— Ставь ее по ветру! — бросил Сэм, и Эррол снова подтянул грот и повернул румпель.
— Мешки с песком! — заорал Эррол.
Раски бросил пластиковое ведро и подхватил один из мешков, лежавших на дне лодки. Мешок с виду килограммов на сорок весил больше. Рыча от натуги, Раски подтащил его к ногам членов команды. Покончив с первым, он рванулся за следующим. Успокоился парень, только когда у борта, на который налегала команда, лежало целых пять мешков.
— Вычерпывай воду! — заорал Эррол Раски, и тот немедленно подхватил пластиковое ведро.
Боб, как и все остальные, перегнувшись через борт, время от времени поглядывал на берег, который, казалось, был очень далеко. По мере того как «Дерево» уходило все дальше в море, волны становились все больше. Страшно болели руки, которыми Боб вцепился в планширь.
— Мы что, в Тортолу собрались? — спросил Ригби. Боб понял, что не он единственный, кто гадает, долго ли им еще плыть в открытое море.
— Давай поворачивать, — сказал Сэм.
— Мешки, Раски! — скомандовал Эррол, и Раски принялся оттаскивать давешние пять мешков с песком обратно к середине лодки. Он сложил их поверх камней и свинцовых грузил. Дно лодки сантиметров на тридцать покрывала вода.
— Ну как, ребята, готовы? Мы поворачиваем! — объявил Эррол.
Чтобы вернуться под защиту тихой спокойной бухты Сенди-Граунд, пришлось несколько часов маневрировать. Вплоть до этого дня картина морской прогулки в воображении Боба была подернута флером романтики. Воображение рисовало капитана за штурвалом с дымящейся трубкой в зубах, пассажиров и членов команды, с небрежным видом развалившихся на палубе, а корабль тем временем тихо скользит по волнам. «Дерево» в этот образ никак не вписывалось. Внутри лодки даже толком не было пола, сиденья отсутствовали. Даже устоять на ногах было непросто. После того как Боб несколько часов провел, склонившись над водой и вцепившись в планширь, у него дико болели спина и поясница. К тому моменту, когда мой бедный муж выбрался на берег, он был измотан до предела. Ноги и руки ныли, он сгорел на солнце, и ему очень хотелось есть.
Боб сел на песок и принялся смотреть, как команда снимает парус и разгружает балласт. Сдвинув мешки, ребята принялись доставать из лодки камни и свинцовые грузила и таскать их на берег. Сняв гик, они опустили мачту и отволокли ее на песок. Сунув под киль три ваги, команда, кряхтя и сопя от натуги, вытащила тяжелую лодку из воды. Подперев досками, «Дерево» оставили на самом краю пляжа, дожидаться начала соревнований.
— До Карнавала всего неделя, — объявил Эррол. — Первый заплыв в воскресенье, но он, типа, тренировочный. Серьезная регата в понедельник и в четверг. Знаешь, Бланчард, я поставлю кое-какие денежки на «Дерево». У этой лодки очень неплохие шансы выиграть.
— Я с вами, — ответил Боб.
— До встречи, — сказал Эррол и полез в свой старый джип.
Как-то утром, когда мы отправились с Бобом в ресторан, за нами увязалась стайка горлиц. Их головы раскачивались взад-вперед со скоростью света. Я впервые заметила, что головы у этих птичек не просто коричневого цвета, а с едва заметным оттенком розового. Мы на минутку остановились, пока горлицы огибали старика, который, ссутулившись, стоял у себя во дворике и наполнял моторным маслом бутылку, вставив в нее вместо воронки свернутый лист эфедры. Горлицы что-то приветливо проворковали старику и двинулись дальше. Когда мы проходили мимо соляного озера, одна из птичек остановилась на берегу и принялась изучать здоровенного краба. Я бы смотрела на нее и дальше, но мое внимание привлекли Лоуэлл и Клинтон, бросавшие косые взгляды на высокую кокосовую пальму, росшую у нас на стоянке.
— Вот это да, — покачал головой Лоуэлл, — сколько у нас кокосов уродилось. Вы как? Кокосовое молоко пьете?
— Никогда его не пробовал, — ответил Боб.
— Там дальше по дороге живет парнишка по кличке Шкипер, — сказал Лоуэлл. — Он здорово лазает по деревьям. Хотите, я его привезу, чтобы он нам достал эти кокосы?
— Ты езжай за ним, а мы здесь подождем, — ответил Клинтон.
Через пять минут Лоуэлл вернулся со Шкипером.
— Ща вы увидите, как он по деревьям лазает, — пообещал Клинтон, — круче него вообще никого нет.
Шкипер выпрыгнул из джипа и скинул обувь возле пальмы. Он оказался жилистым парнишкой лет восемнадцати. Клинтон не соврал, Шкипер, действительно, мастерски лазал по деревьям. В какие-то тридцать секунд парень взобрался на вершину пальмы. Обхватив ствол ногами, так чтобы руки оставались свободными, он принялся рвать кокосы и кидать их на землю. Обобрав пальму до конца, он прокричал нам с высоты десяти метров:
— Я спускаюсь!
— Смотрите, смотрите, — произнес Лоуэлл.
Мы не отрывали от Шкипера глаз. Он перевернулся головой вниз и в таком виде принялся спускаться. У самого подножия дерева он оперся о землю руками и, с легкостью перекувырнувшись, встал на ноги. Клинтон, вооружившись мачете, срубил верхушки гладких зеленых кокосовых орехов.
— Пейте, — он протянул один из них нам.
Мы поглядели на белесую жидкость внутри ореха.
— Ты первая, — сказал Боб.
Я смотрела, как Шкипер пьет кокосовое молоко, и вспомнила, как в детстве мы с мамой в нью-йоркском кафе заказывали тропический коктейль, который подавали в огромном бокале, сделанном в виде кокосового ореха, из которого торчали соломинки. «Одна из тех соломинок мне бы сейчас не повредила», — подумала я.
Я поднесла кокос к губам и попробовала. Кокосовое молоко на вкус напоминало сладкую воду. Я передала орех Бобу.
— Понравилось? — спросил Клинтон.
— Неплохо, — ответила я, — но если бы его остудить, было бы вкуснее.
Оставшиеся кокосовые орехи Лоуэлл, Клинтон и Шкипер разделили между собой. Они собирались отвезти их домой и приготовить кокосовый пирог. Я сразу вспомнила маленькие мешочки с кокосовой крошкой, которые покупала в магазине, и осознала их истинную цену, подумав об адском труде тысяч таких ребят как Шкипер, обирающих по всему миру кокосовые пальмы.
Тем же вечером на кухне все горячо обсуждали вступление Ангильи в космический век. Из уст в уста передавали совершенно дикую сплетню о том, что какой-то техасский предприниматель собирается взять в аренду Сомбреро-Айленд и отгрохать там космодром, превратив остров в очередной мыс Канаверал. Сомбреро-Айленд принадлежал Ангилье, располагался от нас на расстоянии пятидесяти шести километров, и воды вокруг него были особенно богаты рыбой. На самом острове, кроме маяка и огромной колонии олуш, ничего не было. Рыбаки с Ангильи уже немало лет ставили у Сомбреро-Айленд ловушки и считали остров своего рода заповедником. Никаких строительных работ и никаких туристов. Остров трогать нельзя.
Но вот теперь размеренной жизни угрожал техасский предприниматель, который решил втихаря устроить на острове космодром. Наверное, он решил, что раз Ангилья маленький остров, расположенный к тому же у черта на куличках, никому до его затеи не будет дела. Необитаемый Сомбреро-Айленд не приносил Ангилье никакого дохода. Чем не место для ракет?
— Мэл, ты бывала на Сомбреро-Айленд? — спросил Хьюз.
— Нет.
— Я слышал, что этот тип из Техаса собирает залить весь остров бетоном, — предупредил Жук, — так что если хочешь посмотреть на Сомбреро-Айленд, лучше не откладывай.
Мое воображение тут же нарисовало «Аполлон-12», который, изрыгая пламя, с ревом и грохотом устремляется к Луне, оставляя позади себя содрогающуюся землю. При мысли о туристах, которые лежат себе на пляже с книжкой и ромовым пуншем, а над их головами проносится ракета, мне стало дурно. Оззи объяснил, что техасец собирается запускать только по одной ракете в месяц, а власти на этом могут неплохо заработать. И все же, что случится, если именно в день старта на солнечной и безмятежной Ангилье окажется редактор колонки о путешествиях «Нью-Йорк тайме»?
Споры не стихали весь вечер. Я по возможности старалась избегать вопросов.
— Да никто ему оттуда не даст пускать ракеты, — сказал кто-то из ребят.
— Ну да, как же, — тут же прозвучал ответ, — техасец будет пускать ракеты, а на Ангилью рекой потекут денежки. Вот увидишь.
Судя по всему, решение о передаче Сомбреро-Айленд техасцу не было окончательным. Кроме того, власти столкнулись с куда более сильным сопротивлением, нежели ожидали. Международные экологические организации беспокоились о судьбе олуш, а местные рыбаки сражались за источник своих доходов.
Будущее Сомбреро-Айленд обсуждалось в ведущих мировых изданиях от Лос-Анджелеса до Лондона. Я считала, что точка в спорах будет поставлена еще очень нескоро. А тем временем на носу был и Карнавал и лодочные гонки.
— Мороженое, настоящее местное мороженое! Покупайте мороженое! — донесся до нас с шоссе голос, усиленный громкоговорителями.
Все тут же позабыли о Сомбреро-Айленд и строительстве космодрома и стали объяснять Оззи, кому какой сорт взять. Хозяева столичного кафе-мороженого владели маленьким автомобилем, который и развозил мороженое по деревням. Вечером в субботу автомобиль отправлялся в западную оконечность острова и неизменно по пути останавливался у нашего ресторанчика.
Оззи и Гаррилин раздали стаканчики. Какого мороженого тут только не было: и кокосовое, и банановое, и ромовое, даже из гуавы и страстоцвета. Мы одновременно лакомились мороженым и готовили. Я изо всех сил пыталась понять, о чем на этот раз зашел спор у ребят. У меня все лучше получалось схватывать местный говор, но иногда он по-прежнему казался мне тарабарщиной. По отдельным фразам я поняла, что сейчас речь зашла о человеке, которого поймали в аэропорту с полумиллионом долларов, приклеенных липкой лентой к телу под гидрокостюмом. Потом заговорили о наркотиках и контрабанде, которую пытались вывести на частном самолете, вылетавшем на Сент-Китс. Тема была довольно щекотливая, и я сочла за лучшее не лезть не в свое дело. А потому не стала задавать вопросов.
Вечером 31 июля мы вышли на работу в последний раз. На август и сентябрь ресторан закрывался — точно также как и многие из гостиниц. На эти два месяца приходился пик сезона ураганов. В тот вечер к нам заглянуло всего лишь несколько посетителей. Все оставшееся время мы паковали вещи и выскребали дочиста холодильники, уложили скатерти в пластиковые пакеты и убрали из обеденной залы подсвечники. Остатки продуктов мы раздали работникам. А кадки с пальмами выставили наружу — пусть два месяца радуются солнцу и дождю, пока мы будем в отпуске.