее на дороге показалась фигура команданте – когда дело доходило до огневого контакта, он всегда предпочитал держаться в последних рядах. Ей очень не хотелось оказаться с ним один на один. Когда никого не было поблизости, команданте всегда пытался засунуть ей палец в задний проход, подкравшись сзади и запустив руку ей в штаны. Нужно отдать ему должное: он не отдавал ей официального приказа стоять смирно и молчать – это относилось к чисто внеслужебным отношениям.
Ей всегда приходилось просить его прекратить. Она постоянно молила Бога, чтобы тот его остановил. Это был неизменный пункт в ее вечерних молитвах. Но он так и не прекращал.
Кари прибавила шагу, чтобы он ее не догнал, но вдруг услышала у себя за спиной хлопок. Присев на корточки, команданте выстрелил под дом, где прятался ребенок. Она бросилась к нему, выкликая: «Es niño, es niño!» Поле зрения словно сузилось – по краям все размылось, четко видно только то, что строго по центру. Она будто неслась сквозь какой-то окутанный туманом тоннель, в центре которого маячила отчетливая фигура команданте.
А тот между тем бросил в дом фосфорную гранату, и над крышей взметнулось пламя. Опять присел на корточки во дворе, целясь под дом из пистолета. Кари бежала изо всех сил. Лицо ее онемело, будто маска. Выстрел. Команданте еще больше пригнулся, прицеливаясь, длинный палец поудобней устроился на спусковом крючке. В этот момент Кари резко остановилась, вскинула автомат и выстрелила ему в затылок.
Она чувствовала странное спокойствие. Клубы дыма уже затягивало под дом, и Кари увидела, как ребенок вылезает с противоположной стороны и опрометью бежит в лес. У самого края лесных зарослей он обернулся через плечо. Ребенок был действительно очень грязный. Среди деревьев она заметила какие-то лица. Чья-то рука нетерпеливо подзывала крошечную фигурку к себе.
Команданте оказался слишком тяжелым, чтобы затащить его в огонь. В любую секунду мог появиться еще кто-то из бойцов и увидеть, как он лежит здесь, застреленный в затылок. Смертный приговор. Кари бросилась к трупу команданте. Одно из стекол его круглых очочков вылетело, в другом отражалось солнце. Поглядев на амуницию, которой он был увешан со всех сторон, можно было подумать, что команданте один готов одолеть целую армию. В числе прочего на хитроумном ремне со множеством отсеков и сумочек у него висела осколочная граната. Кари сдернула ее у него с пояса. Ухватила его за руку, подсунула ему под голову. Туда же затолкала и гранату. Выдернула чеку, отпустила рычаг и бросилась бежать без оглядки. Нырнула в кювет у дороги, широко открыв рот, как учили. Когда грохнул взрыв, вскарабкалась по откосу и побежала дальше. Все бежала и бежала. Смерть команданте вычеркнула один пункт из ее вечерних молитв.
В тот же день она отыскала своего рыжеволосого возлюбленного, и они бежали вместе.
Целый год прожили в деревушке под названием Фуэнте де Бендисьон[53] – он работал на лесопилке, она сражалась с кастрюлями на кухне местного пансиона. Собирались пожениться. В ту пору ей как раз исполнилось шестнадцать.
В то время нельзя было дезертировать из РВСК и остаться в живых. Под конец года sicarios[54] разыскали их и расстреляли парня прямо на улице, вместе с его шаферами, когда те в раздолбанном прокатном автомобиле ехали в церковь, где их дожидалась Кари с букетиком жасмина в руках.
Когда убийцы добрались и туда, церковь уже была пуста. В деревенском медпункте Кари наскоро перевязали изрезанные стеклами руки, и она сразу же выбежала оттуда через заднюю дверь.
Они долго поджидали ее в похоронном бюро. Она там так и не появилась. Тогда они подошли к гробу, несколько раз выстрелили в мертвого жениха Кари, сфотографировали раны и удалились – когда они его убивали, то не озаботились должным образом обезобразить его лицо.
Через неделю Кари стояла перед дверью огромного дома в Боготе. Вышедший на стук слуга отправил ее к черному ходу. После пятнадцати минут ожидания на крыльцо вышел старый натуралист в своих любимых подтяжках. Узнал он ее не сразу – грязную, в посеревших бинтах и запятнанных кровью свадебных туфельках.
– Поможете мне? – спросила она.
– Да, помогу. – Он сразу же кивнул, выключая свет над крыльцом. – Заходи.
За все то время, что она присматривала за ним, как за пленником, старик ни разу ее не обнял. А теперь обнял, прижал к себе. Пропитавшиеся кровью бинты оставили пятна у него на рубашке, когда Кари обняла его в ответ.
Врученная заботам экономки, вскоре она отмылась дочиста, плотно поужинала и забылась сном на чистых простынях. На всех окнах в доме опустили ставни – за помощь дезертирам из РВСК полагалось суровое наказание. Смерть. Кари нельзя было оставаться в Колумбии.
И профессор выполнил свое обещание помочь. С недельку пришлось подождать – столько понадобилось, чтобы раздобыть ей фальшивые документы, – а потом он отправил ее на север автобусом. День за днем, день за днем в пути – Коста-Рика, Никарагуа, Гондурас, Гватемала… Перевязки себе она делала сама, затягивая бинты другой рукой и зубами.
Профессор дал ей достаточно денег, чтобы хватило доехать на автобусах до Мексики, так что не пришлось подсаживаться в La Bestia[55] – мексиканский поезд назначением на север, где места на крышах товарных вагонов, откуда очень многие падали, продавали бандиты, и путь которого был усеян множеством отрезанных и оторванных рук и ног. Профессор дал ей и записку к одному своему родственнику в Майами. Сославшись на болезнь, тот сплавил ее еще какому-то родственнику, который с ходу заявил, что первые три года ей придется работать бесплатно. Поскольку по «Радио Мамби»[56] Кари уже слышала, что подобные уверения – это бессовестная ложь, с того момента она оказалась предоставленной самой себе.
С тех самых пор Кари всегда носила с собой хотя бы немного какой-нибудь еды. Обычно она съедала такие запасы только под вечер, да и то если они могли испортиться. Всегда держала при себе небольшой запас воды и складной нож разрешенной законом длины, который наловчилась быстро открывать одной рукой. На шее у нее на бисерной цепочке-четках висел перевернутый крест Святого Петра – ведь распяли того вверх ногами. Внутри креста скрывался острый клинок: длинная часть основания служила ножнами, а короткая с горизонтальной перекладиной – рукояткой под кулачный хват.
И вот теперь, сидя в квартире сестры, она подремывала в кресле возле детской кроватки, роняя голову на грудь – почти как тогда в автобусе, на долгом пути к «Земле Свободных».
Ближе к полуночи загудел ее мобильник. Опять звонили с номера Антонио. Кари посмотрела на ярко светящийся в темноте экранчик. Очень тянуло ответить. Потом включился автоответчик. Чей-то голос с немецким акцентом произнес: «Кар-ри. Давай встретимся, я тебе помогу».
«Ну да, щас, разбежался. Тоже мне, помощничек нашелся».
Покачивая малышку, она потихоньку затянула лукавую песенку «Совет попугаю», которую частенько напевала ее бабушка: попугаю в ней обещают жизнь, полную спелых бананов и неземного счастья, если его продадут какому-то богачу-панамцу.
Ближе к рассвету голова у нее окончательно упала на грудь. Снился ей маленький крепкий домик у канала. Домик устоял перед стихией, даже несмотря на дыру в крыше. Прочно покоился на сплошном бетонном фундаменте. В случае чего играющий во дворе ребенок под него не залезет, не застрянет, не поранится. Во сне, впервые отойдя от треволнений дня, Кари слегка улыбнулась: ее домик прочно стоит на фундаменте, а посапывающему рядом с ней ребенку абсолютно ничего не грозит.
Глава 16
Повисший над заливом Бискейн туман быстро таял под теплыми лучами утреннего солнца.
Суденышко Капитана Марко, выбирая медленно крутящейся лебедкой краболовный порядок, черепашьим ходом продвигалось к северу неподалеку от особняка Эскобара. Экипаж его демонстративно удвоил усилия, перебирая снасти, когда неподалеку показался быстроходный катер береговой полиции Майами. Чтобы не раскачать работающих рыбаков кильватерной волной, водитель-полицейский, проходя мимо, слегка сбросил газ.
Марко и еще три члена экипажа обливались пóтом в бронежилетах, поддетых под просторные рубахи навыпуск. Скоро они окажутся точно напротив особняка. Теперь уже им солнце мешает смотреть – дом точно на ост от судна. Вдруг яркая вспышка где-то среди темных окон верхнего этажа – стекло на секунду отразило солнечный свет.
Первый помощник Эстебан расположился в рубке, пристроив винтовку на нижний край рамы открытого окна. Блеснувшее на миг стекло он засек сквозь оптический прицел.
– Вижу одного наверху, в открытом окне. Вытащил бинокль только что, рядом со стулом стоит автомат! – доложил Эстебан капитану.
Толстый трос порядка, роняя на палубу капли воды, одну за другой поднимал со дна крабовые ловушки. Игнасио ловко подхватывал вылезающие из воды ящики, сделанные из дощечек и стальной сетки, и тут же вытряхивал пойманных голубых крабов в огромный ящик в центре палубы. Пустые ловушки укладывал в штабеля в корме – потом их опять начинят свежей наживкой. Мокрый порядок медленно и неуклонно лез из воды. Схватил, опорожнил – в штабель. Схватил, опорожнил – в штабель.