— Негодяй, ты говоришь о нашей королеве! — нарочито сдвинул брови Этьен. — Знаешь ли, что за это ты заслуживаешь порки?
— На такой поступок способны лишь глупцы, — ответил незнакомец, — а потому я никак не мог подумать, что двое благородных господ, которым я рассказал такую веселую историю, окажутся столь неблагодарными, что вместо бутылки возьмутся за палку.
Друзья со смехом переглянулись. А забавный собутыльник продолжал:
— К тому же я поведал об этом не в присутствии королевы, а тем паче ее супруга, и не в дамском обществе; в последнем случае рассказ мой мигом стал бы достоянием толпы, и мне не миновать бы в лучшем случае плетей, в худшем — веревки.
— Как тебя зовут? — спросил Рибейрак.
— Буке, к услугам ваших милостей.
— К нашим услугам?
— Почему бы и нет? Я слыхал, у короля нет шута. У всех королей есть, а у нашего нет. Мне показалось это несправедливым, вот я и решил позабавить двух сиятельных господ. Вдруг да им понравится мое выступление и они возьмут меня с собой, чтобы я веселил короля? А уж это я смогу, смею вас уверить. Пусть только скажет король Карл, на кого он имеет зуб, и его недругу не поздоровится, уж я сумею пропустить его через такие жернова, после которых он долго не сможет собрать свои косточки.
— А не боишься, что сей господин прикажет расправиться с тобой?
— Но ведь я буду под вашим покровительством, уважаемые сеньоры; разве позволите вы, чтобы вашего подопечного лупили как собаку? К тому же, я слышал, шуты неприкосновенны; Бог строго накажет за посягательство на их тело и саму жизнь, ибо он защищает убогих и слабоумных.
— Неплохая защита, черт побери! — заметил Этьен. — Но поскольку к слабоумным тебя никак не отнесешь, то тумаков тебе все же не избежать.
— Что ж, я буду этому только рад. Почему? Очень просто: это будет означать, что мой удар попал в цель. А кулачные укусы пройдут, мне не впервой, мой язычок не дает мне в этом отношении покоя. Зато я буду жить во дворце, а это все же лучше, чем днем бродить по улицам, прося подаяния, а ночью спать близ конюшни или в сточной канаве. Так что же, ваши милости, по нраву вам мое предложение? Коли так, то я согласен, чтобы мне налили в третий раз.
— С удовольствием, дружище! — воскликнули друзья разом.
— А уж как обрадуется такому подарку король! Уверен, он не преминет отблагодарить двух сеньоров звонкой монетой, часть которой, смею надеяться, попадет и в мой карман. Так оно будет по чести и по совести. Или я не прав?
— Сдается мне, ты отъявленный плут, Буке, чтоб мне довелось водить хоровод в кругу чертей! — похлопал собеседника по плечу Рибейрак. — А потому, я думаю, правильным будет, если мы возьмем тебя с собой. Королю и в самом деле нужен шут: его величество что-то приуныл. Один, правда, уже есть, но два еще лучше, не так ли? А у тебя, как нетрудно понять, нет приюта, да и одет ты, прямо скажем, не по моде. Но гляди, приятель, если одна из твоих шуток придется королю не по душе, то он первым делом отыграется на мне, ну а я, как ты сам понимаешь, постараюсь возместить ущерб, пройдясь хорошенько по твоим ягодицам и бокам.
— А если покажется недостаточно, то я с готовностью прибавлю, — пообещал Этьен.
— И помни, теперь у тебя будут хозяева, причем сразу три, и каждый станет заказывать свой номер. Первый из них — король, за ним…
— За ним — вы двое, чего ж тут непонятного, — дернул плечом Буке. — С одной стороны, конечно, многовато, но с другой — чем больше хозяев, тем богаче обед. Так я понимаю, сеньоры?
Все трое рассмеялись и вскоре покинули кабачок.
…Тем временем всадники подъехали к перекрестку с улицей дю Ратьер. Король указал рукой в конец улицы Лирондель:
— Этьен, друг мой, один дом в этом месте тебе хорошо знаком, не правда ли? Там, в семье булочника, жила когда-то девочка, которую ты спас однажды, когда она упала с моста в реку.
— Верно, сир. Старый булочник, упокой господи его душу, до самого своего смертного часа молил Бога, дабы тот даровал мне долгую жизнь. Он так мечтал, чтобы супруга родила девочку! Он умер, бедняга, шесть лет назад, когда Луизе исполнилось шестнадцать.
— Именно тогда, Этьен, моя сестра взяла ее к себе и сделала своей фрейлиной. Ума не приложу, что это ей взбрело в голову. Очень часто я вижу их вдвоем, они мило беседуют как две старые добрые приятельницы. Заметил ли ты это?
— Да, сир, и я тоже немало удивлен их странной дружбой.
— А обратил ли ты внимание на то, что мадемуазель Луиза, мягко говоря, сохнет по тебе?
— Она? — Этьен пожал плечами. — Мы часто видимся, она расспрашивает меня, я рассказываю ей о друзьях, о битвах…
— Но не мог же ты не видеть при этом, как пунцовеют ее щеки, как затуманивается взор, заплетается язык? А когда ты уходишь, она провожает тебя нежным взглядом до тех пор, пока твоя фигура не скроется из виду. Черт возьми, это заметила даже моя жена! Она, кстати, и посоветовала мне открыть тебе глаза на это.
— На что, сир?
— Да на то, что Луиза влюблена в тебя без памяти! Это известно моей сестре, но она, как ни странно, не выказывает гнева, напротив, их дружба все более крепнет. Дьявол меня забери, если за этим не кроется какая-то тайна. Но когда-нибудь я узнаю, в чем тут дело. А ты что скажешь, Филипп? Клянусь Марией Египетской, ты дашь другу хороший совет! Как поступил бы ты сам, к примеру, в данном случае?
— Положение не из легких, сир, — поскреб подбородок Рибейрак, — если учесть, что мой друг влюблен в вашу сестру и их любовь длится уже бог знает сколько времени. Бедняга Пьер Бурбонский! Похоже, ему нет никакого дела до своей супруги. Конца не видно его пребыванию в своем герцогстве: его беспокоят то волнения жителей, то налоги, то упадок в торговых делах…
— Сейчас не об этом, Рибейрак. Говори по существу.
— Что делал бы я на месте Этьена? Да любил бы обеих, каждый день меняя одну на другую. Судя по вашим словам, сир, это не послужило бы причиной их взаимной вражды.
— Иного ответа, признаюсь, я от тебя и не ожидал. А ведь эта Луиза далеко не так юна, мы с ней одногодки и родились, если верить сестре, с разницей в один день. Ей давно пора выходить замуж, а ты предлагаешь своему другу смотреть на нее всего лишь как на даму для утех.
— По-вашему, сир, ему следует жениться на ней? Но, во-первых, она простолюдинка и не может быть женой дворянина. Во-вторых, Этьен должен влюбиться в нее — в крайнем случае она должна ему очень нравиться, в то время как на самом деле… — Рибейрак повернулся в седле: — Этьен, друг мой, что скажешь ты сам? По нраву ли тебе молодая фрейлина герцогини де Боже?
— Если честно, Филипп, она мне по сердцу: мила, очаровательна и, не будем закрывать на это глаза, весьма хороша лицом и фигурой; у нее особенная стать, а походкой и движениями тела, посадкой головы она очень похожа на вашу сестру, сир.
— В самом деле? Вот черт, я тоже это заметил.
— Может, это и послужило причиной их взаимной симпатии? — предположил Рибейрак.
— Если не сказать больше, — подхватил Этьен. — Филипп, друг мой, и вы, сир, я признаюсь вам в том, в чем не смею признаться себе самому. Порою мне делается страшно. Я не состою в секте еретиков, а потому не верю в переселение душ, но чем дольше я смотрю на Луизу, тем все больше она напоминает мне…
— Ну? Кого же?
— Вы не поверите, сир… Герцогиню Бурбонскую!
Оба собеседника рассмеялись.
— Ты повторяешься, Этьен, — произнес Рибейрак. — Пойми, это вполне очевидно. Помнится, я читал об этом… ну да, у Катулла. Так вот, он пишет, что если у мужчины есть возлюбленная, то вовсе не исключено, что ему может понравиться и другая женщина. Однако, будь она не слишком привлекательна, воображение дорисует ему недостающее, и она в его глазах станет похожей на ту, в которую он уже влюблен. Опираясь на Катулла, друг мой, мы и устанавливаем причину твоих страхов, связанных с переселением душ, с их путешествиями из одного тела в другое.
— К тому же не забывай, Этьен, — прибавил Карл, — что моя сестра — дочь короля Людовика и королевы Шарлотты Савойской, а эта Луиза Лесер всего лишь дочь булочника. Она из простонародья, а потому всякое сходство между этими двумя дамами можно объяснить чистой случайностью или, если хочешь, игрой воображения, но не больше того. И все же, как бы то ни было, прими мой совет: не оставляй без внимания фрейлину моей сестры. Она влюблена в тебя, я в этом уверен, а потому постарайся не разбить ее сердце. Пусть она любит, не запрещай ей этого, что же касается дальнейшего…
— …то пусть Бог рассудит и устроит так, как ему будет угодно, — подытожил Рибейрак. — Ну, а пока он будет расставлять фигуры в нужном порядке, то прими и мой совет: влюбись без памяти в мадемуазель Луизу, тем более что испытываешь к ней симпатию. Далее, друг мой, положись на волю провидения, оно должно подсказать тебе единственный и верный путь.
— Роль провидения, как мне кажется, должна сыграть моя сестра, — молвил Карл. — Будь я проклят, если она и в самом деле не владеет какой-то тайной, в которую, друзья мои, мы с вами когда-нибудь проникнем.
Тем временем они выехали на площадь Сен-Мишель и повернули в сторону моста. Меньше чем через четверть часа они уже въезжали в ворота Лувра.
Глава 2ПОД СЕНЬЮ РОЗОВОГО КУСТА
Несмотря на советы друга и короля, Этьен так и не решил, как ему поступить. Душа его разрывалась надвое в поисках ответа на вопрос: можно ли, любя одну, полюбить другую? Влюбиться в кого-то кроме Анны означало в его представлении изменить ей, разбить ее сердце, но с другой стороны их любовь, которая давно уже ни для кого не была тайной, не имела будущего. И если Анну, как ему казалось, вполне устраивало существующее положение дел, то он все чаще задавал себе вопрос: что же дальше? Она замужем, у нее двое детей, есть любовник; и у него есть любовница… но и только. Между тем ему уже тридцать лет; возраст немалый, как говорит Рибейрак — критический. И может быть, он мог бы влюбиться в Луизу Лесер… да что там, ему, как он сам себе мысленно признавался, даже хотелось влюбиться в молодую фрейлину, но его пугал неизбежный разрыв с Анной. Как воспримет она такой поворот? Поймет ли, простит ли? В то же время эта новая любовь, как ни крути, не сулила ему видов на будущее, если говорить о семейных узах, о продолжении рода. Она всего лишь дочь булочника, горожанка, третье сословие. А он дворянин, у его отца и у него самого замок, земли, крестьяне. Разумеется, ничто не мешает ему сделать Луизу своей любовницей, тем более что она, как он подумал было, не выразит в этом смысле несогласия. Однако, опять же, что скажет или предпримет Анна? Есть и другое препятствие: взаимоотношения Этьена и Луизы. Поразмыслив, он понял: они не допускали ни занятий любовью, ни даже кокетства. Луиза была для этого слишком чиста. Она жаждала романтической, возвышенной любви. Она мечтала быть возлюбленной, верной подругой, женой — но не дамой для утех, рыскающей глазами в поисках удобной ниши для совокупления с очередным кавалером.