Со дна поднимаются оранжевые, желтые, зеленые ветки, глыбы, шары. Каменный хаос, лес. Среди него стайками и поодиночке — разноцветные рыбы. Кажется, будто вода носит елочные игрушки среди причудливых каменных фигур. Ветер сорвал их на берегу, унес в море, игрушки утонули и теперь течение движет их. Красные, черные, желтые, оранжевые, фиолетовые… разноцветные — большие, маленькие, средние. (позже, я приезжал на коралловый риф с друзьями, мы досконально исследовали страну кораллов).
Со стороны берега риф пологий, обломки его, мельчая, переходят в песок. Здесь светло и тихо. Вместо разноцветной карусели рыб и буйства коралловых красок — спокойный, серовато-белый цвет. Ровная, как доска, поверхность дна, лишь кое-где тронутая холмиками. Иногда попадаются круглые, похожие на огромные сковороды, скаты, с ручкой-хвостом, на конце которого имеется острый шип.
Около внешней стороны рифа склон крутой, опускаясь, он теряется в фиолетовой дымке. Склон густо порос оранжевыми кораллами. Обилие чистой воды, приносимой течением, и яркий солнечный свет делают его местом обитания множества рыб.
С Мари-Бэль мы общались на английском, который не был родным языком ни для меня, ни для неё, и в такой ситуации неизбежно возникали трудности перевода. Она сказала, что из-за моего голоса, «медленного и бездонного», ей трудно воспринимать то, что я говорю.
Как-то раз она сказала:
— Теперь я знаю, почему ты встречаешься со мной. Это оттого, что ты несчастлив в любви. Ты можешь дать больше, чем от тебя требуют. И вот то, что остается, ты приносишь мне… ну… таким, как я.
Позже, уже после того, как мы расстались, я задумался над этими и другими сказанными ею словами. Как в той поговорке: «в лесу о бабах, с бабами про лес», я говорил с ней о том, что меня больше всего волновало — о делах, рассуждая вслух, как бы мне решить мои проблемы. Она кивала, но по её взгляду было видно, что ей ничего не понятно.
Еще дома, в Петербурге, в тот день, когда я принял это идиотское решение перехватиться общественными деньгами, мной овладело тягостное беспокойство; оно усиливалось день ото дня и затем не покидало меня больше. И даже здесь, на отдыхе, я чувствовал, что мне угрожает опасность. В ресторане, на пляже, в объятиях Мари-Бэль мои мысли снова и снова переносились к моим волгоградским и петербургским делам.
Я не отдыхал, а постоянно думал: где взять деньги?!
Глава 63,О моём решении не поддаваться на провокации и не начинать открытую войну со старым седым полковником
Я специальным образом предупредил Ирину, чтобы она прекратила общение со святым Иосифом, но она по собственной инициативе нанесла ему визит. Вначале она заговорила с ним, как ни в чем ни бывало, о текущих делах (хотя ей было строго-настрого запрещено посвящать старого седого полковника в какие бы то ни было наши дела), он довольно мило отвечал ей, будто ни разу не делал никаких подлостей, но потом, не выдержав, она стала предъявлять ему за рейдерство — создание конкурентной структуры (Паперно с Расторгуевым назвали свою контору «Югмедсервис») и попытку перетянуть на неё бизнес Совинкома. Святой Иосиф на голубом глазу отвечал, что всё произошло без его участия и выставил ситуацию таким образом, будто его шестерки являются людьми, которые способны принимать самостоятельные решения и действовать по своей воле. Будто мягкотелый Паперно, всю жизнь проработавший в подчинении старого седого полковника и пришедший в Совинком по приказу патрона, вдруг, разменяв пятый десяток, организовал восстание, настропалив массу народа, также зависимого от всесильного Иосифа Григорьевича. Это была наглая ложь, в которую Ирина поверила — а всё потому, что… святой Иосиф поклялся здоровьем своего сына.
Обо всём этом она написала мне в электронном письме. Пока я обдумывал ответ, она мне позвонила и довольно эмоционально стала требовать, чтобы я немедленно связался со старым седым полковником, повинился и, «пока не поздно», «помирился и выполнил бы все его условия» (в первую очередь имелось в виду погашение задолженности по зарплате — перед его шестерками и перед ним самим).
— У вас там в Волгограде достаточно холодно? — осведомился я.
— Минус десять, — ответила она удивленно.
— У меня тут плюс тридцать, но голова почему-то перегрелась у тебя! Какие ещё «его условия» я должен выполнить, Ира? Какое перемирие, когда он методично разваливает мой бизнес?
Она вцепилась мне в ухо, как клещ, склоняя к мирным переговорам со святым Иосифом, буквально к тому, чтобы я пошёл к нему на поклон и выполнил бы «его условия», с трагическим придыханием повторяя при этом «пока не поздно». Я никак не мог взять в толк, в чем спешка, и не узнавал Ирину — вместо жесткой бизнес-леди со мной разговаривала какая-то вегетарианка из общества защиты прав животных и секс-меньшинств. Попытки перевести разговор в практическое русло и обсудить реальные дела ни к чему не привели. Она преследовала меня звонками во время еды, на пляже и во время игры в футбол.
— Кто там тебе наяривает?! — возмущались мои друзья. — Посылай всех на хуй, отключи трубку!
Остальные мои люди находились во вменяемом состоянии и выполняли свою работу. Павел Дуров подобрал адекватных людей (в том числе главбуха), которые организовали нормальный трудовой процесс. Они стали анализировать, как сократить издержки и избавиться от всего того, что не приносит доход.
В отличие от Ирины, Ренат был настроен воинственно: он настаивал на скорейшей расправе с бунтовщиками и предлагал различные варианты вендетты. Это находило живой отклик в моей душе, но разум подсказывал, что святой Иосиф провоцирует именно на такие действия — пользуясь связями в УВД (а он, собственно, и сам является частью УВД, недалеко отполз от кормушки), в случае каких-либо противоправных действий с нашей стороны он инициирует уголовные дела, обвинив нас в связях с организованной преступностью (хотя, строго говоря, сам таковой является — решая множество вопросов через «офис»). Безусловно, он будет вредить и на пустом месте, но в этом случае меня поддержит Халанский, за которым стоит губернатор. Главврач кардиоцентра сможет защитить свою карманную структуру, Совинком, от нападок, но если мы впутаемся в уголовщину с участием «офиса» и приезжих «решальщиков вопросов», то протаскивать наши договора через облздравотдел и областной департамент экономики станет значительно сложнее.
— Иосиф станет действовать доступными ему законными способами, — убеждал я Рената. — Налоговые проверки, наезды ОБЭПа, прокуратура. Поэтому сейчас самое главное, это навести порядок в бухгалтерии.
И мой брат был вынужден принять мою точку зрения.
Глава 64,О том, как неповторимые красоты природы в какой-то степени отвлекали меня от моих мрачных дум
Шли дни, а деньги на расчетный счет Совинкома всё не приходили, так же, как в мою голову не приходили мысли, как покрыть недостачу на Экссоне. Всё, что мне оставалось делать — это вслушиваться в разговоры Владимира и Артура насчет ближайших платежей, куда, и самое главное, сколько и в какие сроки нам надо перечислить денег с наших расчетных счетов. Я мрачно гадал, убьют ли меня сразу по возвращению в Петербург, либо мне удастся пару дней пожить.
Предоставляя друзьям полную свободу в вопросах организации досуга, сам я мысленно блуждал в поисках спасительного решения по извилистым путям неизвестности. Я подолгу медитировал, созерцая океанские просторы. Морские шумы, морские запахи волновали меня. Океан менялся каждый день, каждый час. То он был гладким и синим, то покрывался маленькими спокойными волнами, лазурными с одной стороны, посеребренными — с другой, то казался закрытым зеленой плёнкой, то тяжелым и мрачным, несущим на своих волнующихся гребнях неких разъяренных чудищ; вчера он отступал с улыбкой, сегодня — в смятении бежал вперёд.
Обычно над островом дул ветер. Ночью он ослабевал. По звездному, похожему на чертёж небу, медленно проплывали белесые, с зелёными краешками облака. Шум океана становился всё тише и тише. К утру океан успокаивался, умолкал. А когда солнце поднималось в зенит и горячие струи воздуха над островом сливались в один могучий, восходящий поток, ветер усиливался. На воде появлялись мелкие, едва заметные глазом чешуйки. Они лепились в полоски, ветер дул всё сильнее, и полоски превращались в волны, волны — в медленно передвигающиеся по водной поверхности валы. Утром в зоне рифов вода имела вид стылого, стального цвета пространства, а в полдень, когда волны достаточно разгуляются, на рифах вспыхивали буруны. Белые точки сливались в пятна, и скоро вся водная поверхность становилась рябой от всплесков и пены. На рифах возникал угрожающий, низкий гул. Он достигал берега и становился фоном, на котором только и могли звучать разговоры людей, голоса птиц, пение насекомых.
Когда оранжевое солнце стремительно падало за горизонт, небо наливалось чернильной синевой и ветер успокаивался. Огромное воздушное течение ослабевало. Среди ослепительных, похожих на фонари звёзд, снова двигались неторопливые, с зеленоватыми кромками облака.
Когда я на некоторое время забывал про недостачу и у меня было хорошее настроение, я смотрел на вещи с позитивной стороны: побежав впереди паровоза, бунтовщики облегчили мне задачу — всё равно толку бы от них было мало, учитывая, что они уже разок взбрыкнулись; это уже не сотрудники, а диверсионно-десантный отряд фактически, так или иначе пришлось бы их увольнять. Теперь, когда они обозначились полным составом, не нужно проверять на лояльность тех, кто еще недавно вызывал сомнения. Кое-кто взял больничный, и таким колеблющимся было сделано предупреждение: определиться до моего приезда, ориентировочно до двадцатого января. Давая оценку действиям святого Иосифа, я ставил его в один ряд с Расторгуевым, подчеркивая тем самым, что авторитет старого седого полковника сильно преувеличен темными, малоумными, невежественными людьми, не знавшими жизни, не умеющими отличить божий дар от яичницы. Так поступить, как он, мог только крайне неразумный человек — ведь он не будет получать с Югмедсервиса (ЮМС) столько же, сколько с меня. Он отжимает бизнес (пытается отжать), но это не то же самое, что забрать недвижимость, дорогую машину или какую-то осязаемую собственность. Мой бизнес — это я сам, мой креатив и мои наработки.