. Насадка для штамповки кошачьего мяса прилагалась бесплатно. Некоторые считают, что по всем показателям кошатина даже ближе к настоящим улиткам, чем все эти органические грызуны.
Подхватив планшет с зажимом, дон Эрнесто быстро пробежал по нему глазами.
Гомес пропел на мотив джингла из рекламы консервированного супа:
– Кошки и котята, ням-ням-ням!
Когда они вышли из здания, Гомес вытащил из машины черный фрак и траурную нарукавную повязку.
– Лучше прямо здесь наденьте, в салоне несподручно.
Оставив «Линкольн» возле консервного завода, они пересели в бронированный внедорожник с Паоло за рулем и направились на похороны Хесуса Вильярреала.
В машине дон Эрнесто ответил на два защищенных телефонных звонка. Один из них был от Пако из Медельина. После стрельбы на Майами-ривер на самолет до Колумбии сел один только Пако, который летел домой в компании трех пустых кресел.
Убит ли Ганс-Петер Шнайдер? Пако точно не знал. Видел лишь трупы двух его подельников и еще двух каких-то кентов – похоже, из экипажа сухогруза.
Закончив разговор, в ходе которого ни разу не повысил голос, дон Эрнесто отвернулся к окну машины и некоторое время угрюмо молчал. Эх, Кэнди, Кэнди… Сразу припомнился остров Сан-Андрес, на котором они с Кэнди, тяжело дыша, предавались плотским утехам в одном уютном отельчике…
Дон Эрнесто, приехавший на кладбище за полчаса до начала церемонии, следил из-за наглухо тонированных стекол внедорожника за прибытием похоронной процессии. Развернул записку, которую передала ему вдова Хесуса Вильярреала, еще раз перечитал:
Глубокоуважаемый сеньор!
Хесус счел бы за честь, если б вы смогли присутствовать на его заупокойной службе. Это принесло бы Вам тот душевный покой, который Вы уже подарили нам, его близким.
Вдова и ее сын приехали на черном «Крайслере» в сопровождении какого-то пожилого красавца с безукоризненно уложенной седой шевелюрой.
Гомес обвел собравшихся линзами бинокля.
– У мужика в черном пиджаке при себе волына, – доложил он. – Справа спереди на штанах кобура. Подождите, пусть повернется… Ага, и справа под мышкой тоже. Левша. Шофер встал возле багажника. Тоже со стволом на поясе, ключи с брелоком от машины в руке держит. Походу там винторез или помпуха. Под ливреей броник. Но Оньисанти с Куэвасом уже за ним держатся, присматривают. Patrón, может, мне сходить поздороваться с вдовой? Заодно и записку можно передать.
– Нет, Гомес. Паоло, а что это за хмырь с седой башкой?
– Да адвокатишка один из Барранкильи, Диего Рива… Редкостный гондон. Это он защищал Холланда Вьеру, когда тот автобус с пассажирами захватил.
Под их внимательными взглядами Диего Рива передал вдове черную кожаную папку. Та убрала ее в сумку. Возле могилы Хесуса Вильярреала собрались в общей сложности человек тридцать. Пока что это была всего лишь яма среди величественных надгробий и мавзолеев, густо усыпающих территорию центрального кладбища Барранкильи, но дон Эрнесто уже присмотрел на кладбище в Картахене чудесного мраморного ангела, которого планировал передать вдове, как только один опытный человек, отлично владеющий резцом, переправит на нем имя усопшего[106].
Сеньора Вильярреал была одета неброско, как и полагается вдове. Рядом с ней стоял ее сын, торжественный и чопорный, в строгом черном костюмчике, оставшемся после первого причастия.
Дон Эрнесто подошел к ним. Крепко пожал мальчишечью ладошку.
– Теперь ты главный мужчина в семье, – сказал ему дон Эрнесто. – Звони, если вам с матушкой что-нибудь понадобится.
Повернулся к сеньоре:
– Хесус был выдающимся человеком во всех смыслах этого слова. Всегда отвечал за свои слова. Надеюсь, что когда-нибудь и про меня такое скажут.
Сеньора Вильярреал приподняла черную вуаль, чтобы лучше видеть его лицо.
– Дом просто прекрасный, дон Эрнесто. Деньги поступили. Спасибо вам. Хесус меня проинструктировал: когда все оговоренное будет выполнено, передать вам вот это. – Она вручила дону Эрнесто черную папку. – Он сказал, чтобы вы очень внимательно прочитали все это перед тем, как хоть что-нибудь предпринимать.
– Сеньора, а можно поинтересоваться, как папка оказалась у Диего Ривы? – спросил дон Эрнесто.
– Он занимался делами Хесуса. Мы боялись, что наши враги отберут ее у нас. Диего Рива держал ее у себя в сейфе. Спасибо вам за все, дон Эрнесто. И знаете что? Dios se lo pague.
В международном аэропорту имени Эрнесто Кортиссоса наготове стоял «Гольфстрим IV», и буквально через двадцать минут после похорон дон Эрнесто и сопровождающие его лица были уже в воздухе на пути в Майами.
Откинув столик, дон Эрнесто выложил на него полученные от вдовы бумаги. Быстро, но очень внимательно изучив их, он позвонил Капитану Марко в Майами.
– Не в курсе, Шнайдера все-таки шлепнули или нет?
– Не знаю, Patrón. Никто из нас его с тех пор и в глаза не видел. В доме тишина. Полиция тоже не появлялась.
– Скоро буду. Вплотную займемся домом. Мне очень нужно знать, чем сейчас занят твой друган Фаворито. Можешь по-быстрому с ним связаться?
– Да, Patrón.
– А та девчушка, Кари? Будет от нее какой-нибудь прок?
– Наверняка, но она говорит, что она пас, Patrón.
– Понятно. Скажи мне, чего она больше всего хочет, Марко.
Глава 30
Илиане Спрегз, специалисту четвертого класса Вооруженных сил США, по крайней мере, досталась отдельная палата. Лежала она в госпитале Министерства по делам ветеранов в Майами – с задранной вверх и подвешенной на растяжку ногой и бледным под россыпью веснушек лицом. Личико у нее было совсем юное, но совершенно измученное. Нога жутко чесалась под гипсом, а день тянулся нескончаемо долго. Родители Илианы жили в Айове и часто навещать ее не могли.
Компанию ей составляли в основном плюшевая собачка и открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления, пришпиленные к зеркалу. Воздушный шарик, надутый гелием, давно уже сдулся и бесполезной тряпочкой висел у стены. Были еще часы с кукушкой. Они тоже давно не шли, и всем было про это прекрасно известно. Правильные часы, подумалось ей – время, похоже, действительно остановилось.
Ее собрат по несчастью Фаворито, тоже пациент ветеранского госпиталя, молодой малый с жизнерадостным румяным лицом, не мог похвастаться такой роскошью, как отдельная палата, – положили его в общую, где какие-то морпехи развлекались тем, что озвучивали персонажей некоей мыльной оперы, выключив звук у телевизора. От того, что они при этом несли, просто вяли уши.
Один сержант как раз взял на себя роль жеманной инженю на экране.
– О, Рауль, – пищал он тоненьким голоском, – это что, венская сосиска или твоя пиписька?!
Фаворито все это уже окончательно задолбало. Взявшись за колеса своего инвалидного кресла, он заехал в палату Илианы, объявил ей, что он дипломированный кукушачий доктор, и попросил разрешения взглянуть на часы. Снял их с полки и подрулил на кресле поближе к койке. Поставил часы на оставшийся от завтрака поднос на тумбочке и развернул их задней стенкой к Илиане, чтобы та могла наблюдать за процессом.
– Всего лишь несколько вопросов, – важно произнес он. – Официальным опекуном этой кукушки являетесь вы, если я правильно понимаю?
– Да.
– На документы я могу взглянуть позже, но имеется ли у данной птицы надлежаще оформленная страховка?
– Не думаю, – улыбнулась Илиана.
– И давно эта кукушка отказывается высовываться наружу?
– Я заметила это недели две назад, – с серьезным видом ответила Илиана. – А перед этим она была просто какая-то вялая.
– А до того высовывалась, так сказать, регулярно?
– Да, аккурат в начале каждого часа.
– Ого, так часто?.. А теперь постарайтесь хорошенько припомнить: когда птица появлялась оттуда в последние разы, не было ли в ее голосе хрипов? Не проявляла ли она признаков переутомления или депрессии?
– Не припомню такого, – отозвалась она.
– Илиана, по вашим прекрасно ухоженным ногтям я могу предположить, что у вас есть отличный маникюрный набор.
Она мотнула головой в сторону тумбочки. Фаворито выдвинул ящик, достал оттуда маленький футлярчик. Вывалил на тумбочку ножнички, щипчики, пилочки… Ага, вот оно – быстросохнущий лак для ногтей.
Фаворито что-то подкрутил в часах, в результате чего внутри у них что-то коротко свистнуло.
– Ага! Вот это-то я и искал. То, что вы только что слышали, называется «ку-один», да позволено мне будет употребить чисто научный термин.
Сложив ладони рупором, он склонился к часам, якобы адресуясь к кукушке.
– Простите, что обращаюсь к вам со спины, но хочу поставить вас в известность, что уже почти полдень, а вы отсутствовали почти две недели. Илиана волнуется.
Он быстро сунул в часы маникюрные щипчики, и изнутри опять донесся гудочек, только более басовитый.
– А вот это называется «ку-два», – объяснил Фаворито, поворачивая голову к Илиане. – Или же, на научной латыни, beatos sono[107] – наиболее обнадеживающий признак.
Заведя часы, он развернул их циферблатом к Илиане. Сверившись со своими наручными часами, выставил точное время и принялся перекидывать взгляд с одного циферблата на другой. Несколько раз подводил отстающие стрелки часов с кукушкой, пока, к полному восторгу Илианы, не сообразил, что забыл подтолкнуть маятник.
И теперь их минутная стрелка неуклонно приближалась к делению с цифрой «12». Вслед за ним Илиана подхватила обратный отсчет:
– Пять, четыре, три, одна…
Ровно через секунду из часов высунулась кукушка, один раз прокуковала и тут же спряталась обратно, захлопнув за собой дверцу.
Оба расхохотались. У Илианы даже лицо заболело – так давно не смеялась!
– Но она только один раз кукукнула, – заметила она, отсмеявшись.