Укладывая птицу в термоящик с предварительно распахнутой крышкой, Кари услышала негодующий сдавленный писк. Поставив его на голову, чтобы хорошо видеть дорогу, она продралась сквозь густой кустарник и сквозь россыпи мусора двинулась обратно к берегу. Там уже можно было опустить его и просто толкать перед собой по воде.
Обеспокоенный ее появлением скат-хвостокол, прятавшийся на дне, взмыл с песка и ударился в бегство, взмахивая своими подводными крыльями. Мимо проплыла стая дельфинов – Кари было хорошо слышно, как они отдуваются, перекрывая крики с катера. Хульета была уже в воде и быстрыми саженками плыла ей навстречу. Какой-то немецкий турист, завидев прыгнувшую за борт даму, поспешно стянул штаны и в одних белых трусах прыгнул следом. Благородный порыв себя оправдал – росту он был изрядного, поэтому легко поднял громоздкий ящик на высокий планширь катера.
Под всеобщие аплодисменты они водрузили контейнер с птицей на столик бара.
Доктор Бланко внимательно наблюдала за ними. Кари тоже посмотрела на нее.
– Ну, и что теперь будешь делать, Кари? Предположим, меня здесь нет. – С этими словами доктор Бланко легонько пихнула своего мужа локтем.
– Явное обезвоживание, доктор, – отозвалась Кари. – Первым делом надо восстановить водный баланс. Потом сделаю иммобилизацию крыла и прослежу за тем, чтобы птица находилась в тепле и темноте, пока мы не вернемся на станцию.
– Тогда приступай, – сказала доктор Бланко, усаживаясь поблизости, чтобы все хорошо видеть.
Прямо через полотенце Кари крепко зафиксировала скопу, удерживая ей лапы другой рукой, и они с Хульетой широким бинтом надежно перевязали сломанное крыло, чтобы иммобилизовать его стандартной «восьмеркой», с которой были хорошо знакомы. Когда катер направился к югу, Кари сделала птице интубацию, воспользовавшись толстой коктейльной соломинкой из бара, предварительно смазанной жиром, – отыскала гортанное отверстие пищевода и ловко вставила туда соломинку.
– А ей не больно? – поинтересовался кто-то из пассажиров.
Отвечать Кари не стала. Надев позаимствованные у кого-то очки и набрав в рот воды, начала осторожно выдувать ее через соломинку, чувствуя на лице отдающее рыбой дыхание птицы и глядя ей прямо в огромный черный глаз, обрамленный кольцом желтой радужки.
Потом скопу осторожно уложили в ту же переноску, из которой недавно вылетела отпущенная на свободу кваква, и прикрыли дверцу кухонным полотенцем.
– А чего с ней так цацкаться, как с каким-нибудь щеночком? – спросил кто-то из пассажиров. – В смысле, они ведь и сами других убивают!
– А что это вы сейчас едите – не куриное крылышко? – поинтересовалась доктор Бланко и отправилась разыскивать Кари, которая уже вытирала стол в баре, что-то односложно отвечая доброхоту из Германии, выражавшему горячее желание помочь ей и в этом деле, и вообще во всем, в чем может оказаться ей полезен.
– Кари, загляни ко мне в понедельник. Думаю, это тебе будет интересно, – сказала ей доктор Бланко. – Мой муж говорит, что все равно платит целой куче адвокатов, а получает только «посмотрим, что тут можно сделать» – так у них принято выражаться. Так вот, давай-ка посмотрим, что тут можно сделать с твоими документами на пребывание в стране. Он считает, что для доказательства «обоснованных опасений» по статусу временной защиты им понадобятся фотоснимки твоих рук.
Когда Кари поняла, что на нее направлен объектив телекамеры, то сразу отвернулась, а давать интервью категорически отказалась.
Включив телевизор, Ганс-Петер сразу узнал ее покрытые шрамами руки. И зачем ей сразу две? Небольшая асимметрия будет куда пикантней. Схватил блокнот, стал быстро набрасывать эскиз.
Глава 25
Гаитянский сухогруз «Джези Леви» стоял у пирса в четырех милях от устья Майами-ривер. Вахтенному на мостике была хорошо видна перекинутая над рекой железнодорожная эстакада, неоновые огни которой радугой переливались на темной воде. Устроился он с удобством: под рукой – стопка порнографических журнальчиков, рядом – короткий, но тем не менее дозволенный законом дробовичок. Ровно восемнадцать и одна десятая дюйма от дула до казенного среза, специально мерили[89]. Вокруг шеи у него была повязана оранжевая косынка. К любому делу он всегда подходил основательно и дотошно, не упуская мелочей, и поэтому в рамках подготовки к предстоящей операции съел за обедом целых два больших авокадо.
Флако, подручный Ганса-Петера, сидел рядом, вооруженный винтовкой «АР-15» и пистолетом, заткнутым за пояс.
Вечерело, по реке в обе стороны медленно продвигались белые, красные и зеленые огни судов и лодок.
Откуда-то из ресторана ниже по течению до Флако долетали еле слышные музыкальные ритмы. Играли «Пошалим?»[90] Ники Джема – все пляшут небось сейчас, задрыги, сиськи телок прыгают в глубоких вырезах, шлепаются одна о другую… То же самое звучало тогда в клубе «Чика», когда он выплясывал с той девчонкой с наколотой на титьке птичкой, а потом они завалились к нему в машину, занюхали кокса, обжимались, сосались, как умалишенные, а потом… Эх! Закатиться бы сейчас в какую-нибудь ресторацию у воды с такой вот горячей штучкой, а не просиживать штаны вместе с этим мудаком-вахтенным, который пердит на всю округу каждые несколько минут!
А тем временем внизу, в обшарпанной кают-компании, Ганс-Петер Шнайдер общался с Клайдом Хоппером из Лодердейла и старшим помощником капитана – молодым гаитянцем с погончиками на рубашке. Помощник уже вызвал боцмана по имени Томми, ответственного за погрузку. Тот просто обожал, когда его называли не просто Томми, а Томми-Боцман, поскольку на каком-то ямайском жаргоне это звучало похоже на «Томми-Стояк».
Капитан сошел на берег – ничего не вижу, ничего не знаю. Внизу у внутреннего трапа стоял еще один человек Ганса-Петера, Матео, вооруженный помповым ружьем двадцатого калибра.
– А где Феликс? – поинтересовался Хоппер.
– Его мальчонке гланды удаляют, – без запинки ответствовал Шнайдер. – Жена ему сказала, чтобы тоже в больницу ехал.
На столе были расстелены строительные планы дома Эскобара, которые привез Шнайдер, лежали фотографии дыры под причальной стенкой, обнаруженные в камере Антонио.
Хоппер показывал на картинках, каким оборудованием располагает.
– Вот, глядите: такая у нас стрела на барже установлена, с ковшом и гидравлическими ножницами. Далеко достает. Кран не понадобится. Есть пятидесятитонная гидравлическая лебедка. Выдернем, как редиску.
– Нужно за один отлив.
– Все за один приливный цикл сделаем. Ты точно не хочешь, чтобы мы перекинули это сразу на судно?
– Нужно сделать в точности, как я сказал. Погрузите на небольшую баржу. Замотайте как следует сеткой. Привозите сюда. – Шнайдер повернулся к старпому: – А вы пока подготовьте лебедки и стрелы. Покажите, куда положите груз.
Вместе с боцманам они спустились в трюм.
– Вот сюда, – показал старпом. – Опустим через главный трюмный люк и закидаем сверху велосипедами. А на люк на палубе еще великов наставим.
С высоты ходового мостика вахтенный заметил, как по дорожке вдоль реки к судну приближается фургон – передвижная закусочная. «Ла кукарача, ла кукарача…» – проквакал клаксон.
Вахтенный напряг живот. Выпустил густое облако газов, отдающих авокадо.
– Надо срочно личинку отложить, – объявил он. – Я мигом.
И оставил Флако на мостике в полном одиночестве. Погруженный в романтические мечты, тот лишь машинально помахал рукой перед носом, разгоняя зловонные пары.
Кэнди подрулила прямо к трапу. Остановила фургон, вышла.
На ней были коротенькие шортики и блузка, завязанная узлом на животе. Смотрелась она отпадно.
– Эй, у меня тут румяные пухленькие пирожки! – крикнула она, задрав голову к Флако на мостике.
– А и то правда, – пробормотал тот себе под нос.
– Пирожок и бутылка холодненького «Президенте» – полтора бакса. Ребята на борту? Им точно захочется. Всего полтора бакса. Сама бы сейчас такой наборчик купила.
Она немного выждала, после чего пожала плечами и полезла было обратно в кабину.
– Как это ты сама у себя пиво купишь? – Флако уже спускался по трапу.
– Надеюсь, на твои деньги, – отозвалась Кэнди, сразу замечая пистолет, вырисовывающийся у него под рубашкой. Винтовку он оставил на мостике.
Она распахнула заднюю дверь фургона. Кузов был заполнен только наполовину: два термоящика – с горячими пирожками-эмпанадами и холодным пивом, еще один побольше, для льда, и переносной газовый гриль с баллоном.
Открыв бутылку «Президенте», Кэнди сунула ее Флако.
– Не хочешь пока присесть? А я пока пирожочек принесу.
Бросила на скамейку свою сумочку, сходила в фургон за эмпанадой.
Оба уселись у трапа спиной к судну.
Она похлопала Флако по ляжке:
– Ну как тебе?
Тот уже вонзил зубы в пирожок.
– Кукарача на бибикалке – это клёво, – едва проговорил он с набитым ртом. Глотать с вывернутой шеей было трудно – голова сама собой склонялась к соблазнительной ложбинке под блузкой.
У них за спиной Виктор, Чоло и Пако незаметно проскользнули по трапу на судно.
– Ты такая красивая, – продолжал Флако. – А что ты еще продаешь? Можно будет в фургон залезть, если чё…
Кэнди выждала, когда мимо пройдет какой-то катер. Огляделась по сторонам – больше движения на реке не было.
– Могу предложить занюхать кокса в качестве аванса, а потом – сотню, – сказал Флако, демонстрируя ей стодолларовую купюру.
Кэнди нажала кнопку на ключе зажигания, и фургон, клацнув электрическим замком, мигнул всеми своими четырьмя габаритными огнями.
В тот же миг откуда-то из глубины судна послышался дробный перестук двух «МАК-10», в бортовых иллюминаторах заполыхали огненные вспышки.
Не вынимая пистолета из сумочки, Кэнди дважды выстрелила Флако в ребра. Потом прижала дуло ему под мышку и еще два раза нажала на спусковой крючок.