Дофин привстал в седле и вытянул руку в направлении, куда убежала свора:
— А сейчас, господа, вперед! Мы и так уже потеряли много времени. Я хочу посмотреть на этого оленя, пока он еще живой. За мной же, скорее! Ату его, Галаор!
Любимый пес Карла, услышав команду хозяина и увидев его вытянутую руку, сорвался с места и помчался вдоль оврага. Охотники с гиканьем понеслись вслед за ним.
Так Этьен де Вержи приобрел благорасположение дофина Карла, о чем, едва охотники вернулись, сразу же стало известно всему двору, что и подтвердилось льстивыми улыбками кавалеров и многозначительными взглядами дам. Но всего ценнее оказалось знакомство с человеком, «подаренным» ему будущим королем. До самого своего смертного часа будет благодарен Этьен небесам за то, что случай на охоте свел его с Филиппом де Рибейраком, лучше которого, как он говорил позднее, и выдумать нельзя.
Второй случай еще больше укрепил позиции молодого придворного и, разумеется, его нового друга, которого с тех пор называли не иначе как «подарок короля».
Удрученный неудачей на охоте, герцог Орлеанский позвал к себе личного астролога, некоего Эврара Велонна, сведущего ко всему прочему в оккультных науках, и спросил его, каким образом лучше всего отправить на тот свет человека. Астролог, имевший немалый опыт в такого рода делах, счел нужным уточнить:
— Речь идет о знатной особе или же…
— Конечно, о знатной, дьявол ее забери! — вскричал герцог. — Стал бы я ломать голову над тем, как отправить к праотцам простолюдина!
— В таком случае есть несколько способов, — авторитетно заявил Велонн. — Один из них — изготовление восковых фигурок. Епископ Трирский как-то задумал окрестить к Пасхе всех евреев его города; некрещеные должны быть изгнаны. Евреи в ответ на это слепили восковую фигурку епископа и попросили священника окрестить ее. В пасхальное воскресенье фигурка была расплавлена, и епископ упал мертвым возле купели во время обряда крещения.
— Сие не годится, — досадливо махнул рукой герцог. — К особе, о которой идет речь, такое действие неприменимо.
— Обратимся к смерти Жанны Наваррской, супруги короля Филиппа, — бесстрастно продолжал звездочет. — Как известно, в ее кончине обвинили епископа Труа. С помощью ведьмы он изготовил восковую фигурку королевы и, окрестив ее, дал ей имя Жанна. Затем он проткнул куклу иголками в нескольких местах. Спустя некоторое время королева заболела. Однако она никак не желала умирать. Епископ в гневе разломал фигурку, растоптал и бросил в огонь. Прошло совсем немного времени, и королева отправилась в мир иной.
— Чертовщина какая-то, клянусь головой святого Варула! — поморщился герцог.
— К вашему сведению, монсеньор, такой способ избавления от врагов практикуется со времен римлян.
— Я не желаю прибегать к чернокнижию, Эврар, и общаться с дьяволом и духами тьмы. Твои сатанинские методы могут проложить путь к костру. Неужели в твоем арсенале не найдется другого действенного средства, которое, как ты понимаешь, не позволило бы пасть на меня ни малейшей тени подозрения?
Астролог в задумчивости потер рукой подбородок.
— Если бы я знал о пристрастиях того лица, которое мешает вашему высочеству, о его вкусах, его любимых лакомствах наконец…
Герцог вспомнил:
— У него в комнате, на столе, всегда стоит коробочка с миндалем; прежде чем съесть, человек этот замачивает орешки в воде. Понимаешь? Чашка с водой… она тоже на этом столе.
Эврар хищно улыбнулся:
— Тогда все очень просто, ваше высочество. В воде можно незаметно растворить порошок, она сохранит при этом свою прозрачность и напитает все, что в нее положат, в том числе и орехи, и вот если съесть несколько таких орехов…
— Человек умрет? — весь напрягся герцог Орлеанский. — Как скоро? Что он почувствует и сколько пройдет времени: час, день, два?
— Это зависит от прихоти того, кому этот человек мешает.
— Меня устроят несколько дней… два или три. Этого, полагаю, будет достаточно.
— Желание вашего высочества будет исполнено, — кивнул Эврар Велонн. — Не далее чем завтра я принесу вам то, что вы просите.
Через несколько дней юный принц пригласил обоих друзей к себе в кабинет полакомиться миндалем. Все трое вошли, и тут Карл, заглянув в чашку, недовольно вскричал:
— Жерье! Черт возьми, куда подевался Жерье?
В эту минуту в дверях показался комнатный лакей.
— Я слышал, ваше высочество позвали камердинера?
— Ну да! А вы кто такой? И почему я не вижу Жерье?
— Увы! Должен сообщить, что слуга вашего высочества внезапно занемог; узнав об этом, меня попросили на время заменить его.
Лакей, согласно данной ему инструкции, готов был уже назвать имя того, кто его послал, но Карл, далекий от мысли о заговоре, не догадался об этом спросить, иначе в ответ услышал бы имя своего зятя — Пьера де Бурбона.
— Почему же в таком случае вам не дали указания в отношении моих любимых орешков? — И Карл ткнул пальцем в искусно вырезанную из дерева и инкрустированную рисунком из дубовых листьев, прямоугольной формы бонбоньерку с крышкой. — Вот они, видите? — Он поднял крышку. — Каждое утро, когда я еще сплю, Жерье замачивает мне их вот в этой чашке, хотя раньше я делал это сам, с вечера. — Палец вытянулся в сторону чашки. — Почему вы не сделали этого? Я не могу отправляться на прогулку, не отведав миндаля, — так советует мне врач.
— Ваше высочество, я не получил на этот счет указаний, — пролепетал лакей, опуская голову, — но если они именно таковы, то я буду в точности их выполнять.
Едва он это произнес, дофин бросил в чашку горсть орешков и залил их водой из кувшина.
— Поздновато, конечно, — проворчал он, — ну да ничего не поделаешь, придется сегодня нарушить предписания мэтра Молена. В таком случае я полакомлюсь после прогулки. А вы, друзья мои, любите миндаль? У меня его много. Быть может, вам тоже замочить?
— Не стоит, принц, — махнул рукой Рибейрак, — у нас крепкие зубы, не правда ли, Этьен? К тому же, сосуд явно мал и никак не рассчитан на наш аппетит.
И все трое направились к дверям. Этьен, чуть задержавшись, заглянул в чашку и, повинуясь скорее чувству любопытства, нежели желая соблюсти некое правило, пересчитал лежавшие на дне орешки. Еще раз взглянув на чашку, он поспешил за принцем.
Через пару часов они вернулись. Дофин быстрым шагом направился к столу и уже протянул руку за любимым лакомством, как вдруг ему помешал Этьен.
— Остановитесь, монсеньор! — схватил он принца за руку. — Не прикасайтесь ни к воде, ни к этим орешкам.
— Вот так-так, — пробормотал в изумлении Карл. — Но почему?
— Быть может, я излишне осторожен, ваше высочество, — пояснил Этьен, — но, на мой взгляд, воспользовавшись вашим отсутствием, к этому сосуду подползла змея и впрыснула туда яд.
— Яд? В мои орешки?.. — В глазах дофина читался испуг. Оторопело уставившись на чашку, он отступил на шаг от стола. — Но с чего вы это взяли, де Вержи? И отчего вы так пристально смотрите на воду? Кажется, в ней нет ничего необычного.
— Мне показалось странным, что ручка бокала оказалась повернутой. Когда мы уходили, она глядела в сторону очага, а теперь… смотрите, она направлена в угол комнаты!
— Черт возьми, — буркнул Рибейрак, состроив гримасу полного непонимания. — Кто же это мог передвинуть чашку? И зачем?
— Это сделал тот, кто приходил сюда перед нашим уходом и теперь уже не вернется, — убежденно произнес Этьен. — Не удивлюсь, монсеньор, если сейчас сюда войдет, абсолютно здоровый, ваш камердинер Жерье. И вот лишнее подтверждение тому, что мои подозрения не лишены оснований: посчитайте, сколько миндалин на дне чашки.
Оба, дофин и Рибейрак, склонились над столом. И оба в один голос растерянно протянули:
— Их восемь.
— А было двенадцать!
— Куда же подевались остальные четыре? — задал вполне резонный вопрос юный принц.
— Убийца вынул их, дабы ваша смерть не наступила слишком быстро, что явно не входило в его планы.
— Убийца?..
— Вас хотели отравить, монсеньор! Это был тот человек, что выдал себя за комнатного лакея. Но он всего лишь исполнитель, и у этого исполнителя есть хозяин — тот, кто заказал убийство.
— Кто же это?.. Как вы думаете?
— Тот, кому это было выгодно. Тот, кому вы мешаете. Тот, кто мечтает возложить себе на голову корону Франции.
— Герцог Людовик Орлеанский, клянусь муками ада! — в волнении вскрикнул Рибейрак, инстинктивно хватаясь за рукоять меча.
— Другого объяснения я не вижу, — после внезапно наступившего недолгого молчания проговорил Этьен.
Филипп де Рибейрак бросил озадаченный взгляд на собеседников:
— И если вспомнить о том, что произошло недавно на охоте…
— Нет, он не посмел бы, — как-то обиженно выпятив губы, попытался встать на защиту родственника дофин. — Ведь он Валуа, и он мой дядя. И он знает, что мой отец сурово накажет его, коли дело обстоит именно так, хотя царственным особам и не следует порочить честь собственного дома, дабы не вызвать этим недовольство подданных… Однако, де Вержи, — внезапно оживился Карл, — всё это лишь догадки, вам просто могло показаться. Я вполне доверяю своему дяде. Он не может желать мне зла.
— Корона, как и смерть, не выбирает жертву, — изрек Рибейрак. — Король Ричард, возжелав сесть на трон, попросту взял и утопил законного наследника, причем сразу двух, не прибегая к ядам.
— Возможно, герцог Орлеанский поступил бы так же, не будь жив еще король Людовик, ваш отец, принц, — прибавил Этьен. — Но поскольку вы уверены в невиновности вашего дяди, то кто, по-вашему, передвинул чашку и вытащил из нее четыре миндалины? И, главное, зачем?
Вновь наступило молчание.
— Но все это нетрудно проверить, — по-прежнему не сдавался Карл. — У меня в клетке есть одна больная птица — вялая, не поет; что с ней делать, не знаю. Если подтвердятся ваши опасения, шевалье…
— Бедную птичку будет не жаль, — сделал заключение Рибейрак.
Дофин приказал, чтобы при