Незадолго до созыва Генеральных штатов Анна, побуждаемая необходимостью выслушать общее мнение о предстоящем событии, собрала Королевский совет, который единодушно постановил: беспределу Орлеанского дома и его клики следует положить конец, а потому, бесспорно, надлежит созвать Штаты. Тем временем королевская партия со своей стороны также приступила к распространению памфлетов, где решительно отвергалось все, что сочинялось орлеанцами, и указывалось на безнравственность и полную неспособность к управлению государством первого принца крови и его окружения.
В ожидании срока, который назначат городские власти, магистрат, Университет и знатные люди королевства, Анна мучительно размышляла над тем, что содержалось в памфлетах оппозиции и о чем судачили, как о том донесли ей верные люди, на улицах и площадях крупных городов. Ругали покойного короля, укоряя его в жестокости, скупости, мздоимстве, даже в чудовищном разврате, отчего, дескать, Господь лишил его ума, так что перед смертью он плел всякий вздор. Один такой памфлет лежал перед ней на столе. В нем, ко всему прочему, стишок:
Мздоимец, женолюб, грабитель, старая колода —
Таков король Людовик. Дочка — его тень —
Тайком от мужа и на выжатые су с народа
Забавам предается каждый день и с кем не лень.
Прочитав, Анна до боли сжала зубы, кровь бросилась в лицо. Негодяи, сплетники, рифмоплеты! Мерзкие лжецы! Отец расширил границы Франции до небывалых пределов; доказал безосновательность наследования французского престола по женской линии, что поставило английскую монархию перед лицом всей Европы в положение узурпатора; он уничтожил самостоятельность родовитой знати; он… Негодование душило Анну. Ни один монарх не смог достичь того, чего достиг ее отец, пусть даже иной раз ему приходилось прибегать к обману, шантажу и даже вероломству. Он причинил зло многим, это так, но то были люди, оскорбившие его, посеявшие вражду меж собой и им, либо это были те, кто в угоду себе или хорошо платившему за измену, предавал его. Подумав об этом, она поставила себя на место отца. Как и он, она и пальцем не тронет безвинных, но станет наказывать тех, с кем он не успел расправиться, а стало быть, поручил это ей.
Как женщина она первым делом стала перебирать в уме тех немногих, кто нанес оскорбление не отцу, не державе, а лично ей. Кто же они? В памяти всплыл эпизод, когда пару лет назад она не ответила на внезапно обнаружившиеся пылкие чувства к ней герцога Алансонского, после чего не менее стремительно последовало предложение навестить ее в спальне. Получив отказ, Алансон прилюдно обозвал ее «угрюмой кукушкой». Следующий — помощник канцлера Гийом де Рошфор. Совсем недавно она указала ему на неграмотное и, главное, неверное составление государственного акта об увеличении налогов. Чиновник, состроив гримасу презрения, посоветовал ей не совать нос не в свое дело. Далее — Жак де Сегре, советник и камергер отца. Покосившись на нее, когда однажды она вошла в зал, где проходил Королевский совет, он, хмыкнув, произнес с нотками издевки в голосе: «С каких это пор женщины стали появляться там, куда их не приглашали и где им не место?»
Кто-то еще… Ну да ладно, она припомнит им всем. А сейчас — не об этом. Она чувствовала себя одинокой, незащищенной — вот что начало беспокоить ее. Разумеется, правительство в большинстве своем сохранило верность короне и подчиняется отныне дофину, то бишь супружеской чете де Боже, но они всего лишь служивые люди, каждый на своем месте, — этакие детали огромного механизма управления государством. А Анна мечтала окружить себя друзьями — надежными, настоящими, не деталями, а частью ее самой, ее души и сердца. С такими людьми можно делиться самым сокровенным и испытывать удовольствие, сознавая, что не только всегда найдешь помощь и получишь дружеский совет, но и сама ради друга или подруги готова к любому испытанию или лишению. Едва возникнет в том нужда — деньги, имущество, даже свое нательное белье, — все отдать другу, не требуя при этом ни возврата долга, ни выполнения каких-либо обязательств — вот что понимала Анна под словом «дружба»! Такою была ее подруга детства Катрин дю Бушаж. Они росли, воспитывались, играли вместе. Анна с умилением улыбнулась, подумав о ней. А еще? Больше никого… Стоп! Она даже встрепенулась. А тот дворянин, что спас ей жизнь? Этьен де Вержи? И его друг… Ах, какой веселый и милый этот Рибейрак! Значит, не одна Катрин, а еще два друга есть у нее!.. Как-нибудь, однако, надо их проверить, а уж после этого поздравить себя с удачной находкой… Впрочем, как это гадко — проверять!
Что-то постоянно маячило в поле зрения, притягивая к себе внимание. Памфлет! Как бельмо на глазу, белым квадратом вызывающе лежал он на алом сукне стола. Она рывком схватила его, вновь перечитала и швырнула листок на пол. Взгляд побежал по комнате, устремился к окну и застыл на заливе Луары; с одной стороны его отделял от реки мыс с кряжистым густым дубом посередине, с другой — такой же мыс с купой невысоких деревьев. Оба мыса недалеко друг от друга — впору мостик проложить…
…Мятежная знать… Всегда чем-то недовольные принцы, вельможи. Вскоре ей предстоит сразиться с ними в словесном поединке, в борьбе за свое право, за королевство, которое отец велел ей беречь. Он усмирил всех этих герцогов и графов, действуя не силой, как до него это пытались сделать его предшественники, а хитростью и коварством…
Анна мотнула головой: опять на ум приходит одно и то же; сколько можно? Но, по-видимому, так и надо ей действовать? Но где, черт побери, взять столько ума? Как уметь вести тонкие политические игры, какие вел отец? Подкупать… Людовик был скуп, однако не жалел денег на подкуп иностранных вельмож и говорил ей, что неподкупных людей нет, вопрос лишь в цене… Но трудно одной, не справиться. Супруг — неважный помощник. Ей бы друзей. Ах, как ей нужны друзья!
И тут она чуть не вскрикнула от радости, обернувшись на звук шагов: на пороге ее покоев стояла Катрин. Милая, славная Катрин! Подруги обнялись.
— Анна, ты стала неулыбчивой, все чаще я вижу тебя в раздумьях. Понимаю, тебя гнетут думы о государственных делах, но нельзя ли среди них отыскать местечко для своих друзей?
— Катрин! Боже мой, как я рада тебя видеть! Друзей у меня, увы, совсем мало, а вот врагов становится все больше. Смотри! — Анна подняла с пола листок. — И это еще не самое страшное, что они готовы обрушить на мою голову.
Подруга быстро пробежала глазами текст.
— Страшнее может быть созыв Генеральных штатов и война, которую объявит тебе твой возлюбленный герцог, если Штаты признают твое регентство законным. Не понимаю, что ты нашла в этом смазливом кобеле! Ты жаждешь его любви, а он готов перегрызть тебе горло.
— Ты тоже допускаешь, что он может пойти на меня войной?
— Собака немедленно вцепится в руку тому, кто отбирает у нее кость. Я ведь предупреждала тебя. Но я принесла тебе еще одну скверную весть: твой красавчик готовится идти на Амбуаз, чтобы взять в плен тебя и дофина.
Анна в ужасе округлила глаза:
— Что ты говоришь?!
— Мне сообщил об этом Рибейрак. Ах, воистину, он твой добрый гений! И вот еще что он сказал: тебе немедленно надо действовать.
— Действовать? Но как?
— Придворные в растерянности, не зная, к кому примкнуть. В таком же состоянии находятся гарнизон замка и воинская часть, стоящая в городе. Станут ли они защищать тебя и твоего брата? Быть может, они уже присягнули на верность герцогу Орлеанскому и теперь только и ждут его появления?
— Полагаешь, Катрин, так далеко зашло? Герцог, по-твоему, способен на такую подлость?
— Так считают все, кроме тебя. Решайся же, Анна!
— Но что же предпринять?
— Заставь немедленно присягнуть тебе на верность гарнизон замка и города Амбуаз… если еще не поздно.
— Не поздно, — неожиданно послышался чей-то голос, и в комнату вошел человек.
— Филипп де Рибейрак! — Анна бросилась к нему. — Но как вы узнали?
— Мадам, мне сообщил об этом Этьен де Вержи, офицер гвардии дофина; сведения эти он получил от капрала гарнизона, с которым поддерживает приятельские отношения.
— Значит, не все еще потеряно?
— Во всяком случае, то, что он не обеспечил себе поддержку солдат, — не первая ошибка Людовика Орлеанского.
В это время вошел дофин в сопровождении Карла де Мелена и Этьена де Вержи. Принц повернулся к Мелену:
— Сообщите регентше королевства то, о чем поведали мне.
Обер-гофмейстер выступил вперед:
— Мадам, только что прибыл верховой с известием: герцог Орлеанский вышел из Тура и идет на Амбуаз. С ним Ла Кудр, Лонгвиль, Алансон и еще двести всадников. Они идут сюда с целью арестовать вас и вашего брата. Мы все окажемся в плену, если с вашей стороны не будет предпринято решительных действий.
— Что от меня требуется? Говорите, Мелен!
— Немедленно прикажите гарнизону замка присягнуть вам, и только вам! О юном дофине речь пока не идет: король Людовик передал власть в ваши руки, об этом известно всем. То же касается и воинских частей, квартирующих в городе. От вас сейчас зависит: защитить город и замок, а вместе с этим и государство, или отдать все это в руки вашего врага.
Анна недолго думала о выходе из создавшегося положения.
— Кто командует гарнизоном замка? — быстро спросила она.
— Комендант, обер-лейтенант Понсе де Ривьер.
— А кому подчиняются воинские подразделения в городе?
— Коменданту замка.
— Стало быть, я сейчас же отправлюсь к нему и дам необходимые указания.
— Все так, мадам, если бы не… ориентация этого человека. Мне доподлинно известно, что его сестра замужем за Луи де Сенвилем, приближенным герцога, и ходят слухи, что Ривьер держит сторону Орлеанов, ведя, таким образом, двойную игру.
— В таком случае надо немедленно арестовать его!
— Справедливо, мадам, но кто же тогда станет приказывать солдатам? Они привыкли повиноваться своим командирам и могут выказать непокорность женщине, которая к тому же пока что не объявлена регентшей. Такова воинская дисциплина, нарушать которую строго запретил ваш покойный отец.