ГЛАВА XIIУ старых грехов — длинные тени
— Ты знаешь, мужчина, я, кажется, на верном пути.
— Что ты говоришь, Виктория?
— Я на верном пути, и это пахнет большими деньгами.
— Будь осторожна, девочка, как бы тебе не увязнуть. Может быть, расскажешь, что ты затеяла?
Виктория засмеялась глубоким, грудным смехом.
— Подожди, все увидишь, — сказала она. — Я знаю, как вести игру. Это деньги, мужчина, большие деньги. Кое-что я видела, кое о чем — догадываюсь. Думаю, что все поняла правильно.
И снова в ночи раздался тихий, глубокий, грудной смех…
— Эвелин…
— Что?
Эвелин Хиллингтон спросила равнодушно, без всякого интереса, даже не взглянув на мужа.
— Эвелин, может, все бросим и уедем в Англию? Она перестала причесывать короткие темные волосы, опустила руки и резко повернулась к Эдварду.
— Но мы же только что приехали. Не прошло и трех недель.
— Знаю. Но, может быть, ты согласишься?
Она недоверчиво посмотрела на него.
— Ты хочешь домой, в Англию?
— Да.
— И оставишь Лаки?
Он застонал.
— Ты все время знала, что это продолжается?
— Конечно, прекрасно знала.
— И никогда ничего не говорила!
— Зачем говорить? Все давным-давно обсудили. Мы же не захотели разрушать даже видимость семьи. Каждый пошел своим путем, плюс эти зрелища на публику.
И, не дав мужу ответить, Эвелин спросила:
— Но почему ты хочешь вернуться в Англию имен, но сейчас?
— Потому что я дошел до предела, до крайней точки. Я этого больше не вынесу. Эвелин, я больше не могу!
Его руки дрожали. Спокойный, уравновешенный Эдвард Хиллингтон преобразился. Его обычно холодное и непроницаемое лицо исказилось от боли.
— Боже мой, Эдвард, что случилось? — удивилась Эвелин.
— Ничего особенного, кроме того, что я хочу отсюда поскорее уехать.
— У тебя была дикая любовь с Лаки. А теперь любовь прошла. Это ты хочешь мне сказать?
— Пойми меня!
— Объясни мне, что тебя вдруг так взбудоражило?
— Я не взбудоражен.
— Я же вижу. Почему?
— Не хочу ничего объяснять.
— Нет уж, давай все по порядку спокойно обсудим. У тебя была связь с женщиной. Это случается достаточно часто. Теперь все кончено. Или еще не кончено? Может быть, ты ее разлюбил, а она еще тебя любит? Знает ли Грег, догадывается ли он? Я часто себя об этом спрашиваю.
— Не знаю. Он никогда ничего не говорит. Грег, кажется, настроен очень дружески.
— Да, мужчин не поймешь! — задумчиво сказала Эвелин. — А может быть, у Грега свои интересы на стороне?
— Ведь он и к тебе приставал, правда? Ответь мне, я знаю, что он…
— Конечно, — спокойно ответила Эвелин. — Но он пристает ко всем. Такой уж у него характер, в этом весь Грег.
— А тебе он нравится? Ответь мне, Эвелин, я хочу знать правду.
— Конечно, Грег мне нравится. Он веселый и часто меня развлекает. Грег неплохой друг.
— И это все? Если бы я мог тебе поверить!
— Я никак не пойму, какое это для тебя имеет значение.
— Мне кажется, я заслуживаю ответа.
Эвелин подошла к окну, выглянула на веранду и вернулась обратно.
— А я бы хотела услышать, что тебя в действительности вывело из себя.
— Я уже ответил.
— Мне этого недостаточно.
— Ты, наверное, не можешь понять, как ужасно чувствуешь себя после такого временного безумия, после того, как все прошло.
— Могу попытаться представить. Больше всего меня волнует то, что Лаки сохраняет какую-то власть над тобой. Она не только отвергнутая любовница. Она — тигрица с когтями и зубами. Скажи мне правду, Эдвард. Это единственный путь, если ты и в самом деле просишь помощи.
Эдвард сказал тихим голосом:
— Если она меня не отпустит, я убью ее,
— Ты убьешь Лаки? Почему?
— Потому что она заставила меня совершить…
— Что?
— Я помог ей совершить убийство.
Теперь все было сказано. Наступила тишина. Эвелин пристально смотрела на мужа.
— Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Да, но я не знал, что делаю. Она попросила меня взять в аптеке для нее какие-то лекарства. Я не знал, я не догадывался, зачем ей это. Она заставила меня написать требование на это.
— Когда это было?
— Четыре года назад. Когда мы были на Мартинике. Когда умерла жена Грега.
— Ты говоришь о первой жене Грега, о Тайл? Ты хочешь сказать, что Лаки отравила ее?
— Да, и я ей помог. Когда я понял…
Эвелин его прервала:
— Когда ты понял, что случилось, Лаки получила власть над тобой, потому что требование на яд было написано твоей рукой. Ты его получил в аптеке. Вы вместе были замешаны. Так ведь?
— Лаки сказала, что это был акт милосердия. Тайл так страдала. Она сама просила Лаки кончить ее мучения.
— Убийство из милосердия. А ты поверил?
Эдвард Хиллингтон сказал после некоторого молчания:
— Нет, я не поверил. Но я уже был так глубоко замешан. Я хотел в это верить. Может быть потому, что я был влюблен в Лаки.
— А потом, когда она вышла замуж за Грега, ты все еще верил?
— Я старался заставить себя поверить.
— А Грег, что он об этом знает?
— Ничего.
— Я в это не верю.
Эдвард Хиллингтон взорвался:
— Эвелин, я не могу больше! Я должен освободиться от этого кошмара. Эта женщина знает, что я ее больше не люблю, я ее уже ненавижу. Она все время подчеркивает, что мы скованы одной цепью, что все это мы совершили вместе.
Эвелин ходила по комнате, потом остановилась и посмотрела на него.
— Самое печальное, Эдвард, это то, что ты такой чувствительный и такой внушаемый. Этот дьявол в образе женщины играет на твоем чувстве вины. А я хочу сказать тебе, та вина, которая тебя мучает, это не убийство, а измена. Ты страдал от своей виновности, когда возникла эта связь с Лаки, а она своими бархатными кошачьими лапками втянула тебя в свой план убийства и заставила поверить, что ты ее сообщник. Это не так!
— Эвелин! — он подошел к ней.
Она отступила и внимательно на него посмотрела.
— Ты мне все рассказал, Эдвард? Все это было на самом деле? Или ты придумал?
— Зачем мне это нужно придумывать?
— Не знаю, — тихо сказала она. — Наверное потому, что я уже никому не верю. И я уже не могу понять, когда мне говорят правду, когда лгут.
— Давай все бросим и забудем. Поедем домой, в Англию.
— Да, мы обязательно поедем, но не сейчас.
— Почему?
— Мы должны продолжать играть свои роли. Пока что это необходимо. Ты понимаешь, Эдвард? Лаки ни в коем случае не должна догадаться о том, что мы решили.
ГЛАВА XIIIСмерть Виктории Джонсон
Вечер в ресторане близился к концу. Оркестр уже уменьшал постепенно свой грохот. Тим наблюдал за происходящим. Он убрал огни на опустевших столиках.
Вдруг за его спиной раздался голос:
— Можно мне с вами поговорить?
Тим так и подскочил от неожиданности. Увидев Эвелин, он спросил:
— Что я могу сделать для вас?
Эвелин оглянулась.
— Давайте сядем за этот пустой столик и поговорим.
Она пошла впереди и направилась к одному из крайних столиков на террасе. Кругом никого не было.
— Тим, простите меня, что я говорю с вами о Молли, она меня очень волнует.
— Что вы мне хотите сказать о Молли? — с явным недовольством и напряжением спросил он.
— Мне кажется, она нездорова.
— Да, последнее время она немного неуравновешенна.
— Ей нужно показаться доктору.
— Но она не хочет. Молли терпеть не может врачей, она их ненавидит.
— Почему?
— Что вы имеете в виду?
— Я спросила, почему, почему она не хочет обратиться к врачу?
— Не знаю, — ответил Тим растерянно, — некоторые люди не любят иметь дело с врачами, они этого боятся.
— Вы ведь сами за нее беспокоитесь, Тим?
— Признаться, очень беспокоюсь.
— Разве нельзя пригласить кого-нибудь из ее родных, чтобы они побыли с Молли?
— Нет, это только все ухудшит.
— В ее семье что-то неладно?
— Кажется, что они не ладят между собой, особенно плохие отношения у нее с матерью. Они никогда не находили общего языка. Ее семья — немного странная, и она оборвала все связи с ними. И мне кажется, что в этом она права.
Эвелин задумчиво сказала:
— У нее, по-видимому, провалы в памяти, и она мне говорила, что стала бояться людей, и еще — мания преследования.
— Не говорите, пожалуйста, «мания преследования». Люди любят это говорить о других. Она немножко нервная. Здесь ей все незнакомо, на этих островах. Чернокожие — это так необычно, кругом черные лица.
— Но ведь не для такой женщины, как Молли.
— Никогда не знаешь, что именно может вызвать страх у людей. Одни, например, не могут находиться в комнате, если там кошка. А другие теряют сознание, если на них упадет гусеница.
— Мне неприятно это говорить, Тим, но Молли нужно показать психиатру.
— Нет, ни в коем случае, — возразил Тим. — Я не допущу, чтобы ее мучили психиатры. Я им не верю. Они только делают хуже. Если бы ее мать не обращалась к психиатрам…
— Значит, это все-таки семейное! Ну, как это сказать, там тоже есть неуравновешенные люди?
— Не хочу об этом вспоминать. Я увез Молли от этого всего, и она была в полном порядке. Сейчас она немного нервная. Но это — не наследственное. Молли совершенно здорова. Я думаю, что смерть майора Пальгрейва привела ее в такое состояние.
— Вероятно, — задумчиво сказала Эвелин, — а не думаете ли вы, Тим, что смерть майора Пальгрейва может быть причиной сильного беспокойства?
— Нет, конечно нет. Но ведь всегда наступает какой-то шок, если кто-то внезапно умирает.
Тим выглядел несчастным, и Эвелин его пожалела. Она положила ладонь на его руку.
— Будем надеяться, что вы знаете, что делаете. Но если я чем-то могу помочь, например, поехать с Молли в Нью-Йорк, мы могли бы полететь самолетом все равно куда, туда, где ее могли бы посмотреть лучшие врачи.