— Как знать, Луи, — ответил Карл Ангулемский, — сколь долгим окажется правление юного Карла и успеет ли он оставить потомство?
— Вы намекаете на… Черт побери, я хочу знать, на что вы намекаете?
— Никакого тут намека нет. Всем известно, что здоровье у дофина слабое, он то и дело кашляет и подолгу болеет. Такие долго не живут. Одно вытекает из другого. При таком состоянии здоровья возникает вполне понятное сомнение в продолжении рода этого короля, мало того, в его способности вообще спать с женщиной.
— Во всяком случае, коли болезнь не уложит Карла раньше времени в могилу, то надо сделать так, чтобы он не смог иметь наследника. И я это сделаю! Есть у меня люди, знающие толк в такого рода делах. А коли не выгорит это предприятие, то они сумеют подобраться к его супруге; в результате она произведет на свет потомство, не способное не только управлять государством, но и вообще жить на свете. И вот он, путь к трону, рядом с которым окажетесь вы!
— Нелишним было бы прежде убрать с дороги сестру юнца, — назидательно молвил Ангулем. — Вряд ли вы преуспеете в своих замыслах, пока он охраняем таким Аргусом.
— Первые же шаги, которые мне надлежит предпринять в связи с этим, будут направлены на то, чтобы отнять власть у моей дражайшей племянницы.
— Вот тогда и настанет пора для решительных действий, дорогой кузен, — ответил Карл Ангулемский. — Пока же предоставим провидению вмешаться в ход событий, но коли оно станет медлить, то нам придется помочь ему.
И он злорадно засмеялся, мысленно извлекая для себя выгоду из этого разговора. Да, Людовик Орлеанский ближе всех к трону, но следующий — он, Карл Ангулем, и ничто не помешает ему в тайной борьбе против кузена прибегнуть к тому же способу, которым кузен намерен воспользоваться против их племянника. Но коли он не успеет, — ибо неисповедимы пути Господни, — то трон перейдет к его сыну, которого, даст Бог, подарит ему супруга Луиза Савойская.
К слову сказать, все так и случится, но до этого, то есть до воцарения на престоле сына Карла Ангулемского, Франциска I, пройдет ни много ни мало тридцать лет.
Нынче же, выслушав Рибейрака, Анна велела немедленно созвать Королевский совет, на котором было решено направить армию от Блуа в сторону Гиени, ибо бороться с врагом следовало, вначале обрубив ему щупальца, иными словами, лишив его союзников. Граф де Комменж стал первым из них. В начале марта королевское войско осадило Бордо, где укрылся мятежный губернатор Гиени; 7 марта оно вошло в город. Комменжа отправили под арест, а его место занял Пьер де Боже.
Из Бордо войско под командованием Луи де Ла Тремуя направилось в Ангулем, где Карлу Ангулемскому предложили добровольно сдаться, угрожая в противном случае тотальным разграблением графства и казнью его самого, как восставшего против законной власти короля. О, Анна оказалась достойной преемницей своего отца, не щадившего в случае неповиновения или измены власти даже особ королевской крови. Именно она отдала такой приказ, стоя у стен Ангулема, и именно ей сдался граф Карл, преклонив колено и опустив голову. Ему рано было умирать: он очень хорошо помнил разговор с кузеном Орлеаном и предпочитал сберечь свою жизнь во исполнение того великого предназначения, которое он уготовил для своего будущего сына.
— Итак, двоими меньше, — объявила Анна, хлопнув рукой по столу в палатке, где она собрала маршалов и капитанов своих войск. — Но гидра еще сильна, и я не успокоюсь до тех пор, пока мой дорогой дядя Людовик не угодит в тюрьму, из которой я его не выпущу. Та же участь ожидает и герцога Франциска. Его счастье, если он добровольно сложит оружие; коли нет — моя месть ему будет ужасной!
Никто не посмел возразить Анне. Все смотрели на нее и были поражены и восхищены, ибо не видели ничего подобного. Гордо поднятая голова, решительный взгляд холодных, безжалостных глаз, широко раздутые ноздри, обе ладони, до боли в пальцах сжатые в кулаки, — такою же выглядела накануне битвы с Ахиллом, вероятно, и сама Пентесилея. Анне не хватало только меча на боку, лука за плечами и копья в руке. Рядом с ней, всегда и повсюду, ее верные друзья: Этьен, которого Карл отпустил с явной неохотой; Рибейрак, не желавший больше возвращаться к герцогу Орлеанскому; и Ласуа, поклявшийся всегда быть там, где его любимые ученики.
Глава 3НАКАНУНЕ СРАЖЕНИЯ, ИЛИ ГЕРЦОГИНЯ БУРБОНСКАЯ
В середине марта королевская армия покинула Бордо, чтобы штурмом взять один из замков в сеньории Партене, откуда угрожал пушками Франсуа де Лонгвиль.
Верный клеврет спешно бежал из замка и поспешил в Нант, где в то время пребывал Людовик Орлеанский.
Очистив себе таким образом путь для продвижения и не опасаясь нападения с тыла, армия направилась в Бретань и заняла Ансени (Анже) и Шатобриан. Здесь решено было дожидаться маршала д’Эскердэ, который в это время вел бои с войском Максимилиана, собиравшегося идти к западу на помощь Бретани. Но германский король надолго увяз во Фландрии в связи с восстанием горожан против иноземного владычества.
Между тем знатные дворянские роды и зажиточные люди герцогства Бретонского направили в Шатобриан своих послов с целью предотвращения кровопролитных действий на их земле. В этом вопросе следовало прийти к компромиссу с королем, и после долгих переговоров он был достигнут. Карл согласился отвести войска во Францию с условием выдачи ему мятежников: Людовика Орлеанского и Дюнуа. А несколько дней спустя гонец привез известие, что маршал д’Эскердэ заставил отойти войска Максимилиана на прежние позиции, что в известной степени деморализовало бретонский альянс. Следующая весть тоже не прибавила оптимизма: Гастон де Фуа капталь де Бюш (граф Кандаль) разбил на юге ярого соискателя руки бретонской принцессы Алена д’Альбре. Тот признал свое поражение, но, как только надзор за ним был ослаблен, направился к Бретани: вожделенная рука малютки не давала ему покоя. Он не преодолел еще и половины пути, как сторонники королевской власти (роялисты), коих немало нашлось среди населения полуострова, заняли виконтство Роан и взяли штурмом город Плоермель.
Королевскими войсками, вступившими в Бретань, командовал маршал Ла Тремуй. Очень скоро — не пройдет и года — Карл VIII пожалует ему чин генерал-лейтенанта Бретани. Ныне он, не желая сидеть без дела в захваченных городах в ожидании прибытия новых сил и имея в своем подчинении почти десятитысячное войско, блокировал Ванн и Фужер — основные стратегические пункты, где могли бы концентрироваться силы союзников оппозиции. В то же время королевское войско осадило Нант, но тут ему пришлось вступить в сражение с войсками лорда Скейлса, «последнего рыцаря эпохи», как называли его современники, Лорд Скейлс, или сэр Эдвард Вудвилл, предводитель корнуолльской знати, поддерживал Франциска II, а потому попросил Генриха Тюдора дать ему войско для высадки в Бретани. Но Генрих, хорошо помня услугу, оказанную ему Анной де Боже, отказался, мало того, запретил лорду ввязываться во франко-бретонскую войну. Однако тот был упрям. Имея какие-то свои выгоды в этом, он не послушал короля и высадился близ Ламбаля с семьюстами лучниками. Бретонцы, увидев это, решили создать устрашающий эффект численности, намекая этим на то, будто Генрих Тюдор передумал: они нарядили около полутора тысяч солдат в одежды английских лучников и отправили их к Скейлсу. Это сборное войско и помогло снять осаду с Нанта.
Тремуй отступил, ожидая стычки. Но ее не произошло. Бретонцы надеялись на пополнения со стороны английских союзников, но они никак не предполагали, что нормандцы имеют огромный пиратский флот. Корсары все как один вышли в море и блокировали пролив Ла-Манш. Один за другим шли ко дну английские корабли, выходящие из Плимута и Портленда, остальные, даже и не думая ввязываться в бой при виде такой внушительной эскадры с огромным количеством пушек, спешно поворачивали назад.
Тут к бретонцам неожиданно подоспела помощь: Ален д’Альбре, весь во власти своих феерических надежд, привел 5000 солдат, которых дал ему король Арагона Фердинанд. Полки коалиции, таким образом, состояли из бретонцев, испанцев, англичан, гасконцев и немцев, которых привел-таки Максимилиан. Смесь эта представляла собой плохо обученное военным действиям войско в отличие от превосходно вымуштрованной рати короля Карла VIII. Его армия состояла из французов, швейцарских и итальянских наемников и бретонской знати, недовольной правлением герцога Франциска, и у этой армии была самая мощная по тем временам артиллерия.
20 января 1487 года парижский Парламент объявил герцогов Бретонского и Орлеанского мятежниками, замышляющими низложить Богом данного Франции монарха. Они перестали быть вассалами короны, и их рассматривали как изменников и врагов короля, что в те времена грозило суровым наказанием вплоть до смертной казни с конфискацией имущества и лишением всех прав для их детей.
Так заявила на Совете Анна де Боже, былая любовь которой не замедлила обратиться в жгучую ненависть, что, собственно, в большинстве своем присуще женскому полу. Людовику Орлеанскому скажут позднее, что такие игры с женщинами сродни играм с огнем: будь ласков с ним, и он обогреет тебя, давая жизнь; прояви безразличие, граничащее с небрежением, — и он сожжет тебя, обратив в прах. Слишком поздно поймет это герцог Орлеанский — когда будет сидеть в темнице и, глядя на небо в крупную клетку, с грустью вспоминать дни своей бурной молодости и с опозданием анализировать свои прошлые ошибки. А ведь совсем недавно ему стоило просто улыбнуться своей племяннице…
Ко всему этому, то есть к тому, что относится к оппозиции королевским войскам, следует добавить, что все эти принцы, графы — все ненавидели друг друга, видя в каждом соперника в борьбе за руку десятилетней принцессы. Естественно, ни о каком единстве не могло быть и речи, что, безусловно, отражалось и на войске — разрозненном, слепо выполняющем порою нелепые приказы. Солдаты, к тому же, говорили на разных языках, а потому плохо понимали не только друг друга, но и своих сотников и маршалов. В королевском же войске командующие свободно изъяснялись на не