С пересадкой мне сегодня повезло: автобус на Маунт-Стюарт подошел быстро, и вскоре я уже поднималась горбатыми улочками в сторону холма Ноклофти. Вчера я так долго сидела над топографической картой города, что перед глазами теперь вились изогипсы [4]. А в ушах гремело оркестровое крещендо, извергаемое плеером, – оно тоже змеилось, как винтообразные вихри смерча. Я еще в институте привыкла мерить дорогу музыкальными дисками. От Хауры до первого участка, размеченного для съемки, было чуть больше одного альбома. Сегодня я села в автобус под «Сержанта Пеппера», а прибыла на место под «Obscured by Clouds». Едва загудели в наушниках космические органы, как солнце и вправду скрылось за облаком. Такое совпадение повеселило бы меня, не будь работы. Ничего, при таком ветре небо быстро очистится. А пока можно проверить опознаки.
Первая из пластиковых шляпок, выкрашенных флуоресцентной оранжевой краской, бросалась в глаза за полквартала. Стальной стержень, на который она была насажена, выглядел нетронутым, как и второй, торчавший в полусотне метров вверх по улице. Позавчера я спросила рабочего, пока он вбивал куски арматуры в сухую каменистую почву: а их никто не попытается выкопать? Может, надо было предупредить жильцов? Рабочий посмотрел на меня как на идиотку, и я вспомнила конверты, доверчиво глядевшие на прохожих из прорези почтового ящика. Тут, видно, никому и в голову бы не пришло брать чужое.
Скинув рюкзак, я почувствовала облегчение: спина опять начала побаливать. Нужно поскорее найти здесь бассейн и взять абонемент. Присев на корточки у ограды, за которой притаился дом с трещиной, всё такой же нежилой на вид, я раскрыла рюкзак. Вынула зачехленную камеру и рамку для нее; надела поясную сумку с передатчиком и пультом радиоуправления; сменила перчатки на рабочие, с обрезанными кончиками пальцев. Мне до сих пор не верилось, что я снова буду запускать змея. Всё ли я помню? Сперва вбить колышек с крючком; достать из мешка скатанное в рулон бело-зеленое полотнище и расстелить его на земле. Теперь змей напоминает гигантскую медузу, выброшенную на берег. Бока его вздрагивают, пока еще вяло, но стоит натянуть стропы, как змей набухает, заглатывая воздух. Я дергаю, резко, будто останавливаю на скаку горячую лошадь; змей вяло приподнимается и опадает. Еще раз, и еще. Нужно терпение и время. Когда наконец он взлетает, я закрепляю катушку с леером на колышке и возвращаюсь к рюкзаку. Проверка камеры, установка режима. Змей неподвижно висит надо мной, туго налитый силой, готовый принять на себя почти килограммовый вес. В ожидании света я осматриваюсь, выискивая потенциальных зевак. Мне еще не приходилось работать так близко к жилым домам. Что сказать, если спросят? Знает ли кто-нибудь об оползне или лучше не пугать народ раньше времени?
На перекрестке появился электромобильчик со скрюченным, как вопросительный знак, седоком. Ветер трепал опознавательный флажок, торчавший над ним, и шуршал пакетами в сетчатом багажнике – старичок возвращался из магазина. Промелькнула поджарая бегунья в эластичном костюме с коротким рукавом; из-за угла вывернула бирюзовая легковушка. Мне показалось, что за мной наблюдают с водительского сиденья, но в этот момент облака расступились, и я вернулась к работе. Повесила на леер рамку с камерой, сделала несколько пробных кадров и наконец взялась за катушку, отпуская змея ввысь, будто ловчую птицу. Размотав леер до нужной длины, я прицепила его к себе на пояс, сложила рюкзак и не спеша двинулась по маршруту.
Улица серпантином взбиралась на холм, огибая сыпучие песчаниковые склоны. Чем выше, тем богаче становились дома вокруг. За решетчатыми оградами цвели камелии и качали перистыми кронами пальмы, а в парадных окнах во всю стену отражалась река. На душе у меня было светло, как в безбрежном тасманийском небе, куда уходил, чуть подрагивая, скрученный в толстую косу лавсановый шнур. Высоко над головой неслышно срабатывал затвор камеры, повинуясь нажатию кнопки на моем карманном пульте. Ветер оставался стабильным, солнца было достаточно. У самой вершины меня обогнал, пыхтя, еще один бегун, в пропотевшей футболке и с затычками от плеера в ушах. Не снижая темпа рысцы, он коротко взглянул на змея и продолжил путь.
Когда я вернулась на исходную точку, машина, из которой меня разглядывали, стояла у обочины. Это был пикап с надписью «Teal Plumbers» на боку. Двери деревянного коттеджа, перед которым стояла машина, были распахнуты, и мелодичный свист летел изнутри. Здесь, наверное, даже водопроводчики чувствуют себя счастливыми. Мне же предстояло самое трудное – тягаться силами с ветром. В полях было проще: я могла шагать вдоль привязанного к колышку леера и скользить по нему рукой, мягко вынуждая змея опуститься. А сейчас оставалось лишь тащить его, будто пудовую гирю.
– Не нужна помощь?
Я обернулась: возле пикапа стоял парень в полинялом джинсовом костюме. В коттедже за его спиной больше никто не свистел, и улица была вновь окутана тишиной.
– Нет, спасибо. Сама справлюсь.
Он кивнул, но остался на месте, распираемый любопытством. Я продолжила крутить тугую ручку катушки. Хотелось повиснуть на леере, обхватив его руками и ногами, как канат в школьном спортзале. Сможет ли змей меня одолеть? Но тогда водопроводчик наверняка решит, что помощь мне все-таки нужна – возможно, скорая и психиатрическая.
– Это же змей, правда? – вновь заговорил парень, когда полотнище, разом сдувшись, упало на асфальт. – Я их в детстве запускал, только они были другие, на каркасе.
Он стоял теперь в паре метров от меня. На вид он был примерно мой ровесник – плечистый, с крепкими руками, торчащими из закатанных рукавов куртки. Голубые, навыкате, глаза смотрели с дружелюбным интересом, а массивные челюсти казались по-клоунски подвижными: скажи слово – и губы охотно сложатся в улыбку. Пожалуй, его можно было бы назвать некрасивым, если бы не эта готовность посмеяться.
– Я тоже начинала с таких змеев, а потом перешла на мягкие. Их проще перевозить, и они более устойчивы на сильном ветру.
– И груз, наверное, выдерживают немаленький? Я еще не видел, чтобы к змеям привязывали камеры. Хорошие получаются фотографии?
– Ну, эти я пока еще не смотрела. А вообще можно сделать качественные кадры.
Разговаривая с ним, я скатывала змея: нужно ведь отснять еще три участка, пока погода не испортилась. А потом в универ – осваивать возможности аспирантской лаборатории. Будь у меня машина, времени бы уходило в разы меньше.
– Наверное, за городом лучше фотографировать. Скалы, море… Красота. А здесь что? Дворы да крыши.
Я помедлила, решая, как лучше объяснить ему мою деятельность. Прямого вопроса вроде и не было, но молчание или уход от темы могли бы вызвать подозрение. Сразу говорить об оползне не хотелось. Оставался компромисс: полуправда.
– Мне нужно сделать карту района. Я студентка, учусь в университете.
Парень кивнул понимающе, со значением, смешно выпятив нижнюю губу.
– А эти оранжевые штуковины – их тут раньше не было – тоже ваши?
– Мои. Я буду по ним определять, где именно сделана фотография, и совмещать кадры друг с другом.
– И из этого получится готовая карта? Не надо мерить улицы, дома?
– Ну, кое-какие замеры все-таки нужны. Работа еще не закончена. Но это в другой раз. А сегодня мне пора идти.
Я улыбнулась, чтобы не показаться невежливой, сунула свернутого змея в чехол и отошла к рюкзаку. Парень потоптался на месте и уже собрался было возвращаться в дом, но потом остановился и спросил:
– Значит, эти колышки вам еще понадобятся?
– Да. А что, они вам мешают?
– Нет, нет. – Он даже головой помотал для убедительности. – Просто я подумал, если они такие важные… Если я вдруг увижу, что с ними что-то случилось, я бы мог вам позвонить. Я тут недалеко живу.
Вот хитрец! Неужели он и вправду пытается выпросить у меня телефон? В Австралии принято так знакомиться?
– Знаете, – сказала я, вскидывая рюкзак на спину, – эти колышки принадлежат Министерству ресурсов Тасмании. Сможете в случае чего туда сообщить? Спасибо!
Уже потом, шагая в сторону парка, я вспомнила его слова. «Если с ними что-то случится…» Значит – может?..
11
Стоя на кухне, я делала себе бутерброд. К местному хлебу, мягкому, как поролон, я до сих пор не могла привыкнуть. Приходилось подсушивать его в тостере, чтобы намазать маслом. Зато тасманийский лосось, коралловый, со слезой, был по-барски роскошен – даже тарелка, на которой лежал бутерброд, невольно отливала позолотой. Я взяла ее в одну руку, кружку с чаем – в другую, и в этот момент за стеной громко охнула бабушка.
Дверь гостиной была, как обычно, полуоткрыта. Немой экран телевизора чуть рассеивал темноту, высвечивая очертания знакомого кресла на колесиках. Из глубины кресла доносилось сокрушенное бормотание.
– С вами все в порядке?
– Ой, я так рада, что ты заглянула! – живо отозвалась бабушка. – Я не могу найти телефон, чтобы позвонить Дженни. Лампочка перегорела.
– Зачем же звонить? Скажите, где у вас запасные лампочки, я поменяю.
– Ой, что ты, – в ее голосе послышалась тревога. – Это ведь опасно, электричество. Дженни вызовет специалиста, он всё починит.
– Но вы же не будете ждать до понедельника. А в выходной, да еще вечером никто не придет.
Она колебалась: видно было, как искривленные артритом пальцы бесцельно скользят по ободу колеса.
– Этот плафон очень трудно снимать. Даже мой муж в последние годы не делал этого сам. Давай я лучше покажу тебе, где лежат свечи.
– А я бы все-таки попробовала.
– Но если ты упадешь…
– Не упаду.
Бабушка вздохнула.
– Тебе понадобится отвертка. Она в гараже, там ящик с инструментами. А лампочки лежат на кухне, в правом шкафу.
Дженни рассказывала, что мама всю жизнь проработала чертежницей. У нее было отличное пространственное воображение и самый красивый почерк во всем бюро. Теперь она с трудом удерживает ручку, чтобы подписать открытки для внуков, однако её памяти и ясности мысли позавидовал бы любой ровесник.