От ставропольских и казанских клиентов были перечислены авансы на сумму около двух миллионов рублей на расчетный счет Совинкома в «Альфа-банке». Зная, что я давно забыл про этот счет, Ирина Кондукова переделала реквизиты на договорах и отправила их клиентам в таком виде. Полученными деньгами она расплатилась с поставщиками, с которыми имела какие-то свои договорённости. По рассеянности она забыла бумаги в офисе, и мне сразу же обо всём доложили. Тишин, как всегда, самый осведомлённый из всех, рассказал, что Ирина открыла на своё имя фирму под названием «Совинком-плюс» через юриста, с которым её познакомил Иосиф Григорьевич Давиденко. Она оказалась такой дурой, что поручила Тишину (который всегда мне обо всём докладывает — и все об этом прекрасно знали) заняться открытием расчетного счета для новой фирмы и восстановлением свидетельства о постановке на налоговый учет, которое она забыла в такси вместе с ноутбуком и кучей разных документов; а он соответственно позвонил мне, чтобы подтвердить приказ.
— Ничего не делай, а какие бумаги остались — спусти в унитаз!
Так я ответил Тишину и стал звонить Ирине. Я предъявил ей за самоуправство, пригрозил настоящим, а не игрушечным увольнением и напомнил о своём приказе перечислять все деньги в Петербург, а товар клиентам отгружать строго через меня. Вопя с интонациями ведьмы, она принялась надрывно доказывать, что «это всё ерунда, надо делать так, как она придумала». По параллельному телефону я позвонил Павлу, отчитал его за недостаточный контроль над Ириной, и приказал закрыть все счета, кроме того, на котором был кредит (то есть в Волгопромбанке) и петербургского во Внешторгбанке. Свидетели разговора докладывали, что с Ириной случилась истерика с разрыванием писем в клочья, метанием канцелярских принадлежностей и хлопаньем дверей.
Оставалось дивиться, сколь причудливо уживались в Ирине пафос гласности и правды с тайными махинациями и тягой к запрещённым веществам (уже не только сотрудники, но даже Халанский и Азимов заметили это и обеспокоенно спрашивали, «не балуется ли Ирина какими-нибудь наркотиками»).
Рухнули все надежды спасти положение. С каждым днём я чувствовал приближение неумолимой судьбы. И вот, этим хмурым мартовским днём осуществилось то, к чему я был внутренне готов и ждал неизбежное по-философски спокойно, как обездвиженный в станине гильотины человек в тот момент, когда нож её срывается вниз.
Я сидел в кафе «Онтромэ» на Большой Морской улице и задумчиво смотрел на двери Внешторгбанка; в нём находились расчетные счета фирм, с которых я должен был две недели назад перевести восемь миллионов рублей по поручению компаньонов. Утром я позвонил и сказал, что еду на Фонтанку, 117, к Лейнеру по поводу отгрузки отходов, а сам отправился в банк в надежде, что поступит хоть какая-то сумма, которую я смогу перечислить нашим поставщикам. На счетах было пусто, и я зашёл в кафе — не знаю, может подождать, а вдруг я сейчас позвоню операционистке, и она обрадует, что на корсчету повисла крупная сумма.
Почему-то вспомнилась квартира в соседнем с банком доме, которую я чуть не купил в 2002 году. Вход во двор — с Большой Морской, сам дом находится на Гороховой улице. Квартира была трёхкомнатная, площадью около 100 кв м, потолки около 4 метров — на метр больше, чем на остальных этажах этого дома. Странная аномалия — этаж не последний, стало быть, он не достраивался, почему же этот срединный этаж был выстроен с более высокими потолками, чем остальные? Квартиру продавали тогда по смешной цене — 36 тысяч долларов. Я отказался от сделки, потому что это была коммуналка — нужно было расселить две семьи, их претензии уже тогда оценивались примерно в пятьдесят тысяч, а не в тридцать шесть, как утверждал риэлтер. Я выбрал «Морской фасад». Впоследствии я узнал, что покупатель квартиры потратил на расселение жильцов как раз эту сумму — 50 тысяч долларов.
«Надо было подсуетиться, и купить еще и эту квартиру. Что такое сейчас 50 тысяч долларов? — думал я, потягивая латтэ. — Владимир с Артуром очень правильно делают, что покупают недвижимость, инвестиции в которую окупаются быстрее, чем в этот чёртов медицинский бизнес. И в итоге, что я имею?! Единственной правильной моей инвестицией была покупка двух квартир — на Фонтанке и на Морском Фасаде, и абхазской недвижимости; тогда как у каждого из моих компаньонов этих помещений и земель — десятки!»
Позвонил Артур. Уже по его тону мне стало ясно, что это начало конца. Без околичностей был задан вопрос, деньги переведены, или нет — с Рязцветмета и Элтасса не отгружают, потому что средства от нас так и не пришли.
— Я перевёл деньги в Волгоград. Максим отвёз платежку в Волгопромбанк, — безжизненно ответил я.
— Дай телефон Максима и этого грёбаного банка! — сказал Артур.
Продиктовав телефоны, я вышел из кафе, зная, что не успею дойти до Исаакиевской площади, как начнутся звонки. Вступил в действие «аварийный план» — версия о том, что деньги, перечисленные в Волгопромбанк, были арестованы налоговой инспекцией. Максим должен был рассказать Артуру, что «это только что случилось», а в банке были предупреждены, что по телефону никаких сведений не давать. Этот план давал оттяжку недели на три-четыре.
Звонок прозвенел, когда я проходил мимо окон «Астории».
— Ты где?
— Буду через двадцать минут.
— Ждём.
На Исаакиевской площади я поймал такси и поехал на Балт-Электро.
Явившись в офис, я выразил на лице предельную озабоченность тем, что так всё плохо получилось с отправленными на Совинком деньгами.
Руки никто не подал. Веронику и Карину выпроводили «погулять».
— Где наши бабки? — спросил Артур. — Ты же понимаешь, что если ты не скажешь всё, как есть, лучше тебе самому начать шахсей-вахсей, прежде чем я начну с тобой разбираться…
Посмотрев в зеркало, я отметил, что выгляжу, как пионер-герой перед лицом расстрельной команды. Не моргнув глазом, я ответил:
— В Волгопромбанке. Ты же звонил, всё знаешь.
— Ты звонил… Там все куплены тобой. Признавайся, пока мы не… — Владимир не закончил предложение. Он позволил своим словам, произнесённым в его особенной, резкой манере, повиснуть в воздухе.
Я держался с нарочитым спокойствием, хотя внутренне содрогался — мои компаньоны были способны на всё. Я посмотрел ему в глаза:
— Мне не в чем признаваться. Моя ошибка была в том, что я отправил туда деньги. Надо было закрывать все помойки и даже Совинком, и выстраивать новые схемы. А я думал, что всё это будет ещё работать долгое время, поэтому гонял деньги по счетам, закрывая всё липовыми договорами.
Напряженная тишина воцарилась в кабинете, нарушаемая легким позвякиванием — Игорь, стоя в углу, помешивал кофе. Алексей отвёл глаза и принялся рассматривать свои записи. Артур с Владимиром стояли на расстоянии вытянутой руки от меня, буравя меня взглядами. Первым заговорил Артур:
— Это стоимость твоей квартиры. С учетом подорожания и ремонта.
— Плюс джип и волгоградская квартира, — добавил Владимир.
Я понял, что в первом раунде меня не нокаутируют. И ответил, опустив глаза:
— Я разблокирую счет. Очень быстро.
— Сколько у тебя там осталось денег? — спросил Артур. — Которые не арестованы…
За него ответил Алексей:
— На Техноснабе во Внешторгбанке должно остаться 1702599 рублей.
Артур приказал:
— Срочно переводи эти деньги на Рязцветмет и езжай в Волгоград! Завтра мы позвоним в Советскую налоговую — чтоб ты там сидел в приёмной! После обеда счет должен быть разблокирован!
Уступая место за компьютером, Игорь отвёл глаза. Печатая платежное поручение, я замешкался, перепутал цифры, и был вынужден дважды переделывать документ. Меня поторапливали:
— Бегом… твою мать! Из-за тебя мы остановили завод по свинцу!
Я почувствовал, что меня заливает краской. Отпечатав платёжку и поставив факсимильную подпись, я стремглав выбежал из кабинета.
— Оригинал платёжки привезешь! — услышал я на выходе.
Алексей всё точно посчитал по Техноснабу. Но и этих денег на счете не было. Все было израсходовано на текущие проценты и дивиденды, а также на частичный возврат Игорю его денег (пока что втайне от Ансимовых). Именно поэтому Быстровы не начали углубленный допрос, по глазам было видно, что ситуацию они видели глубже, чем Артур. Но это временная передышка. Через несколько дней, если ситуация никак не разрешится, Владимир поделится своими опасениями с компаньонами.
(Странно, но Алексей сообщил всем остатки по одному только Техноснабу, упустив из виду другие наши конторы в количестве трёх штук, на которых тоже должны были оставаться деньги, и которые тоже, как на Техноснабе, отсутствовали).
Доехав до Исаакиевской площади на такси, я пошёл в сторону банка. Я увидал Исаакиевский собор, гостиницу Астория, набережную Мойки, Мариинский дворец, вспомнил, что иду по Исаакиевской площади — площади-мосту, самому широкому в Петербурге, а может даже, во всей России, мосту. И эти привычные предметы внезапно показались мне необычными. Мои ноги вдруг отвыкли от мостовых, по которым я так часто и так долго ходил — то отяжелевшим шагом, когда был грустным или усталым, то более лёгкой походкой, когда думал о чём-то приятном или забавном. Город, вздымавший в серое небо свои купола и разноцветные крыши, казался мне чужим и далёким, полуреальным, не столько городом, сколько миражом города. И этот мираж всё сокращался. Люди и предметы представлялись мне далёкими и маленькими. Двое иностранцев, группа студентов, охранник бизнес-центра, попавшиеся мне навстречу, прошли мимо меня, словно на экране кинематографа, настолько казались они мне нереальными, живущими в какой-то другой жизни.
Поддавшись на несколько минут этим странным ощущениям, я опомнился.
«Ну вот, — подумал я, — город, где я прожил пять лет, вдруг показался мне чужим, потому что я собираюсь отсюда уехать на несколько дней, но что-то мне подсказывает, что дата возвращения остаётся открытой. Этот город утратил для меня свою реальность. Он больше не существует, поскольку перестал быть моим городом. Он пустое видение. „Город, которого нет“. И причина в том, что находящиеся здесь многочисленные и существенные предметы интересовали меня в той мере, в какой они меня касались. Как только я отдалился от них, они вышли из круга моего восприятия. Словом, и эти здания, и река М