— Тот, о ком пойдет речь, претендует больше чем на регентство — на трон! Он не француз; престол франкских королей так же далек от него, как от нас с вами кресло понтифика. Он англичанин, граф Ричмонд, его зовут Генрих Тюдор. Это последний оставшийся в живых Ланкастер, а потому, как вы, вероятно, догадываетесь, он является врагом короля Ричарда Третьего, последнего из Йорков. Собственно, у него ничтожно мало прав на корону, к тому же он беден, но он единственный, кому может достаться трон в случае смерти Ричарда, а она, смею предположить, не за горами.
— Какова же родословная этого человека?
— О, она весьма любопытна. Дед этого графа, могущественный вельможа, был женат на вдове Генриха Пятого, а отец, Эдмунд Тюдор, умер незадолго до рождения сына. По матери мальчик был потомком герцога Ланкастера, сына Эдуарда Третьего. В семидесятом году Ланкастеры подняли восстание против Эдуарда Четвертого, из Йорков, и тот бежал во Фландрию к своему союзнику Карлу Бургундскому. Но очень скоро король собрал войско и двинулся на Лондон, разбил Ланкастеров и вновь сел на трон. Генрих Тюдор и его дядя, спасаясь от преследований, нашли убежище в Бретани. Буря тому виной, ведь они рассчитывали оказаться в Нормандии. Генриху было тогда пятнадцать лет. Так он стал моим пленником, хотя условия его содержания вполне приличные и он пользуется относительной свободой.
После смерти Эдуарда Четвертого Ланкастеры подняли восстание против нового короля, Ричарда. Герцог Бекингем известил Генриха, чтобы тот шел ему на помощь. Молодой Тюдор тем временем публично дал клятву, что возьмет в жены дочь покойного короля — таким было непременное условие для восшествия его на престол. Я дал ему войско и отправил в Англию. Но Ричард арестовал Бекингема и отрубил ему голову; остальные разбежались кто куда. Едва пристав к берегу, охотник до трона узнал об этом и сей же миг отплыл обратно; вовремя, надо сказать: сюда уже скакал сам Ричард с войском. Это случилось в ноябре прошлого года. Теперь Тюдор снова у меня, живет в Ренне и набирает силу. Ричард в это время зверствует, цепляясь за власть, чувствуя, как шаток под ним трон: казнит одного за другим всех, кто так или иначе вызывает подозрение своей принадлежностью к дому Ланкастеров, или Алой розы. Добился он этим только того, что число приверженцев Тюдора неуклонно растет, они бегут из Англии в Ренн, где ни один топор не покусится на их прекрасную шею.
— Надо полагать, кузен, не без выгоды для себя вы держите такого знатного пленника. Ведь ему быть королем! При известных условиях, разумеется. Но, черт возьми, ради такого подарка Господа можно жениться не только на дочери покойного короля, но и на сестре владыки темных сил.
— Мне нужен будет такой союзник: я должен избавить Бретань от вассалитета по отношению к Франции.
— Такого друга, откровенно говоря, и мне хотелось бы иметь в борьбе за место регента, но не хочу отнимать его у вас, дорогой кузен; к тому же Тюдору нынче вовсе не до Франции, которую ему пока что нет смысла видеть в числе своих врагов. Однако такое гостеприимство таит в себе опасность: Ричард может потребовать выдачи графа Ричмонда; в противном случае он высадится с войском у берегов Бретани, и тогда быть войне.
— Я жду и боюсь этого, а потому молю Бога, чтобы Тюдор как можно скорее собрал себе армию. Содержание этого мятежного претендента на трон, должен сказать, мне недешево обходится, однако этого требует моя политика. Уже сейчас у него около тысячи англичан и столько же нормандцев, отчаянных головорезов. Я намерен довести это число до десяти тысяч; с такими силами, полагаю, ему не страшно будет встретиться с Ричардом, коли тот вздумает переправиться через Ла-Манш.
— А пока, кузен, — закончил эту короткую беседу Людовик, встав и положив руки на пилястру, — если вы меня не прогоните, я буду собирать свою армию — сторонников моего правого дела. — Подняв голову, он посмотрел на Ганнибала и его войско. — Объединившись, мы дадим сражение регентше; погибнет — туда ей и дорога, останется в живых — пусть убирается в свое графство.
— Бретань всегда стремилась к независимости, кузен, а потому в этом деле вы можете смело рассчитывать на мою помощь, — протянул ему руку Франциск.
— Будьте уверены, законный регент не забудет, кто оказал ему поддержку.
Глава 12КАК С ПОМОЩЬЮ РИМА ОБЪЯВИТЬ МАТ КОРОЛЮ
На следующий день герцог Франциск познакомил гостя со своей дочерью, девочкой семи лет в розовом платьице с бантами на плечах и на груди и с плоеным, в серебристых нитях, подолом.
— Моя дочь Анна, — так представил отец свою наследницу, востроносую девчушку с узким разрезом живых карих глаз.
Людовик назвал себя. Будущая герцогиня посмотрела на него без всякого интереса и не мигая, как на спинку стула, потом сделала легкий реверанс. На гостя она тоже не произвела никакого впечатления — подумаешь, ребенок. Франциск счел нужным пояснить:
— Будущая графиня де Монфор и д’Этамп. Вероятно, коли не даст мне Бог сына, престол герцогства перейдет к ней, а потому у нее уже немало кандидатов в женихи. Моя задача в том, чтобы не отдать Бретань французскому королю, а потому я желаю иметь зятя, который поможет мне в этой борьбе.
Людовик Орлеанский пожал плечами: какое ему дело до этого?
Девочка, снова присев с тем же отсутствующим выражением лица, повернулась и вышла.
И лишь некоторое время спустя, после трапезы, до герцога дошло, какой подарок могут преподнести ему небеса в лице маленькой бретонской принцессы.
Но это будет потом, а пока, буквально день спустя, он обратил внимание на некую даму по имени Антуанетта. В свое время эта особа была любовницей Карла VII. Ей исполнился двадцать один год, когда ее повелителя не стало. Преемник Карла, король Людовик, какое-то время предавался любви с красивой и доступной фавориткой отца, затем, когда она ему надоела, он отправил ее в Бретань, снабдив легендой о том, что он смертельно обидел ее, отобрав у нее поместье. На самом же деле ей предстояло стать шпионкой, которой надлежало влюбить в себя герцога Бретани. Король, таким образом, рассчитывал быть в курсе всех дел западного соседа. Франциск II был удивлен и обрадован. Обаяние и легкость в поведении двадцативосьмилетней красотки в первый же день знакомства пленили его, и наутро Антуанетта стала его фавориткой, которой герцог в знак благодарности за проведенную ночь подарил замок Шоле.
Однако король невольно просчитался. На первых порах он действительно был в курсе всех планов герцога Франциска, но со временем донесения стали приходить все реже, а потом и вовсе прекратились. Людовик, незнакомый с таким чувством, как любовь, недоумевал, ломая голову над задачей и не догадываясь, что Антуанетта попросту влюбилась в герцога, променяв тем самым Францию на Бретань. Впрочем, она об этом нисколько не жалела. Своим подругам она говорила: «Я создана быть фавориткой августейших особ, а поскольку во Франции их нет, кроме короля, который избавился от меня, когда я ему надоела, то теперь я буду принадлежать правителю Бретани, ибо он, как и Людовик, является правнуком Карла Пятого».
Ныне Антуанетте было около сорока пяти лет, но это нисколько не помешало Людовику Орлеанскому возжелать привлекательную даму, при этом совершенно не беспокоясь по поводу конфликта, который на этой почве может возникнуть у него с кузеном. То ли исходя именно из этих соображений, то ли потому, что двадцатидвухлетний искатель приключений не приглянулся ей, но предприимчивая Антуанетта де Меньелай ответила на недвусмысленное предложение принца решительным, не допускающим иных толкований отказом.
— Сеньор, — сказала она ему, — мне трудно угодить в любовной схватке, но есть человек, который в этом деле блестяще справляется со своим ремеслом. Я не вижу причин менять его на кого-либо иного, пусть даже этот «кто-либо» является принцем крови. В этом смысле вы с ним схожи, но не более того. Мне успели доложить, что вы не очень-то сильны на ложе любви, к тому же нет никакой гарантии в том, что вы не привезли с собой из Франции заразную болезнь. Я люблю герцога Бретани и в силу вышесказанного мною не желаю ему изменять. Другого ответа для вас у меня не будет.
Удрученный непривычным для него оборотом дела, герцог Орлеанский надумал «переключиться» на супругу кузена, которой было около тридцати. Он стал делать ей двусмысленные, а потом и вовсе прозрачные намеки на близость. Однако после ответа герцогини у него пропало всякое желание возвращаться к этой теме.
— Очаровательный наглец, — сказала ему Маргарита де Фуа, — спрячьте поглубже в штаны то, что висит у вас между ног, не то я прикажу заплечных дел мастеру мессиру Карбону укоротить ваше мужское достоинство вполовину. Если и это не поможет, вы лишитесь и оставшейся части, и то, что составляло ранее вашу гордость, обернется вашим позором. Впредь не забывайтесь, не то я расскажу обо всем супругу, в лице которого, надо полагать, вы вовсе не желаете иметь смертельного врага.
Людовик Орлеанский приуныл, но ненадолго. При дворе кузена хватало продажных и иных, не отягощенных непорочностью дам, и он собирался уже приступить к действиям в этом направлении, начав дарить нехитрые драгоценности, но тут, во время игры в шахматы, услышал мудрый совет из уст своих соратников.
— Стоит ли тратить время на подобные развлечения, принц, — произнес сидевший напротив Лонгвиль, — если его можно и даже нужно посвятить делам куда более важным?
Ла Кудр поддакнул:
— Вместо того чтобы швырять самоцветы направо и налево, одаривая ими не первой свежести развратниц, не лучше ли сложить их к ногам всего-навсего одной овечки, которая может сделать для вас больше, чем все эти напудренные куклы в кринолинах?
Поглощенный игрой, принц слушал вполуха. Потерев рукой подбородок и не сводя глаз с клетчатого поля, он с досадой ответил:
— Несмотря на то что играете вы слабо, Дюнуа, мне никак не удается объявить вам мат.
— Вы объявите его королю Франции, точнее, его сестре, когда станете хозяином Бретани.