Вдалеке затарахтел мотороллер, и из-за угла показался ярко-зеленый жилет почтальона. Трубач продолжал играть, словно шум ему не мешал, но, когда мотороллер поравнялся с домом, музыка стихла. Почтальон, сбавив ход, сунул в ящик пару конвертов. Минутой позже дверь открылась, и на крыльце появился мужчина в свитере и спортивных штанах. Шея его была обмотана желто-черным полосатым шарфом, и я подумала, что дома у него, наверное, так же холодно, как у нас. Музыкант (это ведь был он?) вынул письма из ящика и, заметив меня, улыбнулся – так здесь обычно делали, поймав чужой взгляд. Ему было лет сорок, вряд ли больше, хотя на висках уже белела седина – будто краской мазнули. Большие очки в темной оправе, мягкая складка над верхней губой и чуть рассеянный взгляд: должно быть, мыслями он был по-прежнему в своих гармониях.
– Я слушала музыку. – Надо же было объяснить, почему я тут торчала. – Очень красиво. Это вы играли?
– Да, – он смутился. – Репетирую. Ничего особенного, рутинная работа.
– А что это за инструмент?
– Французский рог.
– Надо же, никогда о таком не слышала.
– Наверняка слышали. – Он улыбнулся шире, уверенней. – Помните, у Рихарда Штрауса: «Пу-пу-пу-пуу-ру, пу-пу-пу-пуу-ру…»
Напевая, он дирижировал себе свободной рукой. Очки его при этом задорно поблескивали.
– И вы играете в оркестре?
– В Тасманийском симфоническом. – Он махнул конвертами в сторону реки. Потом добавил что-то вроде: «Вот так» – и замолчал. Взгляд снова стал отсутствующим, лишь на губах по-прежнему блуждал призрак улыбки.
– Ну, не буду вас задерживать. Удачи с репетицией.
– Спасибо. Приятно было поболтать.
«Пу-пу-пу-пуу-ру, пу-пу-пу-пуу-ру», – вертелось у меня в голове всю дорогу. Ужасно привязчивый мотивчик. Где-то я его слышала; по радио, наверное.
Дома я заглянула в словарь и обнаружила, что французский рог – это валторна. Так было немного понятней, хотя четких образов в сознании все равно не возникало. Прежде я не слушала оркестровой музыки, если не считать маминого Поля Мориа да обрывков каких-то рявкающих медью симфоний, долетавших иногда из телевизора. А тем временем рядом со мной жили люди, для которых рутинной работой было извлекать из инструментов удивительные звуки. Наверное, при такой жизни от музыки устаешь. Как хорошо, что я только слушатель.
12
Очередной участник толкнул барабан, и перед глазами у Зои побежали, сливаясь в мерцающее пятно, желтые и синие сектора. Ей было интересно, сколько очков выпадет игроку, но барабан почему-то всё никак не останавливался. Зою стало чуть подташнивать, как на каруселях; она протянула руку, чтобы остановить барабан, и запоздало подумала, что теперь ей, наверное, придется называть букву самой. Она начала мучительно вспоминать, что говорил предыдущий участник, и тут рокочущий голос сверху торжественно объявил: «Слово!» А она-то и букву еще не придумала! «Слово, – повторил ведущий уже мягче и добавил, словно подсказывая: – Ключевое понятие в Ренессансе. Ну? Это же так просто. Главное – правильно сформулировать запрос». Зою охватило волнение. Она ведь должна спасти Витю из лабиринта! Именно поэтому она пришла на передачу. У дверей лабиринта стоят псоглавые стражники, одетые в латы. Они задают хитрые вопросы на логику – Яся когда-то пыталась ей растолковать, в чем подвох, рисовала какие-то схемы… «Слово!» – хором пролаяли стражники, и Зоя, вздрогнув, проснулась. На экране хмурила лобик девица кукольного вида с длинными розовыми ногтями. Она тоже не знала, что сказать.
Уснула, грустно подумала Зоя; это, наверное, первый признак старости – засыпать перед телевизором. Если бы не Витя, ей трудно было бы чувствовать себя такой, как прежде. «Тебе семнадцать лет, – смеялся он. – Честное слово. Больше бы в жизни не дал». Еще он говорил: «У тебя голова в облаках», и ей почему-то было приятно это слышать. Вместо подтрунивания над ее рассеянностью получался романтический образ: девушка на скале и весеннее небо, со всех сторон обступившее ее.
Зое нравилось, что Витя романтик и поэт. И профессия у него была творческая, благородная – учитель истории. Правда, душевных сил работа отнимала много, а платили за нее копейки. После смерти жены он едва сводил концы с концами: дети-то растут, только успевай одевать. Зоина зарплата, хоть и скромная, была им большим подспорьем. Витя смущался, принимая помощь, но видно было, что он рад: даже плечи у него расправились, будто ноша перестала пригибать к земле. Теперь он казался Зое еще красивей, и, провожая его домой, она нередко ловила завистливые женские взгляды.
Где и как им жить, они решить не могли. С одной стороны, у Зои было гораздо больше места; с другой – Яся ведь уехала не насовсем. А отдавать ее комнату Витиным детям, чтобы потом отобрать, ей казалось жестоким: она хорошо помнила, что значит не иметь своего угла. Надо было, видимо, съезжаться, но при мысли о бумажной волоките и мошенниках, которых было сейчас пруд пруди, у нее стыла кровь. Так и продолжали ходить друг к другу, благо было недалеко: Витя жил в пятиэтажке у завода. Почти каждый день Зоя спешила к нему с работы, чтобы помочь с ужином. Сам он готовил плохо, ограничиваясь покупными пельменями да сосисками. Хорошо еще, что дети были непривередливы. Девочка, круглолицая, очень хорошенькая, с золотистыми кудрями, как у отца, вообще ела мало, как птичка; а ее брат-третьеклассник хватал всё без разбору, почти не жуя. Оба держались с Зоей настороженно, молчаливо; а у нее ныла душа при взгляде на них. Каково это – остаться без матери? Она даже представить себе такого не могла: родители всегда были для нее нерушимой стеной – холодноватой, шершавой, но все-таки надежной. Сердце подсказывало, что нельзя сейчас ни громко жалеть детей, ни пытаться их развеселить. Надо стать для них тем источником тепла, что невидим глазу и делает свое дело без искр и треска. Как пол с подогревом в богатых домах.
Это оказалось непросто – после долгого рабочего дня впрягаться в домашние заботы, жарить, парить, мыть и убирать за четверых, давая возможность Вите пообщаться с детьми, и излучать при этом спокойную уверенность, что все будет хорошо. Не раз Зоя добиралась до постели с головной болью и красными от усталости глазами. Но она не сдавалась и все так же день за днем окутывала свою новую семью ненавязчивой заботой: наглаживала школьную форму, покупала без повода маленькие гостинцы и ломала голову, что бы еще такое приготовить. Намучавшись как-то с грязным чайником, который невозможно было отчистить от накипи, Зоя стала носить воду из родника в парке, забегая туда в обеденный перерыв. После долгого сидения взаперти ее радовала даже зябкая осенняя сырость. От земли, усыпанной горчичной листвой, шел грибной дух, а однажды, возвращаясь по липовой аллее с двумя полными канистрами, она увидела широкое радужное кольцо вокруг солнца. Это было так красиво, что у Зои захватило дух. Поставив свою ношу на землю, она долго щурилась на сказочно расцвеченное, будто бы инопланетное небо.
«Это называется гало, – отозвалась Яся, прочитав ее письмо. – Тебе повезло! И молодец, что гуляешь. Только ты бы все-таки не таскала эти канистры. Может, фильтр купишь для воды? Сейчас хорошие есть».
Вот еще, деньги тратить, подумала Зоя в первую секунду; а потом вспомнила: ведь у Вити скоро день рождения. Конечно, она с большим удовольствием подарила бы ему что-нибудь романтическое, как в прошлом году, но ведь теперь у них общий быт, и надо стараться, чтобы сделать его лучше и удобнее. Решено, деловито сказала себе Зоя, заглянув в календарь; есть еще целые выходные до праздника, и можно, придумав повод, съездить в Москву: там-то выбор богаче, не чета местным хозтоварам.
Начальница в архиве, которая всегда всё знала лучше других, без колебаний назвала место, куда нужно отправиться в первую очередь. Это был один из тех пахнущих новизной торговых павильонов, в которые Зоя изредка заглядывала как на выставку, ахая и охая не столько над вещами, сколько над ценниками. Ассортимент был пестрым: баррикады красочных коробок с бытовой техникой соседствовали с книжными развалами, где соблазнительно поблескивали обложки глянцевых энциклопедий; чуть дальше виднелись стеллажи с музыкальными дисками, а прилавок напротив был завален молодежными футболками с названиями групп. Но атмосфера стояла не рыночная, и всё вокруг, казалось, похрустывало вкусной свежестью, как утренний ледок.
Здесь, рядом с футболками, от которых щемяще повеяло лесным, бессонным Ясиным студенчеством, отыскались и продавцы фильтров. Цена, однако же, Зою смутила, и она двинулась дальше по рядам, рассудив, что в таком большом торговом центре ни в коем случае нельзя хватать первое попавшееся. Расчет оправдал себя: очень скоро у нее разбежались глаза от обилия фирм и конструкций. Даже отметая самые дорогие варианты, значительно превышающие праздничный бюджет, Зоя не могла решить, что лучше – кувшин или насадка, импортное или отечественное. В павильоне было натоплено, и она вся вспотела, но боялась расстегнуть даже ворот кроличьей курточки, под которой прятался кошелек на шнурке.
– Жарко? – сочувственно улыбнулась ей чернявая девушка за прилавком. – Хотите, водички налью? Хорошая водичка, очищенная.
– Спасибо, – сказала Зоя, смущенная этим внезапным радушием. – А что, у вас тоже фильтры?
Стоявший перед девушкой прозрачный сосуд, почти доверху наполненный водой, был непохож на те, какими торговали конкуренты. По форме он напоминал большую колбу, закрытую массивной черной крышкой с воронкой наверху.
– Это уникальный аппарат. – Девушка бережно тронула крышку тоненькой рукой. – Его разработали ученые из тульского университета. Когда-то это был город самоваров – ну, вы слышали, наверное…
– Я знаю, – оживилась Зоя. – Я сама оттуда.
– Правда? Тогда, может, вы читали про этот аппарат? Его даже по телевизору показывали. В его основе лежит уникальная методика использования магнитного поля. Этим он принципиально отличается от других фильтров, которые есть сейчас на рынке. Да вот попробуйте сами, убедитесь…