Далее на заседании речь зашла об опасности перемен: о том, чтобы не отстранять от должностей лиц, которые их занимают, и о том, чтобы, насколько это возможно, запретить занимать государственные должности лицам из простонародья. Анна высказала мысль, что все потрясения вызваны переменами, а это является злом; то и другое, по сути — людские пороки: алчность, зависть и гордыня. Церковь одобрила такое заявление, что прибавило дочери короля шансов на победу.
Кроме того, говорили о том, что короли являют собой образ Бога, ибо миропомазаны священным елеем; оппоненты утверждали, что короли являются лишь уполномоченными народа, под которым недвусмысленно подразумевалось второе сословие. Некий дворянин из Бургундии выступил даже против облеченных властью лиц королевской крови, заявив, что выборность королей — есть прерогатива его подданных. Традиционная риторика времен античности. Однако это устраивало супругов де Боже, ибо играло вовсе не на руку принцам.
Заседание Генеральных штатов продолжалось до марта 1483 года. В конце концов дофин устал. Он уже не понимал, чего от него хотят и нужно ли это, а когда соглашался на то или иное требование, просьбу или постановление, то первым делом смотрел на сестру, ища у нее одобрения или несогласия, затем — на Пьера Бурбонского. Потом, подождав, не скажут ли чего советники, поступал соответственно выражению лица сестры. В начале марта он, сославшись на недомогание, объявил, что покидает зал заседаний и вообще Тур, ибо всё здесь напоминает ему о недавней смерти отца.
Несколько дней спустя Генеральный совет принял решение прекратить заседания. Предложенные реформы, разумеется, не были приняты незамедлительно. Сроки выполнения их будут зависеть от внешней и внутренней политики, которую станут проводить Пьер и Анна де Боже. Их обоих и объявили регентами до того времени, когда юный Карл сможет самостоятельно управлять государством — до достижения им двадцатилетнего возраста. В регентский совет, помимо четы де Боже, входили герцоги Жан Бурбонский и Карл Ангулемский, мессир де Ком-мин, кардинал Балю, сеньоры де Сегре, де Ла Грютюз, дю Ша-тель и другие. Главой Совета был назначен Пьер де Бурбон.
Герцог Орлеанский, вопреки ожиданиям, не бесновался, доказывая свое право, и не посылал проклятия в адрес Генеральных штатов и на голову своей троюродной племянницы. Молча вскочив в седло, он поскакал в сторону Блуа, не замечая, что кое-кто из его свиты остался в Туре, чтобы затем, по прошествии нескольких дней, уехать вслед за дофином в Амбуаз.
Все принцы, включая сюда и потомков сицилийских королей из рода Валуа, после роспуска Штатов выглядели удрученными. Никто не ожидал такого поворота. Рассчитывая на то, что регентом объявят первого принца крови, они уже готовы были принять на себя обязанности правителей тех или иных земель, которыми, несомненно, одарил бы их регент. Еще бы, ведь ему нужны будут сторонники. А новые территории — это увеличение богатства, необходимого для развлечений: охоты, балов, турниров; для того, чтобы изысканнее одеваться и хвастать перед друзьями новыми победами над женщинами. И вдруг все разом рухнуло по вине этого короля-изверга, вздумавшего перед тем как на гроб ляжет крышка, пожелать, чтобы регентом стала его дочь! И пришло же ему в голову при этом позвать к себе этакую уйму людей! Докажи теперь, что этот кровопивец ничего не говорил!
И принцы призадумались: как им теперь подольститься к регентше или к ее супругу? Одновременно сторонники той и другой партии стали припоминать, не случалось ли нм когда-либо обидеть дочь короля своим небрежением или каким-то неблаговидным поступком, быть может, словом. Многие из тех, кто примкнул в свое время к партии герцога Орлеанского, увидев, что ветер подул в другую сторону, стали один за другим возвращаться на прежние позиции, ближе к аппарату власти. И то, что грелось в лучах этой власти, иными словами, находилось в фаворе, — тоже было немедленно замечено и принято к сведению. С Катрин дю Бушаж отныне при встрече спешили не только поздороваться, но и раскланяться или завести беседу; разумеется, не обошлось без поклонников, на которых Рибейрак поглядывал с ухмылкой, прекрасно понимая, что Катрин знает цену таким волокитам. Не обошли вниманием и его самого: ему беспричинно улыбались, заводили с ним разговор о чем угодно, восхищаясь, к примеру, бантами на рукавах его камзола или синим плащом с вышитыми на нем рисунками его герба. И как было не увидеть благорасположение дофина к молодому придворному, сыну Гийома де Вержи, камергера и советника покойного короля!
Рибейрак сказал ему как-то, когда они вдвоем прогуливались по коридорам замка:
— Ты только погляди на этих куриц, Этьен, — кивнул он сначала в сторону проходивших мимо дам, затем — тех, что стояли в группах придворных. — Едва ли не каждая бросает на тебя взгляд, которым можно поджечь Рим на потеху Нерону. Будь у тебя побольше наглости и самодовольства, ты смог бы десятками укладывать этих прелестниц на ложе любви. Если хочешь, я расскажу тебе о каждой из них, и ты сможешь выбрать сообразно своему вкусу.
— Филипп, поверь, даже лежа в постели с какой-либо из этих дам…
— Можно и с двумя, — не преминул заметить Рибейрак.
— … я не перестану думать о той, в которую влюблен.
— Вот так-так! Раздевать и целовать одну, думая при этом о другой! Клянусь копытом дьявола, мне никогда не приходило это в голову.
— Это потому, что ты не влюблен.
— И слава богу! Это позволяет мне, во всяком случае, сохранять здравость рассудка. Но и ты обретешь ее, друг мой, едва сестра юного короля пригласит тебя в свою спальню.
— Вот так умозаключение, Рибейрак! С чего ты это взял?
— Да ведь известно, что ложе, где оба партнера дают волю фантазии, убивает любовь. Много ты видел любви у семейных дуэтов? Ее нет; она умерла, как только мужчина снял штаны, а женщина задрала подол. Нет, мой друг, если хочешь любить, делай это на расстоянии, тогда любовь твоя будет гореть вечно, как пламя под котлами с грешниками.
— Филипп, ты становишься философом.
— Никогда не считал это недостатком.
Глава 10ЗАГАДОЧНАЯ ВЫХОДКА БЛУДЛИВОГО КОТА
Вскоре переехали в Амбуаз. Двор заметно разросся, повеселел. Приободрилась и Анна, до этого сознававшая свое весьма ненадежное положение. Утверждение Штатами супругов в качестве регентов придало ей уверенности; она почувствовала себя в безопасности, связанной с легитимностью ее власти. Нынешний статус вселил в нее гордость, ответственность за возложенную на нее миссию, и она с теплотой думала об отце. Она оправдает его надежды! Она будет поступать так, как он ее учил! Однако она не станет допускать жестокостей, которые порою позволял себе Людовик. Справедливость, умеренность и милосердие будут превалировать в ее мыслях и поступках. Она должна руководить, сообразуя государственные интересы с проявлением человеколюбия, и не вызывать к себе ненависти. Ее покойный отец не особенно задумывался над сантиментами, стремясь любыми методами достичь намеченной цели и порою прибегая для этого к средствам, которые характеризовали его скорее как деспота, нежели как монарха, коему присущи правдивость и гуманность. Еще бы, достаточно вспомнить о клетках, находящихся в подвалах замков, где томились узники, зачастую сами не знавшие, за что они гуда попали. Боже, как это бесчеловечно! Надо обязательно разобраться в каждом конкретном случае, а сами клетки… быть может, их уничтожить?
Так думала Анна, терпеливо ожидая, когда ей уложат волосы и на шее заблестит колье с бриллиантами и изумрудами.
В покои вошла камеристка, Маргарита де Брезе.
— Мадам, все готово, ждут только вас.
Анна поднялась, вышла и, источая запах духов, направилась в сторону балюстрады, освещенной снизу и из коридора люстрами со свечами. Здесь ее ожидал супруг; она взяла его под руку, и они стали спускаться по центральной лестнице замка Амбуаз в парадный зал. Внизу, с нетерпением и вполне понятным любопытством, их выхода ожидали придворные и музыканты. Появление первой пары двора знаменовало собой открытие бала в честь регентши королевства. На губах Анны играла легкая улыбка; правая рука с волнистой розовой манжетой покоилась на ярко-зеленом платье с высоко поднятым ажурным воротником с вкрапленными в него по окружности жемчужинами. Граф де Боже был одет в коричневый, затканный золотыми нитями, камзол с подбитыми ватой оплечьями рукавов, и узкие панталоны. На груди у него красовался на золотой цепи орден Святого Михаила.
Два флейтиста под аккомпанемент лютни, ручного органа и двух жигов заиграли полонез — танец-шествие, совсем недавно пришедший из Польши. Следом за регентами парами шли представители дома Валуа: сестра короля Людовика, Мадлен, Жильбер Бурбонский, его сестра Габриэль, Мария Орлеанская и другие; далее — придворные.
Танец состоял из нескольких фигур, одна из них называлась «расхождение». Переходя к этой фигуре, Анна вдруг подумала о своем возлюбленном — герцоге Орлеанском, которого, казалось, должна уже забыть. Но кто в состоянии проследить за тончайшими извивами ума женщины, заглянуть в потайные уголки ее сердца? Ведь это первая ее любовь, пусть даже безответная и, как выяснилось, пустая и глупая. И что же в итоге? До этого они виделись почти каждый день и, хотя и с натянутыми улыбками, но все же здоровались. Отныне не будет ни встреч, ни улыбок. Он уехал в Блуа и вернется ли еще ко двору — лишь Богу ведомо.
Она немного погрустнела и еле дождалась последней фигуры полонеза. Но в следующем танце ее партнером оказался Этьен де Вержи. Анна слегка растерялась. Уж не самой ли судьбой уготована ей такая встреча, которая заставит ее забыть все? Ей вспомнился вдруг Париж… да ведь и герцог был там, и она не забыла, как бросала в его сторону пылкие взоры… Вот черт, и отчего он не идет у нее из головы? Как же забыть?.. Анна тряхнула головой: косы, уложенные вокруг ушей, легко защекотали щеки. Быть может, ее партнер также был в Лувре в то самое время, когда…