— Паршивый, отвратительный остров, — отвечает капитан, — погляди-ка влево… Видишь?
Я смотрю влево — на рифах громоздится груда ржавого искореженного железа: по-видимому, обломки были когда-то быстроходными судами.
— Да, когда-то были, — усмехается капитан, — а ты говоришь «красивый»… Этот рыжий хлам на рифе мне весь пейзаж портит. Как увижу такой лом, так и представляю себе, каким толчком был остановлен бег судна… как оно лезло, карабкалось с ужасным скрежетом на риф… как врывалась с грохотом и ревом в трюмы вода… кричали гибнущие люди… А на рифах Барбуды погибло десятка полтора судов. Идя взгляни на карту — они там все изображены значком: крестик в продолговатом овале.
Время на переходах тянется обычно медленнее, чем во время поиска. Матросы начинают опять шкрябать судно — сдирать старую краску, суричить очищенные места. После работы в Карибском море судно будет покрашено заново, чтобы войти в Гавану чистым, свеженьким. С утра покрасили коридор. Старший помощник капитана предупредил всех:
— Внимание! Коридор покрашен — краску на лапах не разносить! А то некоторые идут по коридору и руками за стены хватаются…
Ну что ж, распоряжения начальства нужно выполнять. Ходим по коридору, словно по натянутой проволоке: сильно качает, и приходится балансировать корпусом и поднятыми над головой руками, чтобы удержать равновесие. Это сложно, но мы стараемся и краску на «лапах» не разносим.
Боцман помог сделать мне громадный сачок — зюзьгу, и я вылавливаю им водоросли. От них исходит малоприятный лекарственный запах.
Саргассы окрашены в рыжий цвет. На стебельках водорослей небольшие листики и множество кожистых шариков, наполненных воздухом. На этих шариках водоросли и держатся на плаву. Каждый крупный пучок саргассов — это маленький плавучий мир со своими характерными обитателями. Приглядываюсь внимательно — по стебельку ползет почти прозрачный плоский крабик-планес. Он величиной с пуговицу от рубашки, но вооружен такими же клешнями, как и самые большие океанские крабы. Эти клешни наводят ужас на других, еще более мелких обитателей плавучего мирка. А тут повис, уцепившись хвостиком за стебелек, миниатюрный морской конек — рыбка, по форме напоминающая шахматного коня. Конек не плавает, а перепрыгивает с веточки на ветку. В следующий улов мне вместе с саргассами попались рыбки, которые, будто горошины, высыпались из сачка и звонко запрыгали по палубе, — маленькие рыбки с желтыми глазами и прозрачными плавничками. Тела их покрыты твердой розовой скорлупой, поэтому они и прыгают, словно горошины. А вот рыбка покрупнее, она чуть поменьше моей ладони. Интересно, что рыба эта сама попалась в сачок. Она плавала вместе с водорослями — таилась в тени саргассов. Когда же я подцепил тугой рыжий комок, рыбка испуганно метнулась вслед за водорослями и очутилась в сачке. Рыбка эта — спинорог. Она плоская, зеленовато-синяя, с острой зазубренной колючкой на спине, о которую можно больно поцарапать руку. Губы у спинорога мясистые, розовые, и он ими все время шевелит, словно считает шепотом.
Спинорогов мы часто вылавливали вместе с водорослями: прячась под ними, рыбки совершают дальние путешествия. В случае же опасности спинороги забиваются в самую середину водорослей, но это их не всегда спасает: в желудках тунцов мы иногда находили комки водорослей, а в них — спинорогов и россыпи рыбок-горошин.
Саргассово море встретило нас удивительной тишиной, прохладным ветерком и нежарким солнцем. Штиль. Не море — зеркало, в которое заглядывают толстые, белые облака и прозрачные серебристые тучки.
Море пустынно. Мы работаем в стороне от пассажирских линий и торговых путей. Сутки за сутками бороздит «Олекма» зеркальные саргассовы воды. Горизонт чист — нигде ни дымка. Мы ищем здесь рыбу, но без успеха: уловы на ярус небольшие. Попадаются совсем маленькие желтоперые тунцы, весом не больше сорока — пятидесяти килограммов, макрели да тощие белые марлины с синими поперечными полосами.
— Как в тельняшках, — говорит про них боцман, — ишь, матросы!
Мы были на самом краю моря, несколько севернее Антильских островов. Но и здесь поражались обилию плавающих водорослей. Погруженные в воду, они плыли и плыли мимо судна, и казалось, что вода не голубая, а желтая.
Море. Саргассово. Одно из немногих морей, завоевавших у моряков всего мира не менее дурную славу, нежели вечно неспокойный Бискайский залив. Про это море ходят самые невероятные легенды. «Море призраков», «обитель мертвецов», «таинственное море» — так называют эту часть Атлантики в различных приключенческих рассказах, повестях и романах. Чем же снискало Саргассово море столь необычную популярность?
Во всем виноваты водоросли — саргассы, которые покрывают всю поверхность моря. Для обитания саргассов здесь благоприятные условия, и они разрастаются в море в громадном количестве. Вокруг моря действует своеобразное круговое течение. Оно невидимым обручем удерживает водоросли — завихрения вращаемых течением вод как бы сбивают водоросли к центру моря. Там их накапливается такое количество, что в древние времена парусные корабли вязли в них и мореплаватели страдали от жажды, голода и проклинали тот день, когда решились, экономя время, идти через Саргассово море напрямик. Вот тогда-то и стали возникать легенды о кораблях-призраках, населенных мертвецами, будто те корабли, как и водоросли, сбиваются течениями в самый центр моря, и там покачиваются на чуть заметной волне десятки, сотни галер, в весла которых вцепились желтые руки скелетов; о бригантинах и корветах с капитанами на мостиках, глядящих из-под треуголок пустыми глазницами…
Вечереет. Прямо по нашему курсу опускается в море пылающий солнечный диск. Я стою на верхнем мостике. В этом таинственном море закат очень красив! Прозрачное, насыщенное голубым, зеленым, оранжевым цветом небо; алая, вспыхивающая белыми искрами вода; живописные облака, опустившиеся па линию горизонта.
Облака… Да нет же! Это не облака! Это корабли… Я напрягаю зрение и вижу их розовые, истлевшие паруса, сгнившие, болтающиеся лохмотьями ванты, поломанные мачты. Из черных бойниц какого-то брига зловеще глядят в нашу сторону чугунные пушки, и матросы, прильнув к ним, ждут команды от командиров. Призрачные корабли не стоят на месте; да, они двигаются! Они направляются в нашу сторону… Я вижу, как шевелится гнилая парусина, пытаясь уловить ветер, как высохшие люди в красных головных повязках протягивают в нашу сторону тонкие, словно плети, руки… Мертвые корабли распухают, разрастаются на глазах… Они надвигаются, молчаливые, зловещие, словно омытые, окрашенные кровью в рубиновый цвет. Окрепшие ветром паруса одного из кораблей выросли над самыми мачтами «Олекмы». Я уже слышу глухой стук. Это готовится идти на абордаж его лихая команда. Еще нмемного, еще, и… и в этот момент солнце прячется за горизонт. Солнце прячется, и немые призраки исчезают — это всего-навсего живописные облака. Вода, водоросли и живописные к вечеру облака. Вот, пожалуй, и все, что можно обнаружить в «таинственном» Саргассовом море. Ну, а если уж ко всему тому прибавить фантазии, тогда и появится какая-нибудь новая легенда.
В Саргассовом море с нами не произошло почти никаких необычных, таинственных историй, если, правда, не считать исчезновения кока. Исчезновение кока произошло через неделю после того, как у него кто-то стащил «Книгу о вкусной и здоровой пище». День-два кок грустил, даже похудел. Он бродил по судну и замогильным голосом спрашивал: «„Вкусная и здоровая пища“ потерялась… Вы не находили?» Нет, мы ее не находили. С вкусной и здоровой пищей мы распрощались, пожалуй, в тот момент, когда вступили на палубу «Олекмы»… Погрустив день-два, в течение которых мы питались консервами, чаем и черствым хлебом, кок опять появился на камбузе. Первый же его обед, приготовленный без поваренной книги, нас всех привел в восторг: были превосходнейшие щи, отличные котлеты и чудесный компот. И еще поджаристые, хрустящие булочки. Во время этого обеда в салоне царило радостное оживление, нарушаемое лишь веселыми выкриками:
— Кокша! Щей еще… лей по планшир!
— Кокочка, еще второго. Ну не жмись… Да не оскудеет рука дающего!
За несколько этих удивительных дней команда заметно окрепла, лица матросов приятно округлились, и работа шла с прибаутками и смехом. А потом… потом кок исчез. Его пропажу обнаружил камбузник Аркадий в десять часов утра, когда уже нужно было вовсю шуровать на камбузе. «Пропал кок…», «Петрович исчез…» Тревожный слушок змейкой проскользнул в каюты, в машинное отделение, на палубу. Судно остановилось, прекратили выбирать ярус. Матросы, боцман, бригадир начали шарить по судну, разыскивая злосчастного кока. Заглянули под чехлы в шлюпки — иногда кок после совсем плохого обеда любил отдыхать в них, чтобы не беспокоили. Но в шлюпках нет. Посмотрели под плотики — иногда он отдыхал и там, — тоже нет. На мостике нет, в каютах нет. Нигде нет. Вахтенный штурман, поднявшись на верхний мостик, шарит биноклем по морю — может, выпал, бедняга, и взывает сейчас о помощи, отбрыкиваясь пятками от акул? Но нет, горизонт чист… И вдруг откуда-то послышался придушенный отчаянный крик.
— В трюме!.. — сказал капитан и, облегченно вздохнув, смахнул с лица испарину. — В кормовом… Ну-ка, давайте его сюда!
Гулко лязгнула лючина трюма, и из его сырой темноты, щуря заспанные глаза, зевая и вежливо прикрывая рот ладонью, выбрался наш Иван Петрович. Оказывается, полез он в трюм за подсолнечным маслом, а лючина мешала работать, ее и закрыли. «Сейчас откроют», — решил кок, присел на мягкий тюк с сетями, потом прилег… И приснилось ему что-то очень-очень хорошее, домашнее, не то уютные стоптанные шлепанцы, в которых он любил выходить в свой сад, в зеленом городке Виноградске, не то еще что-то.
Вот и все, что произошло с нами в Саргассовом море. И теперь, вспоминая о плавании в его спокойных водах, я буду знать, что, кроме таинственных кораблей-призраков, там бывают и не менее таинственные исчезновения поваренной книги и ее владельца — судового кока.