Действие с позиции силы – это высокомерие силы. К сожалению, к большому сожалению, оно действительно сохранилось и по сей день, проявляясь в еще более откровенной форме в действиях американского руководства. Поэтому вряд ли можно считать научным и объективным такой подход, когда много говорится только о размещении советских ракет, о деталях того, когда и как это решение было принято, и не говорится о второй причине, о том, почему американская сторона не сочла возможным смириться с размещением ракет, ссылаясь только на моральную сторону вопроса. Вот об этом стоит поговорить.
Безупречная логика присутствовала в выступлении Г. М. Корниенко. Позиция четкая и ясная, очевидная для любого объективно мыслящего человека. Но как всегда, будь то на международных научных конференциях или за столом официальных дипломатических или военно-политических переговоров, позиция американской стороны одинакова: слушать только себя и просто обходить молчанием, игнорировать неугодные им доводы другой стороны.
Так было и на этой конференции.
Американской делегации очень хотелось бы представить Советский Союз виновником Карибского кризиса. Кубинская сторона имела свои, кстати, не всегда голословные обиды и претензии к СССР и современной России.
И все же обмен мнениями и взглядами всегда очень важен и нужен. Хотя бы для того, чтобы политики задумывались о последствиях принимаемых ими решений.
Документальная ретроспективаЗаписка А. Аджубея в ЦК КПСС от 12 марта 1962 года
Интерес, который у всех участников международной конференции в Гаване вызвала упомянутая Фиделем Кастро записка А. Аджубея в ЦК КПСС, был не случайным. По возвращении из длительной поездки по странам Западного полушария главный редактор газеты «Известия» и родственник самого Н. С. Хрущева – муж его дочери Рады Алексей Аджубей – доложил ЦК КПСС свои впечатления от бесед с высшими руководителями США. На встречах с президентом США обсуждались различные аспекты международной обстановки, связанные со всем комплексом советско-американских взаимоотношений, но прежде всего ситуация вокруг Германии и обстановка на Кубе.
Записка А. Аджубея представляет собой довольно объемный документ. Наиболее важные его места, прежде всего те фрагменты, где докладывается о беседах с Кеннеди по кубинской проблеме, приводятся ниже.
Во время пребывания в США, Бразилии и проездом в Мексике я имел несколько встреч с президентом США Джоном Кеннеди, его братом Робертом Кеннеди и некоторыми другими лицами из окружения президента.
[…]
На следующий день после приезда в Вашингтон президент дал завтрак, на котором присутствовали его жена, сестра жены, а также Большаков с женой. Обращает на себя внимание такая деталь. Когда я поздоровался с Кеннеди, он почти сразу же завел разговор о Кубе, о том, как мне там понравилось. Получив соответствующий ответ, Кеннеди помедлил и проговорил:
– А как Че Гевара?
Ответил, что, по-видимому, неплохо, хотя я и не виделся с ним часто, и спросил в свою очередь – почему президента вдруг заинтересовал один из деятелей Кубинской революции?
– Я читаю кое-какую прессу и донесения, – ответил Кеннеди.
В свою очередь, заметил:
– Вы интересуетесь делами на Кубе, это ваше право. Но когда мы читаем, что США собираются вторгнуться на Кубу, нам думается, что это не в вашем праве.
– Мы сами не собираемся вторгаться на Кубу, – ответил Кеннеди.
Напомнил ему:
– А наемники из Гватемалы и некоторых других стран? Вы уже изменили свое мнение насчет того, что одна высадка в апреле 1961 года была ошибкой Америки?
Кеннеди пристукнул кулаком по столу и сказал:
– В свое время я вызвал Аллена Даллеса и ругал его. Я сказал ему – учитесь у русских. Когда в Венгрии у них было тяжело, они ликвидировали конфликт за трое суток. Когда им не нравятся дела в Финляндии, президент этой страны едет к советскому премьеру в Сибирь, и все устраивается. А вы, Даллес, ничего не смогли сделать.
Ответ президенту:
– Что касается Венгрии, то ваша аналогия с Кубой совершенно несостоятельна. Что касается Финляндии, то, может быть, это тот случай, который подсказывает Соединенным Штатам, что им надо научиться уважать Кубу. Ведь мы уважаем Финляндию, и, хотя в ней существуют капиталистические порядки, президент буржуазного государства находится в дружественных отношениях с Советским Союзом.
Кеннеди смолчал и затем с подчеркнутой серьезностью проговорил:
– Американскому народу, даже с точки зрения психологической, очень трудно согласиться с тем, что происходит на Кубе. Это ведь в 90 милях от нашего берега. Очень трудно, – повторил он и добавил: – Куба падет изнутри.
– Со многими вещами приходится мириться, – заметил я президенту. – И ко многим вещам приходится привыкать, в том числе, видимо, ко многим новым вещам придется привыкнуть и американскому народу. Лишь бы вы не вмешивались в дела Кубы, это – самое главное. А народ поймет.
Кеннеди довольно резко заметил:
– Мы не будем вмешиваться в дела Кубы.
– Очень жаль, господин президент, – сказал я ему, – что эти ваши слова нельзя опубликовать в газетах.
Кеннеди задал вопрос:
– Как Кастро отнесся к факту вашего приглашения из Гаваны в Вашингтон?
Сказал, что Кастро был очень рад этому, поскольку он стоит за мирное сосуществование, в том числе за улучшение советско-американских отношений.
– Вот об этом мы поговорим с вами, если вы разрешите, после завтрака…
После пресс-конференции Кеннеди попросил еще об одной встрече, которая, как он выразился, будет носить совсем конфиденциальный характер. О ней также уже сообщалось в Москву.
Обращает внимание боязнь президента просто и открыто принять советского журналиста. Через Большакова и Сэлинджера было условлено, что в 6 часов вечера за мной приедет машина из Белого дома, в которой я должен буду поездить по городу с тем, чтобы журналисты не узнали о новой встрече президента с советским редактором. И действительно, машина долго возила нас по каким-то дальним улицам, наконец, мы подъехали к Белому дому со стороны личного подъезда президента. Ворота очень быстро раскрылись, у нас не спросили никаких документов, и машина подошла вплотную к подъезду.
Кеннеди ходил по коридору и ждал. Он быстро прошел в комнату и на этот раз в нервном тоне начал разговор. Жестикулируя, он говорил следующее:
– Ваши войска находятся в Европе. Я знаю силу и возможности вашей военной машины. Хрущев может, конечно, – Кеннеди сделал жест руками, – подцепить Западный Берлин. Но тогда это вызовет, возможно, разрыв западных стран с вашей страной и поведет к напряженности.
– Я хочу еще раз подчеркнуть вам со всей серьезностью, что в мои планы входит найти какое-то успешное решение вопроса, которое не затрагивало бы тех позиций, которые вы не можете уступить, и тех позиций, отойти от которых мы не можем. Я прошу вас передать и, если можно, передать устно, что Соединенные Штаты, Англия и Франция против воссоединения Германии. Нас беспокоило бы это динамичное и мощное государство. Мы понимаем нереальность такого объединения, однако на словах я должен говорить об объединении. И поэтому не может быть и речи о признании ГДР, так же как о признании границы на Эльбе, то есть границы между двумя Германиями. Что касается других пограничных вопросов, то вполне возможно, что шаги, которые будут направлены к урегулированию наших споров, приведут к тому, что будет заявлено о признании границы по Одеру и Нейсе.
Кеннеди очень настойчиво, как в первом, так и во втором разговоре, проводил мысль о том, что на ближайшие годы надо было бы выработать такие взаимоприемлемые отношения, которые повели бы к некоторому смягчению общей мировой обстановки и позволили бы, как он заметил, более спокойным взглядом рассмотреть мировую ситуацию.
[…]
Затем Кеннеди пространно говорил о том, что, как он подчеркнул, является самым неотложным, – о берлинской проблеме. Продолжая предыдущий разговор, он сказал, что очень хотел бы более конструктивных и, как он уточнил, более человечных разговоров министра Громыко и посла Томпсона, поскольку сейчас они только обмениваются общими декларациями.
– Мне хотелось бы, – сказал Кеннеди, – чтобы они сели за стол, имея в руках карту Германии, и начали изыскивать возможности для урегулирования, которые устраивали бы в равной степени и Советский Союз, и Соединенные Штаты Америки. Я хочу, чтобы ваше правительство поняло: нам невозможно уйти из Западного Берлина или разрешить там присутствие советских войск.
На мой вопрос: почему не может пойти речь о гарантиях со стороны Организации Объединенных Наций или нейтральных государств, он сказал, что это тоже невозможно, что это привело бы к полному развалу западного блока.
– Поймите, – заговорил он очень обеспокоенно, – чем сложнее наши отношения в Берлине и Германии, тем настойчивее становится Аденауэр. Пока я сдерживаю его, и у меня достаточно аргументов, чтобы не дать немцам атомное оружие. Однако всякие осложнения, которые возникают между нами, подталкивают реваншистские силы в Западной Германии.
Эта фраза Кеннеди была явно рассчитана на то, чтобы в какой-то степени если не запугать нас, то, так сказать, припугнуть.
[Я] ответил Кеннеди:
– Речь не идет о том, что мы боимся Западной Германии, и президент прекрасно это понимает. Может быть, это и деликатный вопрос, но не боятся ли Соединенные Штаты, а еще больше Англия и Франция Западной Германии?
– Этих немцев можно бояться, – ответил Кеннеди. Затем он сказал: – Я понимаю, что и вас, и наших союзников могут не устраивать слова «оккупационные войска». Но речь идет о небольшом контингенте солдат, которым можно было бы подыскать другое название.
Теперь о доступе, – продолжал Кеннеди. – Я смотрю на вещи реалистично. Поскольку вы так возражаете против международного контроля на автостраде, нам бессмысленно настаивать. Да ведь уже и сейчас офицеры ГДР (я поблагодарил президента за то, что он впервые при мне произнес полное название Германской Демократической Республики) ставят печати. Дело не в том, кто будет ставить печати. Можем ли мы с вами пофантазировать (именно так он выразился) по поводу некоторых компромиссных шагов, связанных с доступом западных держав в Западный Берлин? Мы готовы пойти навстречу Советс