— Рибейрак. И вот что еще он мне сказал: герцог Орлеанский намерен требовать созыва Генеральных штатов, и если они признают регентство за тобой, то он объявит тебе войну. Рибейраку все известно, а что знает он, то знаю я.
— Штаты?.. — протянула Анна и, замолчав в поисках ответа, перевела озабоченный взгляд на супруга.
— Именно! — кивнул тот. — И этот вызов нам надлежит принять, ибо речь пойдет о будущем королевства. Что касается Рибейрака, то это хороший рыцарь, надежный человек и друг. Возьмите его к себе в услужение, мадам, если, конечно, брат отдаст вам его. Впрочем, у него останется еще де Вержи. Они дружат, и это может оказаться для нас весьма полезным, если учесть при этом и то обстоятельство, что Рибейрак пользуется доверием герцога Орлеанского.
— Я последую этому совету. У меня мало друзей, точнее, их совсем нет.
— И перестаньте смотреть на Людовика Орлеанского как на объект вашей страсти; коли вы непременно желаете быть дамой сердца, то найдите себе другого верного рыцаря, нежели этого ветрогона. Катрин дю Бушаж сказала мне, что вы милы Этьену де Вержи.
— Катрин? — в удивлении вскинула брови Анна. — Но… каким образом?
— Если я не запрещаю вам быть дамой сердца вашего рьщаря, хотя в наше время это звучит уже почти смешно, то, полагаю, ничто не должно помешать мне также иметь даму сердца. Ни одна из сторон при этом не несет урона: мы, как и прежде, остаемся любящими супругами и хорошими друзьями; к тому же мы оба, согласно воле вашего отца, возглавляем аппарат власти, а потому должны относиться друг к другу с симпатией. В этом смысле нам следует находиться там, где советует двор. Я говорю о наших с вами придворных. — Граф де Боже сделал ударение на местоимениях. — Что касается остальных, которых становится все больше, то они, как вы и сами видите, составляют окружение вашего ненаглядного дяди. Те, что преданы дофину, повторяю, уже высказывают в связи с этим опасения и недоумевают, отчего мы не едем в Амбуаз, подальше от герцога Орлеанского, ибо его власть как первого принца крови может превысить нашу.
— Поедем, сестра, ни к чему тянуть, — повторил дофин. — Я не собираюсь ждать, пока нас тут прихлопнут, как мух. Я хочу в Париж! Говорят, только там пекут изумительные крендели и вафельные трубочки с начинкой из крема с изюмом. Этьен де Вержи уверял, что этим искусством славится некий булочник с улицы Крысоловки.
— Но для этого сначала надо побывать в Реймсе, ваше высочество, — заметил граф. — Париж — столица Франции, и он любит коронованных особ.
— Этьен обещал мне показать в Париже дом, где он жил когда-то, и рядом — старые ворота. Мне надоело это гнездовье нетопырей, которое называется Плесси, и совсем не хочется прозябать в Амбуазе.
— Нам придется побыть там некоторое время, — назидательно промолвил Пьер де Боже. — Посмотрим, как поведет себя орлеанец. А в Париж, ваше высочество, нам пока рано: мятежный принц может поднять и вооружить город; тогда я и су не дам за наши с вами головы.
— И парижане могут учинить бунт против своего короля? — в недоумении спросил Карл.
— Таких случаев немало. Да вы и сами знаете, принц: мятеж во главе с Этьеном Марселем[12], восстание «молотил»[13], Симона Кабоша[14]. Повод к протесту найти нетрудно: всё те же поборы. Но если при вашем отце горожане не решались на открытые выступления, то нынче они легко могут взяться за оружие, ибо не представляют себе жизнь без короля, на худой случай — без регента, а пока он официально не объявлен, им считается первый принц крови.
— Вот почему придворные льнут к герцогу, — помрачнел Карл. — Льстивые собаки! Король, мой отец, сказал бы именно так, если не хуже. Но я расправлюсь с изменниками, как только мою голову увенчают короной. Пусть знают, что во Франции есть лишь одна власть — власть короля, дающая право распоряжаться судьбами людей и событиями. Так учил меня отец; я не забуду его наставлений.
Глава 7ЛЕСТНИЦА КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА МОЛОДОГО
Прибыв в Амбуаз, Анна с удивлением обнаружила, что людей осталось мало: большая часть придворных осталась в Плесси с герцогом Орлеанским. Этого и следовало ожидать: по закону регентом быть ему, а то, что сказал на смертном одре король, не есть непреложный факт. Дочь — регент! История Франции не знала подобного.
Пока что Анна решила подождать, посмотреть, не переметнутся ли к герцогу и те, что остались с дофином, и не вернутся ли внезапно оставившие его. Она велела позвать к себе канцлера, Пьера д’Ориоля, и сказала ему:
— Господин канцлер, предоставьте мне список лиц, сохранивших верность покойному королю Людовику и его сыну. Я желаю знать, на кого я могу опереться в предстоящей борьбе.
Пьер д’Ориоль помедлил, словно испытывая затруднение, потом спросил:
— В борьбе против кого, мадам?
— Против того, кто считает себя регентом наперекор тому, что объявил перед смертью король.
Канцлер с бесстрастным видом поклонился и вышел, а Анна погрузилась в тягостные размышления. Что она себе позволила!
Назвала чуть ли не врагом того, кого любила вот уже сколько лет, о ком грезила, в чьих объятиях всегда желала оказаться! Не пророчество ли какое сбывалось? Не само ли провидение предопределило им обоим стать врагами? Коли так, само небо против его любви к ней! Силы небесные восстали, запрещая ей любить того, кто, по их суждению, недостоин ее любви, кому она вовсе не нужна, кто задолго до этого, едва появившись на свет божий, уже стал ее врагом. Ее — как дочери короля. Выходит, он перешел дорогу самому королю, а значит, и великой державе французской! Не об этом ли твердил ей отец? Не потому ли не желал допускать к власти кузена и запрещал дочери любить его, что видел в нем недруга делу своему? А ведь отец редко ошибался, и когда случалось так, то исправлял свои ошибки и одаривал сверх меры лицо, подвергшееся подозрению. С принцем он не ошибся. До конца дней своих он пронес нелюбовь к Орлеанскому дому…
И вдруг она вспомнила! От неожиданности у нее даже перехватило дыхание. Он требует созыва Штатов! Что же, получается, она любила того, кто желал ей зла? Мало того, любит и сейчас! Наперекор здравому смыслу!.. Воле небес!.. Что ответит она королевству, когда оно спросит ее, послушала ли она отца? А небеса? Правда ли то, что ее неразделенная любовь — их волеизъявление? Что если и в самом деле так?..
Вскрикнув, она вскочила, рванулась к двери и побежала по коридору в молельню, оттуда в исповедальню, где нашла замкового священника. Тот, стоя близ ризницы, перебирал гусиные перья и листы пергамента. Встав перед иконостасом, Анна наспех осенила себя крестным знамением и упала на колени перед исповедником.
— Святой отец, помогите мне! Нет больше сил бороться с собой, посему испытываю потребность в духовном утешении, скорее, в наставлении.
Священник отложил перья и листы, осторожно взяв Анну за руки, помог ей подняться.
— Говори, дочь моя, с чем пришла к духовному отцу своему? Что гнетет твою душу, в чем ищешь утешения или совета, надобного, дабы отыскать верный путь в извивах жизненных страстей либо неурядиц?
— Испытываю влечение греховное к человеку, к коему не должно мне проявлять сего чувства. Но выше меня это наваждение, и ничего поделать с собой я не могу.
— Стало быть, не к супругу испытываешь сердечную склонность, дочь моя, что положено тебе как жене?
Странный вопрос. Анна даже оторопела.
— Пришла бы я разве иначе, святой отец?
Помедлив и кивнув, священник продолжал:
— Как добрая католичка, дочь моя, иными словами, как послушная дщерь матери нашей церкви, ты не можешь не ведать о том, что сердцем развращенные мерзки перед Богом. То, о чем сказала мне, — суть зло, а потому путь ложный; за это совесть твоя, вижу, укоряет, мучает и наказывает тебя. Но уже то хорошо, что обнаружила свою стыдливость, коя побудила тебя искоренить зло, поселившееся в сердце твоем и в очах твоих. Помочь тебе, коли не сможешь совладать с собой, в силах лишь слово Божье.
— За тем ведь и пришла, отче! — простонала Анна, недоумевая, отчего священник тянет, не приступая к сути. А тот тем временем обдумывал надлежащий, с духовной точки зрения, ответ.
— Верно поступила, обратившись к Богу, — отвечал служитель Церкви, — ибо Он успокаивает всех обремененных и заблудших, приходящих к Нему. Однако не наказывать я буду, согласно откровению Господа нашего, но лишь совет дам, и ты последуй ему, ибо нежная страсть твоя к другому мужчине есть грех и зло, кои должна ты победить, желая из чистилища попасть к вратам небесным вместо царства теней. Вырви сии греховные помыслы из души своей и из сердца своего, ибо нет греха злее, нежели любовное влечение не к мужу своему, данному Богом. Нет плода доброго от такой нечистой любви. И сказал Господь: «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь».
— Как можно, святой отец, так сразу взять и вырвать, любовь ведь моя зародилась не вчера, а задолго до сего дня. Но не отвечает избранник на мою сердечную склонность к нему; я же сохну, как сорванный с клумбы цветок.
Священник покачал головой:
— Что не отвечает — в том мудрость следует видеть, с твоей же стороны деяние твое — суть беспечность и неразумие. Не следует, дочь моя, забывать заповеди Божьи. Одна из них гласит: «Не сотвори себе кумира». Это так, даже если кумир твой свободен сердцем. Если же он ко всему еще женат…
— О боже мой!.. — вздрогнула Анна.
— … а значит, принадлежит другой женщине, то совершаешь этим самым, пусть не телом, а только мысленно, двоякий грех, ибо сказано: «Не желай ничего, что есть собственность ближнего твоего». А если этот ближний, к ужасу, окажется твоим родным братом или сестрой…
Анна снова упала на колени:
— Что тогда, святой отец?..
— Вчетверо тяжелее тогда грех на тебя ляжет. Отмолить же грех такой великой и трудной задачей станет для тебя, но вполне разрешимой, коли усердно молиться будешь и не поскупишься ради того для Церкви нашей, Господом сотворенной.