Но коалиция была все же сильна, и королю пришлось кое в чем уступить мятежным феодалам; одной из таких уступок явилось опубликование ордонанса, в котором государственные должности объявлялись пожизненными. Что касается Пьера де Бурбона, то он, кроме всего прочего, получил во владение сеньорию Боже, принадлежавшую ранее старшему брату, Жану Доброму, и стал членом Королевского совета. Несколько лет спустя король за верную службу подарил ему графство де Ла Марш.
Так была уничтожена Лига общественного блага. Вслед за этим король предпринял небезопасное путешествие в Перонну, где надеялся отговорить герцога Бургундского от союза с Англией. Он чуть было не поплатился головой за свой вояж. А вскоре началась новая война с герцогом Карлом за Фландрию и Пикардию. Положение было ужасное: со всех сторон отца окружали враги. И тут неожиданно умер Карл, брат короля. Пользуясь растерянностью его союзников, Людовик казнит одного из предателей, Жана д’Арманьяка. Тем временем англичане угрожают королевству, вот-вот высадятся близ Кале. Им на помощь спешит Карл Смелый и осаждает Нейс; в ответ отец заключает союз со швейцарцами и «вечный договор» с Габсбургами, затем добивается примирения с Эдуардом IV, которому ежегодно платит дань за то, чтобы тот не предпринимал новых попыток нападения на Францию. Карл Бургундский стал воевать против Швейцарии, потерпел поражение в битве при Грансоне и нашел смерть под Нанси. Отец не скрывал радости и немедленно прибрал к рукам графство Бургундию, Пикардию и Артуа. Желая окончательного присоединения Бургундии к своим владениям, Людовик предложил Марии, дочери погибшего герцога, выйти замуж за дофина Карла, но его оттеснил Габсбург, вследствие чего разгорелась война за бургундское наследство. В 1482 году она закончилась обручением юного принца с Маргаритой, дочерью Максимилиана и Марии, к тому времени умершей вследствие несчастного случая на охоте.
Так, мало-помалу, отец объединил под своей властью почти всю Францию. Оставались испокон веков непокорная Бретань и Наварра. Возможно, дело дошло бы и до этих территорий, если бы отец, из опасений за свою власть, не заперся в замке Плесси; потом он, видимо, поддавшись страху смерти, и вовсе заболел. И вот теперь медленно угасал; не помогали ни молитвы, ни паольский монах.
Таков он, король, великий собиратель земель под корону единой державы. А она, его дочь, сможет ли так, как отец? Справится ли с родовитой знатью, которая пока что, стараниями отца, несколько усмирена? Сумеет ли и дальше сохранить мир с Англией и Габсбургами, не желавшими признавать справедливыми решения Генеральных штатов о закреплении за Францией спорных территорий?..
Анна тряхнула головой. Взгляд, в котором читалось сомнение, порождающее беспокойство, вновь упал на осунувшееся лицо медленно уходящего в вечность старика.
— Но смогу ли я? Справлюсь ли? Ведь я еще очень молода. К тому же, отец, вы всегда утверждали, что женщины ни в коей мере не должны вмешиваться в государственные дела. Женский ум, как вы не раз говорили, — средоточие глупостей.
— Я твердо уяснил себе это еще в то время, когда мадам Сорель властвовала над телом, душой и умом моего предшественника, но нынче я не вижу более достойного преемника, ибо умнее женщины не встречал. Мужчин я исключаю, в нашем роду их нет, последним был братец Карл. Остаются женщины. Кому из них смог бы я доверить королевство? Покойная Радегунда часто болела; такою же оказалась и Екатерина. Следом — Иоланда. Хороша сестра: вместе с братом выступила против меня в союзе с герцогом Бургундским! Что же выиграла в этом? При Грансоне герцог был разбит и вину за это свалил на союзницу, которая, дескать, была моим тайным осведомителем. В результате сестричка угодила в темницу и неизвестно, сколько времени пробыла бы там, если бы не гибель герцога. После этого она покаялась в своих прегрешениях против Франции и заверила меня в искренней дружбе. Конечно, я простил ее, но тюрьма сделала свое дело: через год она умерла. Далее — Жанна. Неглупа, спору нет, но кто просил ее после купания стоять на холодном ветру? Итог плачевный: твою тетку похоронили в прошлом году. Последняя — Мадлен, моя младшая сестра; но она занята гражданской войной в своем королевстве; помимо этого, ее деверь предъявил претензии на Наварру и Фуа. Я не сказал еще о супруге; к несчастью, она безнадежно больна и вот-вот последует за мной в царство теней.
— Мне тяжело слышать об этом, отец, — потемнела лицом графиня де Боже.
— Кто же остается? — продолжал Людовик. — Моя дочь Анна, клянусь святым Михаилом! Я назначаю регентами вас обоих, тебя и Пьера; никому иному я не смогу, просто не имею права доверить королевство. Столь великий пост ко многому обязывает, дочь моя, а потому не стоит, думаю, вновь указывать тебе на недопустимость любовного томления, в особенности к такой персоне, как герцог Орлеанский. Я не требую от тебя клятвы, что ты немедленно выбросишь эту дурь из головы, но я умру спокойно, зная, что ты не позволишь здравому рассудку государственного деятеля с нежностью думать о том, кто непременно станет твоим злейшим врагом, едва узнает, что я передал бразды правления не в его, а в твои руки. Знай, Анна, так случится; тебе не избежать войны с тем, в кого ты, как тебе кажется, влюблена. Вот чем отплатит он тебе за твою любовь, если не догадается, конечно, ответить на нее. Так поступил бы мудрый человек, но стремление к власти окажется сильнее здравого ума этого пустоголового любителя чужих подушек, источающих благовоние.
— Ужели это произойдет, отец? Вы и в самом деле предрекаете нашу войну?
— Спесь не даст герцогу поступить иначе. Я не был бы королем, если бы, зная его натуру, не догадывался об этом.
Людовик замолчал и смежил веки. С полминуты в покоях висела гнетущая тишина. Покивав внезапно, словно соглашаясь с тем, о чем только что подумал, и широко раскрыв глаза, король снова заговорил:
— Нельзя упускать из виду Бретань. После войны за бретонское наследство — это было еще при моем прадеде, Карле Пятом — престол герцогства перешел к Жанне де Пантьевр, при этом из числа преемников не исключались и женщины. Ныне, если Бог не дарует герцогу Франциску сына, после его смерти наследницей станет Анна, его старшая дочь. Ей всего шесть лет, но герцог, не желая, чтобы Бретань оказалась под властью французского короля, уже подыскивает для дочери подходящего зятя. Им чуть было не стал сын почившего Эдуарда Четвертого, будущий король Англии. Вообрази, чем это могло обернуться для Франции.
— У нее постоянно будет саднить в правом плече.
— Она и без того, бедняжка, вся изранена; мог ли я допустить еще одну, такую страшную боль?
— Как, отец! — Анна не могла поверить своим ушам. — Вы хотите сказать, что причастны к смерти Эдуарда Пятого?..
— Золотой экю ценится в Англии так же, как и во Франции, дочь моя. Юный Эдуард мешал двум людям: мне и тому, кто сам мечтал стать королем.
— Ричард Глостер! — в ужасе вскричала Анна.
— Представь, я получил от него письмо, где он пишет, что намерен поддерживать добрые отношения с Францией. Он сообщил также, что до коронации Эдуарда уже недолго, и в его власти не допустить этого, но, поскольку меня устраивает такое положение дел, то он не станет препятствовать тому, что король Англии поселится у меня под самым носом. Если мне по нраву такое соседство, прибавил он при этом, то он на правах человека, находящегося со мной в дружеских отношениях, мог бы мне помочь с условием, что благодарность с моей стороны не заставит себя ждать.
— И вы заплатили ему за убийство принца Эдуарда?!
— Почему убийство? Просто они оба исчезли.
— Оба? Вы имеете в виду его брата, Ричарда Йоркского?
— Кто же еще унаследовал бы престол Англии после загадочного исчезновения его старшего брата?
— Святой Боже! И вы снова купили жизнь мальчика, которому едва исполнилось десять лет!
— Этого требовала моя политика. Кто же виноват в том, что братьев некому было защитить?
— Но ведь смерть обоих принцев была выгодна скорее их дяде — Ричарду Третьему, нежели вам. Не случись этого, разве стал бы он королем?
— Его вполне удовлетворило бы регентство при юном Эдуарде, которому было только тринадцать лет. Но я захотел, чтобы на трон сел Ричард. Он стал, таким образом, едва ли не моим союзником. Согласись, это лучше, нежели иметь Англию в числе врагов. К тому же тем самым мне удалось устранить двух претендентов на руку Анны Бретонской, что позволило Франции избавиться от нежелательного соседа.
— Выходит, трон короля Ричарда стоит на крови его племянников! Но что же с ними стало?
— Почем мне знать? Главное — их нет. Может быть, их, как и герцога Кларенса, утопили в бочке с мальвазией или попросту удавили, как это проделали с Бланкой Бургундской в крепости Шато-Гайар. Но это еще не всё. Племянниками дело не обошлось. Глостер заставил парламент признать брак Эдуарда Пятого и Елизаветы Вудвилл незаконным. Помимо всего прочего, он заявил, что не намерен отказываться от пенсии, которую я выплачивал его предшественнику. Каков наглец! Не плати ему ни су! Не бойся, он не пойдет на тебя войной: ему бы удержаться на троне, тот весьма шаток под ним.
Бледная, неподвижная, Анна молча постигала смысл содеянного отцом и герцогом Глостером, ныне Ричардом III Плантагенетом. Отец говорил, а перед ее мысленным взором стояла чудовищная картина: обоих братьев топят в бочке с вином, из которой торчат их бьющиеся в агонии ноги. И ради чего? Дабы избавиться от нежелательных женихов шестилетней девочки…
— Но есть еще один претендент на престол и на руку Анны Бретонской; рука Ричарда, да и моя тоже, не в силах достать до него. Однако он страшен не мне, а новому королю. Я говорю о Генрихе Тюдоре; его права на трон Англии парламент признает в том случае, если он женится на дочери покойного Эдуарда, Елизавете. Думается мне, он так и сделает: из двух кусков выбирают тот, где больше мяса, а потому Ричарда, скорее всего, ожидает поражение. Его не стоит защищать: он сделал свое дело, в его дружбе больше нет надобности.