и вулканах. И вот теперь это на моих глазах становится реальностью: маленькая голубая планета проплывает на экране, как в иллюминаторе космического корабля, и бока ее покрыты пульсирующими точками. Подводное извержение несет гигантскую волну к тропическим берегам. Остановить ее пока не в нашей власти, но мы можем быть хотя бы на шаг впереди.
Еще ни одна лекция в моей жизни не пролетала так быстро. Я готова была поклясться, что прошло не больше получаса, однако экран погас, и в зале началось движение. Спускаясь к выходу, я увидела водопроводчика; он занял стратегическое место у прохода и делал вид, что смотрит в сторону. Можно было поспорить, что он предложит довезти меня до центра или, чего доброго, домой. Хоть бы дождь перестал.
– Классно, правда? – спросил он без предисловий, едва мы поравнялись. Голубые глаза возбужденно блестели, как в тот день, когда он показывал мне сбитую вешку. – Я и не думал, что столько всего можно показать на карте! И ты этим занимаешься? О чем будет твоя карта?
Он стоял очень близко – а может, так только казалось из-за его массивности и крупных, неправильных черт лица. Я почувствовала беспокойство. К тому же мне надоело вечно выкручиваться, рассказывая о своей работе.
– Карты не всегда бывают «о чем-то». Я просто хочу доказать, что можно и в наше время использовать такую простую и дешевую технологию, как воздушный змей.
– А вот такие объемные макеты, как он показывал, – их ведь по фотографиям не сделать? Сверху же не видно высоты гор…
– Ну, во-первых, видно, только не глазу, а специальным приборам. А еще можно измерить вертикальные углы, стоя на земле, и через них определить высоту. Люди уже в древности это умели, только вручную, а сейчас электроникой.
– А как меряют морское дно? Водолазов посылают?
– Нет, это можно и сверху сделать. Лазером, ультразвуком… Коротко не объяснишь. Есть книжка хорошая, недавно вышла – там как раз популярно все написано, простыми словами.
При упоминании книжки весь энтузиазм водопроводчика как ветром сдуло. Мне стало досадно, что я поверила в его интерес. Поэтому, когда он, уже в фойе, спросил: «А часто тут такие лекции?» – я ответила:
– Не знаю точно. Посмотри афиши.
Показав ему на доску с объявлениями, я из любопытства пробежала взглядом заголовки. Один из них меня зацепил: «Требуются добровольцы для участия в исследовании!» Автором воззвания был аспирант-фармаколог, изучающий усвоение лекарственных препаратов. Увы, посодействовать науке я не могла: набирали только мужчин. А вот мой спутник – европеоид, возраст от восемнадцати до сорока, на вид здоров как бык – отлично подходил для опыта.
– Смотри, – сказала я, – не хочешь подработать?
Он остановился перед доской, вчитался в текст, наморщив лоб от напряжения. Потом отвел глаза, все еще хмурясь, будто объявление напомнило ему о чем-то тягостном. Он молчал, и я, как истукан, стояла рядом, не в силах произнести беспечного: «Ну, пока».
– Что-нибудь не так?
Водопроводчик улыбнулся торопливой, механической улыбкой, не затронувшей верхней части лица.
– Я не могу, – сказал он с усилием. – Не могу это прочитать. Извини.
– Забыл очки? – догадалась я; выпуклые его глаза всегда казались мне странными, хотя он не был похож на слабовидящего. – Так давай я тебе прочту.
Дойдя до конца заголовка, я в неловкости замолчала: он, казалось, не слушал и, глядя в сторону, мучился какими-то переживаниями. Комплексы у него, что ли?
– Нет, – сказал он, будто расслышав мой вопрос. – Зрение у меня в порядке. Я просто… ну, не могу читать.
Не могу или не умею? И какой идиот придумал обозначать эти понятия одним и тем же английским словом?
– Ты имеешь в виду…
– Я буквы разбираю, но они – как сказать? – рассыпаются. Трудно прочитать слово целиком.
Он смотрел виновато, будто вынужден был сознаться в чем-то дурном; а я – я сгорала от стыда. К сожалению или к счастью, мое лицо никогда не краснело, и это запоздалое раскаяние так и осталось тайной для водопроводчика. Если бы он знал, что я себе навоображала, то наверняка умер бы со смеху. Ведь ему, похоже, в самом деле было интересно – и про вешку, которая ни с того ни с сего наклонилась, и про создание цифровых карт… Может, он и не помышлял об этом раньше, живя в своем бестекстовом мире. А тут – фотокамера на змее.
– Я слышала про такое. – Мне не хотелось произносить диагноза: он звучал официально и необратимо, как приговор. – Это случается со многими людьми. Как леворукость. Неудобно, но… нормально.
Кажется, получилось не очень убедительно, и водопроводчик в ответ только улыбнулся – немного грустно, но теперь уже по-настоящему. А меня вдруг понесло. Я прочла ему объявление фармаколога, пояснив, что могла, своими словами; просмотрела остальные заголовки и озвучила самые интересные из них. Мне было жаль этой случайно вспыхнувшей искры, которая грозила погаснуть без притока свежей информации. Ах, если бы лекций было больше!
– Конец года, – теперь настал его черед объяснять мне, и удивительно было, как легко мы поменялись ролями. – Все уходят в отпуск, даже профессора.
Да, здесь ведь наступает лето… А потом еще и Новый год.
– А ты, – продолжал он, – уже решила, куда поедешь на праздники?
– Нет, не думала об этом. Они ведь нескоро.
– Как же нескоро? Чуть больше месяца осталось. Гостиницы уже наверняка забиты, и кемпинга не найти. Ну, это в самых красивых местах, конечно…
– А далеко у вас красивые места?
– Пара часов езды. Ты водить умеешь?
– Нет еще. Ученические права давно получила, а автошколу пока не нашла. Может, посоветуешь?
Я вдруг заметила, что мы стоим в фойе совершенно одни, а за окнами расходятся облака. Так бывает, когда целиком погружаешься в работу, а потом, подняв голову, обнаруживаешь, что все вокруг давно отдыхают.
– Я могу тебя поучить.
– А как же права?
– Потом сдашь экзамен, и будут права. А у кого брать уроки – без разницы. Пару раз с инструктором можно поездить, но они ужас как дорого берут.
– А ты бы сколько взял?
– Да уж договоримся.
Удивительно: час назад я готова была придумывать любые отговорки, лишь бы не садиться в его бирюзовый пикап. А теперь при мысли о нем мне стало радостно. Сколько всего я успею тут объездить, если быстро научусь! Да и учиться можно с пользой: не наворачивать круги по пустым площадкам, а выбираться на загородные дороги, которые тянутся в неведомые дали.
Кто знает – быть может, скоро я встречу там дикого тасманийского дьявола?
18
Детство Берни не было безоблачным. В начале восьмидесятых, когда он пошел в школу, про дислексию мало что знали. Может, в Америке и Европе таких детей уже старались учить по-особенному, но тут все только руками разводили. В десять лет Берни едва читал по слогам, а к середине страницы у него начинала болеть голова. Одноклассники дразнились, отец ругался, мать плакала, и бог знает, каким несчастным он вышел бы из этой школы, если бы не природное жизнелюбие. В конце концов на него махнули рукой и позволили выбирать свой путь самому. Он и выбрал: стал у отца сначала учеником, а потом и партнером в семейном деле. Практические навыки ему давались легко, с инструкциями помогал отец, и лет до двадцати Берни был вполне доволен судьбой – пока не услышал случайно обрывок телепередачи: женский голос с хрипотцой рассказывал легенду о создателе шахмат. На этот голос Берни и клюнул поначалу, но уже через минуту не мог думать ни о чем, кроме рисовых зерен на черно-белой доске. В самом деле, получается совсем недорого за такое изобретение: на первую клетку кладем одно зернышко, на вторую – два, потом четыре, и в итоге выходит… сколько-сколько миллионов тонн?!
Поверить в услышанное было невозможно. Считал Берни всегда хорошо и воображением не был обделен, а вот поди ж ты. Пытался спрашивать домашних, но те отмахивались – кто со смехом, кто с досадой. Тогда-то он и пожалел впервые, что книги, как их ни листай, так и останутся для него закрытыми.
Всё это я узнала, пока мы пережидали дождь на въезде в заповедник. Сперва мы долго изучали стенды в каменном укрытии для пикников, и я читала вслух про ледниковые озера и эвкалиптовые леса. А потом, когда мы сидели на лавке, слушая влажный шелест листвы, Берни вдруг начал рассказывать. Я сразу поняла, что это и был тот отложенный разговор, ответ на мое немое удивление, которого я не смогла скрыть утром. Стоило мне забраться на водительское сиденье его машины, как он сказал:
– Знаешь, я тут подумал… Ты уже нормально ездишь, я тебе всё показал, что мог. Дальше – только практика. Чего я буду деньги с тебя брать за то, что катаюсь?
– Не говори глупостей. За бензин хотя бы…
– Денег у меня и так хватает. Ты лучше давай мне лекции.
– Какие лекции?
– Любые. О чем знаешь. Все равно пока обратно едем – целый час, не радио же слушать.
Это было правдой: сидя за рулем, он часто молчал. Вопреки первому впечатлению, Берни не был весельчаком и балагуром – а может, просто стеснялся меня. А вот инструктор из него вышел отличный: терпеливый и внимательный. Он выпросил у кого-то из друзей потрепанный в боях седан со скрипящей подвеской и желтыми, как цыплята, чехлами на сиденьях и дважды в неделю пунктуально встречал меня у наших ворот. Я сама прокладывала маршруты по карте, выцветшей и ветхой на изгибах, и старательно запоминала все повороты и выезды; но потом все равно терялась на перекрестках и волоклась улиткой, пытаясь удержать в гудящей от напряжения голове и знаки, и зеркала.
Мы вернулись в машину и проехали по грунтовой дороге чуть дальше, пока не уперлись в пятачок парковки. Отсюда вглубь заповедника разбегались пешие маршруты – короткие, для новичков, и серьезные, на день-два.
– Пойдем к озеру, – сказал Берни. – Там красивей всего.
Узкая тропа, продравшись сквозь заросли, сменилась деревянным настилом: видно, места были топкие. Неподвижный воздух казался ледяным из-за сырости, и дыхание клубилось, будто в мороз. Я застегнула молнию куртки до самого горла и прибавила шагу. Даже не верилось, что в городе сейчас солнечно и тепло. Судя по пустой парковке, мы были в заповеднике одни, и легко было представить, что никакого города нет и вовсе – лишь непролазные болота да где-то там, в туманной мгле, покрытые верещатником долеритовые пики. Дорожка мягко взбиралась по кочковатому склону, заросшему ржавой травой. Среди редколесья там и сям торчали сухие стволы, белые, как обглоданная кость. Если бы тасманийцы вздумали снимать свою версию «Собаки Баскервилей», лучших декораций было бы не найти. Разве что крупные, с мужскую ладонь, малиновые цветы, горевшие в бледной зелени, были явно из другого мира. Они сбивались в соцветия на узловатых сучьях и напоминали инопланетных пауков, задравших кверху лапы.