— Это замок Поршерон, бывшая резиденция фаворитки Жана Второго, некой Луизы де Куртене. Ныне он необитаем, однако ходят слухи, что по ночам ведьмы собираются там на шабаш, прежде чем лететь на бал к сатане. Маловероятно, конечно, но откуда тогда, едва сгущаются сумерки, появляется дрожащий свет в окнах?
— Думается мне, всё это — плод воображения суеверного люда, — произнес Этьен. — Будь иначе, туда слетались бы все вороны в округе.
— Они и слетаются.
— Что ж, оставим воронам и ведьмам их убежище. Бог не преминет вынести в адрес нечистой силы свой вердикт. Но мы с вами выехали на дорогу, ведущую, если судить по белым откосам вдали, к Монмартрскому холму.
— Там, на вершине, жилище бенедиктинок. Этот холм называют Горой Мучеников, а само аббатство — настоящая крепость монахинь. Видите четырехэтажное здание, стоящее особняком, но все же за стенами? Это тюрьма аббатисы, которая строго наказывает за малейшие провинности. У нее слуги, стража, а сама тюрьма обнесена стеной с воротами. Когда-то на этом месте возвышался храм Меркурия, посланца богов, покровителя торговли, а заодно обмана и воровства; позднее здесь казнили первых христиан.
— Именно на этом холме, как утверждают, отрубили голову первому парижскому епископу Дени, — подхватил Этьен. — Он поднял ее, сунул под мышку и зашагал прочь. Там, где он упал и умер, поставили церковь, а позднее выросло аббатство, названное его именем.
Кивнув, Анна стала рассказывать о своем детстве, потом юности. Выслушав ее не перебивая, Этьен тоже поведал немного о себе. Неожиданно, когда они поравнялись с мельницами в виду ворот Сен-Дени, Анна без всякого перехода сказала:
— Вы влюблены в меня, хотя я не давала вам повода, иначе говоря, не сделала первого шага. Вас оправдывает то, что вы не дерзнули открыть мне ваши чувства. За вас это сделали друзья. Воистину, хорошо иметь друзей.
— Признаться, я не просил их об этом, — обронил Этьен.
— Вы питаете свою душу умилительными мечтами — это ваше право, и я не хочу лишать вас его, — продолжала Анна после короткого молчания. — Я же такого права не имею, ибо чтобы разобраться в своих чувствах требуется определенное время. Возможно, мне следует чаще приобщаться к музыке, ибо воображение в такую пору настраивает на любовную волну. Сие, однако, более всего подходит для нежных и страдающих душ. Нежна ли я? Да — к своему ребенку и, в какой-то степени, к супругу; во всем остальном я не могу уверять, что открыла это чувство для себя. Страдания же сменяют волнения за судьбу державы, оставленной мне в наследство покойным отцом.
Впереди, под углом, показалась дорога, ведущая к аббатству Сен-Лазар, а прямо перед всадниками раскинулась по обе стороны единственной улицы Вильнёв деревушка одноименного названия; которую пересекал ручей для нечистот, называемый Менильмонтан. Левее деревни лежали огороды, правее — высились городская стена и ворота.
Не обращая на все это внимания, всецело поглощенная ею же самой затронутой темой, Анна негромко продолжала, устремив взгляд куда-то меж ушей лошади:
— Вы, как и многие, находите меня красивой? Говорите прямо, я не обижусь на правду.
Также глядя перед собой, Этьен ответил:
— Не зная о ваших чувствах ко мне, но питая надежду на их нежность, я не вижу вашего лица, ибо не думаю о нем. Мужчина тогда обращает внимание на красоту женщины, когда знает, что любим ею. Это не относится к тем, кто разглядывает женщину всего лишь как игрушку, оценивая ее привлекательность и красоту с точки зрения выгоды для себя от общения с нею в глазах общества.
— Тонкое соображение, но ведь выгоду ищут порою не столько в красоте женщины, сколько в ее общественном положении. Имеет ли это для вас какое-либо значение?
— Те, о ком вы говорите, всего лишь волокиты, руководимые прежде всего тщеславием. Как и любому, оно не чуждо и мне, но я не из тех, кто тешит его за счет своей избранницы.
— Хорошо, но вы не ответили на мой вопрос.
— Вы красивы, но непритязательны — довольно редкое качество у женщин, которые в силу этого достойны настоящей любви.
— Всем мужчинам нравятся красивые женщины, вы же в отличие от них — любите… За что? Не сочтите меня чересчур самоуверенной из-за комплимента, сделанного самой себе.
— Красота совсем не важна, но если она есть, то, конечно же, выгодно дополняет образ. Лидируют же нежность и томность в отличие от кокетства — спутника красоты.
— Стало быть, если про женщину говорят, что она красива, то, по-вашему, она кокетка?
— Из всякого правила бывают исключения, мадам. Мы не назовем этим словом, скажем, красавицу Агнессу Бургундскую и вовсе не потому, что у нее одиннадцать детей. Сюда же я с полным правом причисляю и графиню Анну де Боже. Однако хуже кокетства строгость дамы, которая вызывает безразличие к ее красоте.
— Вы, значит, считаете, что я с вами строга?
— Разве я сказал, что ваша красота меня не трогает?
— Вы правы. Я вовсе не сурова с вами, скорее, наоборот. Пригласила бы я вас в противном случае на прогулку?
— Вы и представить себе не можете, как благодарен я вам за это. Может быть, я был несколько неучтив в беседе с вами или говорил глупости… Вы должны простить меня тогда: всему виной моя скованность или, если хотите, робость, вызванная, однако же, не вашим высоким положением, а моей любовью к вам.
Они замолчали. Лошади шли шагом. Всадник и всадница, не глядя друг на друга, думали каждый о своем.
Вдруг неподалеку от ворот оба они, перетянувшись, остановились. Неподалеку, за кустарником и небольшой буковой и каштановой рощей, слышались голоса и звон оружия. Голоса становились то тише, то громче в зависимости от того, — как легко было догадаться, — сколь успешно нападала одна из сторон. Этьен направил туда коня.
— Куда вы? — попыталась остановить его Анна. — Ведь мы даже не знаем, в чем там дело. Быть может, какой-нибудь негодяй или убийца пытается оказать сопротивление сторожевому отряду.
— Как бы то ни было, но кому-то из тех, кто там, приходится туго, так бывает в любой схватке, и я готов помочь слабому, не спрашивая, в чем его вина. Долг рыцаря обязывает меня к этому, а потому прошу покорно простить, мадам, но я должен на время оставить вас.
И Этьен дал шпоры коню.
Анна слегка опешила. Сей случай непредвиденный, он не был ею запланирован. Но не само ли провидение вмешалось тут, желая дать ей лишнее доказательство того, в чем она уже убедилась? И она, с восхищением поглядев на удалявшегося Этьена, поспешила вслед за ним. Догнав его, она воскликнула, указывая рукой туда, где происходило сражение:
— Смотрите, Вержи! Он один, а их несколько человек. Черт возьми, вы оказались правы: это не стража, скорее, это разбойники. Но что я вижу — этот человек дерется обеими руками! Да как проворен при этом!
— Клянусь кишками сатаны, как сказал бы Рибейрак, — воскликнул Этьен, — я знаю только одного человека столь ловкого в обращении с оружием, и это наш эконом, добрый и славный Гийом де Ласуа!
Тот, о ком говорила Анна, бился один против четверых. Они нападали на него со всех сторон, как волки на оленя, но он умело отражал удары двумя шпагами, при этом он не был ранен, иначе не оказывал бы такого яростного и восхитительного по своей красоте сопротивления. Несмотря на это, «волки» продолжали наседать, и незнакомцу, вероятно, очень скоро пришлось бы совсем худо, если бы не случилось непредвиденное. На поляне, где происходила схватка, вдруг показались двое конных, мужчина и женщина, и тотчас мужчина вскричал, спрыгнув на землю и обнажив шпагу:
— Чтоб мне сгореть в аду, если это не сам Ласуа! Держись, мой старый друг и учитель, твой воспитанник идет к тебе на помощь!
В ту же минуту Этьен, бросившись в бой, ранил в бедро одного из нападавших.
Секунду-другую Ласуа оторопело глядел на неожиданного помощника, потом обрадованно воскликнул:
— Провалиться мне на этом месте, если это не Этьен де Вержи! Ты подоспел вовремя, сынок, эти бездельники мне порядком надоели. Ага, один выбыл из рядов этой своры, осталась тройка! А вот и другой получил свою порцию! Браво, мой храбрый ученик, ты не забыл уроков старого друга! Ну что, висельники, не пропала еще у вас охота выпустить кишки одинокому страннику? Может быть, желаете получить свою долю, как и ваши дружки?
И он стремительным ударом поразил третьего колющим ударом в предплечье. Оставшийся в одиночестве грабитель, мгновенно оценив ситуацию, отсалютовал шпагой и бросил ее в ножны…….
— Прошу прощения, приятель, но такой исход дела вовсе не входил в наши планы, — произнес он, обращаясь к Ласуа. — Сила на вашей стороне, а потому, надеясь на вашу порядочность и милосердие, смею просить отпустить нас с миром. Вы правы, мы получили свое.
И он, взмахнув шляпой, сделал изящный поклон.
— Проваливайте отсюда и благодарите Бога, что раны ваши не столь серьезны, иначе лежать бы вам здесь, на этой поляне, всем четверым, на радость воронам, которые клевали бы глаза на ваших трупах.
Молча, понурившись, держась друг за друга, не спеша и не оглядываясь, разбойники покинули это место, направляясь в сторону деревеньки Вильнёв. Проводив их взглядом, Ласуа, пряча обе шпаги в ножны и не замечая графиню, сердечно обнял Этьена.
— Мальчик мой, откуда ты взялся? А ведь я ехал к тебе. Да вот, видишь, не доехал: эти четверо вздумали ограбить меня у самых стен Парижа. Что же, таким вот образом принято встречать гостей в городе великого Хлодвига?
— Им не повезло, мой славный ментор, — с улыбкой разглядывая своего наставника, ответил Этьен. — Откуда им было знать, что у тебя две шпаги вместо одной и владеешь ты ими на зависть любому бретеру?
— Действительно, откуда им было об этом знать? — рассмеялся Ласуа. — И совсем уже полной неожиданностью для них, да и для меня тоже, явилось появление препятствия в лице всадника, пришедшего мне на помощь.
— Надо полагать, их обескуражило еще и то, что всадников двое, хотя у одного из них на голове эннен вместо шляпы.