— Этого я не знаю. Сестра говорила что-то о возвращении графств, приданого Маргариты.
— Так надо отдать, пусть подавится! А то ведь этак — не останови его, и он с дружками зажмет Францию в тиски. Да, а кто же еще в этом братстве недовольных, готовых объявить Франции войну?
— Они уже объявили ее.
— Неужели? Недурно, клянусь вратами преисподней! Какое же обвинение предъявляют эти сподручники германского Митридата?
— Они возмущены тем, что король Франции похитил замужнюю женщину.
— И только-то? Столь ничтожен повод для объявления войны? — удивился Этьен.
— Они лижут пятки императору, к тому же ищут в этом выгод для себя. Попробовал бы кто-нибудь возмутиться, когда король Иоанн увел супругу у графа де Ла Марша прямо со свадьбы, увез в Англию и сделал английской королевой.
— Итак, с первыми двумя мы разобрались. Кто еще, сир?
— Король Кастилии и Арагона Фердинанд Второй. Кажется, он давно положил глаз на Руссильон, который вознамерился отобрать у меня, хотя он был отдан моему отцу в качестве залога за военную помощь.
— И что же, сумма залога, как я понимаю, не была выплачена, поскольку Руссильон все еще у нас? — поинтересовался Рибейрак.
— Сестра говорила, что именно так.
— Что ж, недурная троица точит на нас зубки, причем с трех сторон: с севера, с востока и с юга. Готовимся к битве, мой король! Много слетит голов.
Так, за разговорами, они проехали Большой и Малый Пре-о-Клер, повернули на улицу Сены, потом, напротив аббатства Сен-Жермен-де-Пре, влево, на улицу Бюси, которая привела их к воротам того же названия. В это время за их спинами раздался удар монастырского колокола, что близ часовни Богородицы.
— Ого! — повернулся в седле Рибейрак, подняв палец. — Уже девять утра, и в желудке у меня, как в котомке странствующего монаха. Сир, давайте поторопимся. Клянусь дымом преисподней, завтрак уже остыл и ваш повар все глаза проглядел, поджидая к трапезе особу монарха.
Тем временем они миновали ворота Бюси и, понудив коней перейти на рысь, направились по улице Сент-Андре.
— Кстати, мне ужасно не нравится борода главного повара, — сказал Карл. — Я просил его сбрить ее, но он не желает меня слушать, уверяя, что никто не видит его бороды, поскольку блюда на королевский стол приносят поварята, а его, мол, дело — распоряжаться на кухне. Но ведь вы знаете, друзья мои, что мой отец строжайше запретил носить бороды, этот источник заразы. Запрет, разумеется, не коснулся духовенства: с точки зрения Рима, ему так положено. Архиепископ Лионский, мимо особняка которого мы только что проехали, кстати говоря, тоже против ношения бород вторым сословием. Я согласен с отцом и архиепископом, но ума не приложу, что делать с проклятым поваром. Его бы выгнать, но он умеет готовить такие замечательные блюда: суп из каплунов, суп с телятиной в собственном соку, отварная телятина, костный мозг и нижние части куриных ножек, печеные яблоки с сахаром, вафельные трубочки под хорошо выдержанное вино…
— Черт возьми, сир, еще одно ваше слово, и я пущу своего пегого жеребца в карьер! Ей-богу, пощадили бы мои уши. А в самом деле, государь, отчего мы плетемся, точно по дороге на эшафот? Предлагаю перейти на галоп.
— Успокойся, Рибейрак, нам осталось уже немного.
— Хоть и слабое, но все же утешение. Что же касается повара, сир, то могу дать вам неплохой совет. Говорите, он вас не слушает? Обратитесь за помощью к Церкви. Думаю, против такого аргумента ему не устоять. Роль обличителя дурного порока предоставьте архиепископу Лионскому, который очень даже кстати прибыл в свою парижскую резиденцию, по-видимому, имея целью понаблюдать за работой августинцев в своем хозяйстве и дать необходимые указания. Пригласите его однажды к себе на трапезу, а заодно попросите повара, чтобы он сам разливал суп по мискам, без участия стольника, дескать, архиепископ желает видеть того, кто так мастерски умеет готовить. Чтоб мне довелось обнять самого дьявола, если прелат не подаст свой возмущенный глас, увидев треклятую бороду.
— А как быть с придворными, Рибейрак? Хотелось бы проучить некоторых. С архиепископа достаточно будет и одного повара, на большее он не решится. Между тем мне до смерти хочется выставить кое-кого на посмешище; это подействует вернее, нежели желание короля. Я о тех, кто взял моду носить хвосты на затылках.
— Попросите своих шутов, сир, они дополнят эту любопытную сценку. Перед этим они получат указания, кого им надлежит высмеять на потеху двору.
— Браво, Рибейрак, ты король советчиков! Я так и поступлю.
Здесь надобно сказать о том, что Карл, по примеру своих предков, решил завести себе шута. Вышло, однако, что их стало двое; короля это только порадовало, ибо у Карла V, которого он всегда ставил в пример, шутов было целых три.
Одного Карл VIII нашел во время осады Ренна. В одной из деревень местный священник совершал обряд бракосочетания. Король как раз проезжал мимо, когда новобрачные вышли из церкви. Молодой государь не поверил своим глазам: супруг был на добрых полсотни лет старше своей жены. Однако не один король обратил внимание на этакую «диспропорцию». В ту же минуту высказал свое мнение по этому поводу Рибейрак:
— Что этот старый козел будет делать в постели с молодой ланью? Станет читать ей жития святых? Это доставит ей такое же удовольствие, как если вместо супа из телятины в собственном соку ей подали бы блюдо из протухшего мяса, от которого отвернулись бы даже вороны.
В это время из толпы, что полукругом стояла у портала церкви, послышался чей-то насмешливый голос:
— Нет ли у кого-нибудь грелки?
— Зачем тебе, Пуликэн? — спросили зрители.
Растянув рот до ушей, весельчак ответил:
— Да разве сумеет молодая голубица согреть кости этакой реликвии времен короля Дагобера? А без этого такая развалина не протянет и месяца.
Карлу показался забавным этот эпизод. Он дал знак, и к нему мигом подвели небольшого роста, сухопарого человека с тонкими губами, длинным острым носом и озорными зелеными глазами.
— Мне понравилась твоя шутка, — сидя в седле, сказал ему Карл. — Кто ты?
— А ты кто? — мгновенно отпарировал незнакомец. — Но, похоже, ты король. А может, герцог? Ну да не все ли равно? Хочешь знать, кто перед тобой? Несчастный, обманутый Пуликэн, который ушел от собственной жены.
— Неужели? Чем же она тебе досадила, не расскажешь ли нам?
— Охотно. Когда я за ней ухаживал, мне говорили, что она богата. Что же вышло на самом деле? Богатым оказалось только ее прошлое. Я убедился в этом, когда обнаружил, что на руках и ногах у меня не хватает пальцев, чтобы сосчитать, перед кем она задирала подол и продолжает задирать до сих пор. Вдобавок вместо обещанного приданого я получил лишь тещу, которая делала все для того, чтобы моя и без того горькая жизнь стала кислой. С детства я люблю сладкое, а от кислого меня воротит. Что же мне было делать, как не оставить суку ее кобелям, а теще пожелать сдохнуть на щавелевой грядке?
Карл рассмеялся. Ему приглянулся этот человек, и он предложил ему стать королевским шутом, на что тот с восторгом дал согласие, заверив короля, что свою глупость, сопровождаемую насмешками, он уже совершил, так что ныне не прочь посмеяться над другими.
Второго шута по имени Буке доставил королю Рибейрак. Они с Этьеном как-то решили поужинать в кабачке на улице Бертен-Пуаре. Почти вслед за ними туда же вошел неряшливо одетый горожанин с раздвоенным носом и пухлыми губами и попросил господ дворян поднести ему бокал вина.
— Чем же расплатишься, приятель? — спросил Рибейрак, наливая ему из бутылки.
— Скажу хороший тост во здравие некой высокопоставленной особы, — осклабился посетитель. — Желаете послушать? Вот он. Предлагаю выпить за здоровье нашего короля Карла, который наставил рога германскому королю.
— В самом деле? Как же это? — полюбопытствовал Этьен.
Вот какой он получил ответ:
— Германец, за отсутствием мужской силы, не нашел ничего лучшего, как сунуть в постель к своей молодой женушке огромную волосатую ногу. Сей предмет, к его удивлению, не вызвал восторга у новобрачной. Наш король, видя такое дело, вышвырнул эту ногу вон и вместо нее предоставил в распоряжение юной Афродиты то, что более всего подходило для любовных утех. Причем вещица эта так понравилась красотке, что она не раздумывая раскинула ножки, недоумевая в то же время, как это немец таким толстым и длинным предметом рассчитывал доставить ей удовольствие. Отвергнутый таким образом супруг понял свою промашку да было уже поздно: то, чем заменил негодную вещь наш король, столь пришлось по душе юной прелестнице, что она не преминула украсить голову глупого жениха ветвистыми рогами, а вдобавок подарила тому кто ее столь дивным образом ублажил, целое герцогство. А дальше она скоренько вышла за него замуж, оставив германца с носом. Вот потому, ваши милости, я пью за короля, который сумел дать понять своей юной женушке, что нога — неважная замена тому, чему со дня сотворения мира замены не нашел еще никто.
Друзья рассмеялись. Выступление забавного незнакомца пришлось им по душе. Они выпили. Рибейрак снова наполнил бокал их неожиданного собутыльника, затем спросил, продолжая тему:
— Надо полагать, потеря девственности, на которую вознамерилась покуситься германская лапа, явилась для молодой супруги приятным сюрпризом? Скажи об этом еще раз, очень уж складно у тебя получается.
— Настолько приятным, ваша милость, что работа затянулась до утра, — продолжал веселый незнакомец. — И тому есть доказательство: шестеро свидетелей по делу стояли за ширмой и наблюдали процесс превращения девицы в женщину. Воображаю, какую дивную баталию довелось им лицезреть. Должно быть, чего уж греха таить, все шестеро мечтали встать в очередь, причем каждому хотелось быть первым. Их останавливало только то, что над юной амазонкой в поте лица трудился сам король; будь иначе, дамочка от счастья воспарила бы к небесам: еще бы, целых семеро! Будет чем похвастать в кругу подруг.