— Но где этот человек? Кто он? Ужели он столь всесилен? Скажите мне, я хочу знать!
— Этот человек, досточтимый сэр, — король Франции Карл Восьмой, у которого вы пришли искать защиты и помощи.
Все трое, ничего не понимая и хлопая глазами, уставились на графиню де Боже, ожидая объяснений. Вместо этого они услышали:
— Король примет надлежащие меры в этом вопросе, однако результатов придется подождать. За это время, кузен, мы соберем войско, с которым вы и отправитесь к себе на родину с тем, чтобы с божьей помощью сесть на трон ваших предков. На сегодня же наша беседа закончена: все мы устали и нуждаемся в отдыхе. Вам, граф Ричмонд, отведут подобающие вам покои, а ваше войско снабдят всем необходимым.
И регентша поднялась с кресла. Поняв это как знак к окончанию аудиенции, Генрих Тюдор, в некоторой растерянности, откланявшись, вышел.
Этим же вечером Анна позвала к себе Катрин, и они вдвоем составили письмо, которому суждено будет изменить историю Англии. Вот оно, точь-в-точь в том виде, в каком поздним вечером, при колеблющемся пламени свечи, его прочтет лорд Томас Стэнли в марте 1484 года в своем загородном дворце в графстве Оксфорд:
Дорогой и горячо любимый мною Том! Море снова разлучило нас, но недалек день, когда мы вновь свидимся, и эти ночи будут для нас еще горячее, нежели прежние. Однако в связи с создавшейся напряженной обстановкой между двумя великими державами меня беспокоит Ваша линия поведения, которая может стать серьезной помехой в нашей любви и угрожавши положить ей конец, ибо действия вашего государя, а, стало быть, и Ваши идут вразрез с политикой нашего государства. Знайте же, мне будет тяжело, но я заставлю себя забыть о нашей любви, если Вы по-прежнему, как преданный пес, будете слепо выполнять команды своего хозяина, на смену которому идет новый, вовсе для Вас не посторонний. С ним я шлю Вам мой жаркий поцелуй и уверения в моей неизменной сердечной склонности и горячей преданности Вам. Вы понимаете, надеюсь, что в случае гибели того, кого посылает вашему королевству Господь, угаснет (со слезами и болью) моя любовь к Вам. Не заставляйте же меня безутешно проливать слезы о нашей былой нежной страсти. Сделав же так, как велит Вам здравый смысл. Вы приобретете друзей среди высокопоставленных особ по ту сторону пролива, что, полагаю, окажется вовсе не лишним если не для Вас, то для Ваших детей.
Ваша (но, быть может, нет, и я предоставляю вам выбор)
К.Б.
24 февраля 1484 г.
— Его не сможет не тронуть такое письмо, — проговорила Катрин, складывая бумагу вчетверо. — Если бы ты слышала, какие слова любви он говорит, когда мы падаем в объятия друг друга!
— Ах, Катрин, на мой взгляд, любовные излияния в этом случае не отличаются разнообразием и звучат одинаково как в устах герцога, так и простого башмачника. Однако, бесспорно, твой лорд безумно рад иметь любовницу, которая в два раза моложе его. Не родился еще тот мужчина, который не был бы польщен такой разницей в возрасте, а потому не сделал бы так, как советует, точнее, как слезно просит дама его сердца, ибо его страшит невосполнимая утрата.
— Анна, это очень опасное письмо! Если оно попадет в руки короля Ричарда, несдобровать ни лорду Стэнли, ни посланцу; первого он в лучшем случае спровадит в темницу, второго прикажет пытать, дабы выведать у него, кто дал ему это письмо.
— Я не знаю, Катрин, кому я могла бы доверить такое рискованное поручение. Я перебрала уже в памяти всех лиц, достойных такой миссии, но… Тем не менее она должна быть выполнена во что бы то ни стало. Я подумала было о наших друзьях, однако…
Катрин схватила подругу за руку:
— Но что тебя останавливает? Ведь лучше них эту задачу не выполнит никто, чтоб мне не пировать на собственной свадьбе, как сказал бы Рибейрак.
— Его мы и пошлем! Что скажешь на это?
— Ему будет трудно. Кому ведомо, какие опасности могут подстерегать одинокого курьера в таком путешествии? Не лучше ли послать всех троих?
— Один человек не привлечет к себе внимания, в то время как трое могут вызвать подозрения. У Ричарда, как и у всякого монарха, повсюду шпионы.
— Но Филипп не поедет без Этьена, тебе ли не знать?
— Тогда, что же, пошлем Этьена?
— А он не поедет без Филиппа.
— Черт побери, ты права.
— Мало того, они оба не тронутся с места без Ласуа. Ты ведь знаешь, эту троицу уже водой не разольешь. Целыми днями они пропадают в Оружейной, где Ласуа обучает их приемам боя; ко всему прочему к ним прилип, будто смолой его намазали, твой братец Карл.
— Вообрази, он таскает их за собой на Королевские советы, и они имеют там право голоса, — подхватила Анна. — А Рибейрак совсем недавно каким-то мудреным итальянским приемом убил некоего выскочку из Берри, который во всеуслышание вздумал заявить, что его дама сердца превосходит красотой и умом гофмейстерину двора Катрин дю Бушаж.
Катрин рассмеялась:
— Мне рассказали об этом, и за это я люблю еще больше моего Филиппа.
— Этот Ласуа произвел настоящий переполох во дворце. Придворные теперь целыми днями только и знают, что учатся овладевать приемами ведения боя со шпагой в руке. Они уже забывают про меч. Но хуже всего то, что они стали калечить друг друга: они вызывают на поединок любого, кто косо на них посмотрел или посмел сказать грубое слово. Карл пробовал им запретить, но запреты постоянно нарушаются. Однако заметь себе, ни один не решился вызвать на бой ни Рибейрака, ни Вержи.
— Разумеется, кому же хочется быть убитым!
— Я прихожу к мысли о необходимости издать эдикт о запрещении поединков, иначе при дворе в самом скором времени останутся одни дамы.
— И с ними наша тройка, которую мы пошлем в Англию с письмом к лорду Стэнли. Нелишним будет, полагаю, ознакомить посланцев с его содержанием.
— Похоже, Катрин, и в самом деле эту миссию следует доверить лишь нашим друзьям, и можно быть уверенными, что письмо дойдет по назначению.
На другой день, утром, трое друзей покинули Париж и помчались по дороге, ведущей в Дьепп. Оттуда, сев на корабль, они рассчитывали попасть в Портсмут.
Глава 3ВИЗИТ К «ТЯЖЕЛОМУ ЧЕЛОВЕКУ»
Лорд верховный констебль Англии Томас Стэнли дважды перечитал письмо Катрин, и с каждым разом губы его все больше раздвигались в улыбке. Наконец он бросил взгляд на посланников. Улыбка мгновенно сползла с лица.
— Известно ли вам содержание этого письма, господа? — на чистом французском языке спросил он.
— Да, монсеньор, — ответил Рибейрак, — ибо самому дьяволу не ведомо, что могло приключиться в пути не столько с нами, сколько с письмом.
— Его доверили вам, зная, что никому иному оно доверено быть не могло, не так ли?
— Именно так, ваша светлость.
— Тот, о ком говорится в письме, — мой пасынок Генри, я догадался, — он в Париже, у короля Карла? Ричард хотел забрать Тюдора у бретонского герцога, но Генрих бежал, а теперь сам намерен идти на Йорка?
— В этой войне должен победить сильнейший, а им станет тот, у кого окажется больше солдат, — произнес Этьен.
Томас Стэнли — пожилой, осанистый мужчина с усами, темной бородой и умными глазами — промолчал, затем повернулся спиной и долго смотрел в окно на расстилающиеся вдали широкие луга и чернеющий за ними смешанный лес.
— Как поживает Катрин? — внезапно спросил он, оборачиваясь. — Надеюсь, она не больна?
— Это зависит от вашего ответа, монсеньор…
— Ответа не будет! — резко перебил Рибейрака Томас Стэнли.
Воцарилось молчание. Посланцы, не зная, что и подумать, переминались с ноги на ногу то переглядываясь, то останавливая смущенные двусмысленностью ситуации взоры на супруге Маргариты Бофор. Что означают его слова? Какое соображение возобладает над ним? Вместо того чтобы внести ясность в происходящее, лорд Стэнли неожиданно спросил:
— С какими силами мой пасынок думает высадиться на побережье Англии? Где именно?
Рибейрак помедлил, выражая этим недоверие.
— Такие вопросы предусматривают прямые ответы предполагаемому союзнику. Ответы эти не могут прозвучать, пока мы не будем уверены в том, что видим перед собой не того, кто с оружием в руках готов защищать последнего Йорка.
Лорд Стэнли усмехнулся:
— Я бы удивился, не услышав этого возражения. Смею вас заверить: мои вопросы вовсе не говорят о том, что я желаю выудить у вас необходимые сведения, которые не премину сообщить Ричарду. Будь так, я никогда не задал бы их.
— Вы готовы дать нам в этом свое слово?
— Считайте, что я уже дал вам его.
— Хорошо, мы верим вам, ваша светлость. Около трех тысяч воинов встанут под знамена Генриха Тюдора — англичане и французы. Высадка будет произведена в районе Пемброка.
Лорд-камергер высоко вскинул брови. Но сию же секунду они вернулись на место.
— Понимаю и одобряю. По пути к Лондону он рассчитывает пополнить ряды войска своими сторонниками. Думаю, поддержка в этом смысле окажется весомой. И все же этого мало. Ричард приведет на поле битвы не меньше десяти тысяч; Генрих не наберет и семи-восьми. Таково соотношение сил. Счастье Генриха, если король до поры до времени останется в неведении относительно реального положения дел. Подойди враг с востока — и Ричарду немедленно доложили бы об этом. Бедный мальчик не успел бы даже высадиться на берег, как был бы смят и уничтожен.
— Из этого следует, — вывел заключение Рибейрак, — что мы вправе видеть в вашем лице союзника. Так ли мы поняли вас, монсеньор?
— Я не скажу ни да, ни нет.
— Это надлежит понимать так, что вы намерены придерживаться вооруженного нейтралитета. Что ж, уже и это неплохо, ибо само по себе сулит победу правому делу. Однако в ходе борьбы возможен неожиданный и опасный поворот, и это не может не поставить в двусмысленное положение того, кто во главе войска будет безучастно наблюдать за тем, как погибает на поле боя родной сын его супруги.
Лорд Стэнли подошел вплотную к Рибейраку. Колючие глаза смотрели зло, едва ли не ненависть читалась в них. Неожиданно взгляд потеплел, и хозяин улыбнулся: