— Вы нравитесь мне, молодой человек. Уверен, не согрешу против истины, сказав, что именно вам король поручает выполнение дипломатических миссий.
— Могу вас уверить, монсеньор, его величеству не приходится об этом жалеть.
— Клянусь бородой Христа, прекрасный ответ! Не ошибусь, вероятно, предположив, что двое спутников — ваши хорошие друзья, а не всего лишь члены посольства.
— Подобной прозорливости, монсеньор, мог бы позавидовать Лаокоон Троянский[21], окажись он на вашем месте, чтоб мне оказаться в одной постели с сатаной!
Лорд Стэнли рассмеялся и перевел взгляд на Ласуа.
— Клянусь святым Патриком, сей джентльмен весьма походит на учителя, не берусь утверждать, однако, в чем именно. Не выведете ли вы меня из затруднения?
Рибейрак выразительно посмотрел на друга.
— Его ремесло не менее важно, нежели умение управлять государством, — ответил Этьен. — Этого человека зовут Ласуа, ваша светлость, и он обучает искусству владения боевой и парадной шпагой. Если пожелаете, он научит вас сражаться двумя руками одновременно.
Лорд-камергер невесело усмехнулся:
— Мне это уже ни к чему: седина давно посеребрила мои волосы.
Неожиданно он вновь посерьезнел и, отойдя к столу, произнес:
— Однако закончим на этом наш разговор. Я распоряжусь, о вас позаботятся. Вы отправитесь в обратный путь, когда захотите. Передайте графу Ричмонду, что я жду его к себе в гости. Мой поклон до земли мадам Катрин, лучшей из женщин, каких я когда-либо знал. Перед отъездом я вручу вам маленькое письмо для нее.
И посланцы откланялись.
Спустя несколько дней их принимала у себя в покоях графиня де Боже. Катрин сидела рядом, у очага, и читала коротенькое письмо из Англии. Ее поклонник писал:
Я не устану любить вас, мадам, однако поступлю так, как повелевает мне мой долг. Ваш Т.С. 3 марта 1484 г.
Прочитав, Катрин протянула бумагу Анне. Та, пробежав глазами текст, задумалась.
— Тяжелый человек, — доложил Рибейрак в ответ на вопросительный взгляд. — И все же у него благородная душа и… доброе сердце. — Он сделал поклон Катрин. — Оно ваше, мадам, как и раньше, и я рад сообщить вам об этом. — Он снова повернулся к регентше: — Что касается нашей миссии, ваше высочество, то имею основания полагать, что она оказалась небезуспешной, хотя никакой определенности ни у кого из нас нет.
— Я так и думала, — произнесла Анна. — Такой человек, как лорд Стэнли, не мог сказать вам всей правды, не будучи твердо уверен в выигрыше. Полагаю, он и сам не представляет себе будущий план действий на поле битвы. А что скажете вы, Этьен? Выступит ли этот вельможа на стороне Ричарда или поможет нашему гостю, как вы считаете?
— Единственное, что не только мне, но и всем нам удалось понять, — ответил Этьен, — это то, что он не сделает ни того, ни другого, хотя, как вассал короля, приведет свое войско на поле боя.
— Он не сможет не помочь изгнаннику, прочитав это письмо! — воскликнула Катрин. — Он знает, что ожидает его за повиновение Ричарду или в лучшем случае за его бездействие.
— Все во власти Господа, — тонко улыбнулась Анна. — И все же мне думается, Катрин, тебе удастся ни много ни мало как изменить историю Англии; это произойдет с воцарением новой династии.
— Черт побери! — не удержался Рибейрак. — Я всегда знал, что Катрин мастерица на всякого рода проделки. Клянусь сковородой, на которой черти поджаривают души грешников, Генрих Тюдор, нацепив корону и узнав об этом письме, пожалует Катрин одно из самых богатых поместий Англии! И первым же гостем у новой владелицы замка окажется ее покорный слуга, чтоб мне гореть в аду, если не так! Впрочем, я приеду не один, а с друзьями: одному мне не совладать с винным погребом вашего нового жилища, мадам. — С этими словами Рибейрак, по своему обыкновению, отвесил любовнице изящный поклон.
Когда смех утих, Этьен подошел к Анне:
— И, дабы не сорвалось такое заманчивое мероприятие, мы втроем решили принять участие в этом походе. Мы просим вас, госпожа графиня, отпустить нас, во-первых, потому что знаем, как важна для Франции победа Тюдора, а во-вторых, потому, что боевой дух влечет нас на поле боя.
— Вы с ума сошли! Я запрещаю! — округлила глаза Анна, тревожным взглядом окинув всех троих и остановив его на том, кто стал ей дороже всех. — Этьен! Я не отпущу вас… я не хочу… Как вы могли? Случись что с вами… ах, боже мой, мне страшно даже об этом подумать!..
С губ ее чуть не сорвались признания, и Этьен услышал бы их, будь они вдвоем. Но Анна вовремя опомнилась и бросила полный смятения взгляд на Рибейрака и Ласуа:
— Я не желаю, чтобы моим друзьям угрожала опасность! Они достались мне дорогой ценой, и если, упаси бог, им суждено будет погибнуть в чужой земле, во имя чужих интересов… — Глаза ее выражали укор, межбровье прорезала складка. — У меня никогда уже не будет таких друзей, и я умру от горя…
Она опустила голову и отвернулась. Катрин обняла подругу. Анну мелко трясло в ее объятиях.
Друзья переглянулись. Рибейрак полез пятерней к затылку. Вперед выступил Ласуа:
— Мадам… — Та повернула к нему омраченное лицо. — Поверьте, с вашими друзьями ничего плохого не случится. Я всегда буду рядом с ними; кому же их защищать, как не старому учителю и наставнику, ведь они так же дороги мне, как и вам. Да что защищать, ведь они великолепные бойцы, разве вы сами не знаете? Клянусь вам, ни один из них не позволит, чтобы его коснулся чей-то меч или копье.
— А пушки? — воззрилась на него Анна. — Вы все можете погибнуть от пушечных ядер!
Рибейрак усмехнулся:
— Мадам, смелого не берет ни меч, ни ядро. Гибнут всегда трусы и те, кто отступает. Ужели вы считаете нас трусливыми кроликами, способными бежать с поля битвы, оставив умирать того, на которого вы с королем возлагаете большие надежды? Ай-ай-ай, госпожа графиня, как же плохо вы думаете о своих друзьях. Но, возможно, я не прав? Быть может, мне это только показалось? В таком случае прошу прощения, что позволил себе составить о вас такое нелестное мнение, а в искупление своей вины я целую вашу руку, руку самой восхитительной из женщин!
И Рибейрак припал жарким поцелуем к руке регентши.
Анна засмеялась и не выдернула руки.
— Филипп, вы неисправимы. Уверена, черти в аду устроят праздник в честь такого необычного и веселого гостя. Вы придетесь им по душе: разве можно в этом сомневаться, ведь вы по сто раз на дню упоминаете о них в каждой своей клятве.
Рибейрак незамедлительно ответил:
— По правде сказать, я предпочитаю райские кущи темным катакомбам преисподней, но если бесы обещают устроить мне самый теплый прием, да еще и сведут с прелестной ведьмой (а ведь те бывают чертовски красивы), то я согласен оказаться в вертепе сатаны. Но, если быть честным до конца, я не тороплюсь туда: на нашей грешной земле полным-полно хорошеньких женщин, которые только и ждут, когда Филипп де Рибейрак заглянет жадным взором за вырез их платья, а потом горячо обнимет их за нежную, податливую талию…
Судя по всему, Рибейрак не прочь был продолжить, но его словоизлияния оборвала Катрин, стукнув своего кавалера веером по носу.
— И все же мне страшно, — снова сдвинула брови Анна, — но в то же время я понимаю, что ни своей рукой, ни властью короля мне не удержать вас, коли вы приняли такое решение.
— Нам надоели златые чертоги, мадам, мы скоро покроемся плесенью оттого, что ничего не делаем. Смотрите, видите у меня между пальцев?.. — Рибейрак показал пятерню. — Как, вы ничего не замечаете? А ты, Катрин? Тоже нет? Воистину, блаженны несведущие. Да у меня же тут паутина! Гоже ли рыцарю обзаводиться пауками, которые плетут у него меж пальцев силки для мух!
Его поддержал Этьен:
— Мадам графиня, в вашей власти, разумеется, запретить нам покидать вас, и мы обязаны будем подчиниться, но, клянусь вам, это будут самые черные дни в жизни ваших друзей. Франция ждет победы над своим извечным врагом; имеем ли мы право в такую минуту сидеть сложа руки и ждать, пока эту победу поднесут нам на золотом блюде?
Анна молчала, растроганно глядя на всех троих. Они ждали, томимые желанной минутой, решающим словом, которое должна была произнести она, правительница государства, вершительница судеб… мать, посылающая на войну своих сыновей.
Но они ее друзья, ближе которых у нее никого нет и, возможно, уже не будет. И не матерью ли и в самом деле представлялась она в эту минуту участникам этой сцены? И не сыновья ли, и вправду, слезно молили свою мать отпустить их на битву с врагом?
Она молчала, в беспокойстве переводя взгляд с одного лица на другое, и они, ее друзья, увидели вдруг, как увлажнились ее глаза и задрожали губы. У нее, суровой и властной правительницы, не знавшей слез, не ведающей жалости к врагам; у нее, принцессы с холодным, как уверяли, сердцем и тонким умом! Но она была всего лишь женщиной со всеми присущими ее полу слабостями, с ранимым сердцем, с тонкой душевной организацией, и только потом — регентшей, хозяйкой королевства.
И она кивнула им, всем троим, легко улыбнувшись при этом. Что им оставалось, как не броситься к ней, чтобы припасть к ее рукам? Первый — Рибейрак, понимавший, что его друг должен сделать это последним. Второй — Ласуа. Третий — Этьен. Но он не ограничился тем, что припал к руке, а преклонил колено перед любимой женщиной, догадываясь, что она будет рада этому. Так и стоял, держа ее руку в своей и не отрывая от нее губ. И вдруг услышал то, что едва не побудило его стремительно подняться и заключить свою возлюбленную в объятия. Негромко, так, чтобы слышал только он один, она сказала ему, слегка смущаясь:
— Этьен, береги себя. Помни, ты мне нужен.
А он стоял перед ней коленопреклоненный, смотрел на нее влюбленными глазами и не верил. Ведь это она ему! Притом на «ты» и столь пленительно и нежно!.. Неужели? Он не мог оторвать от нее взгляда и вдруг увидел в ее глазах то, о чем давно мечтал услышать и чего она никогда ему не говорила…