— Отчего же его величество не издаст должный указ?
— Королевский указ — серьезная штука, а борода — ничтожная. Обе эти вещи несовместимы.
— Мне кажется, однако, что для такого представления можно было выбрать другой день. Зачем же это делать при гостях?
— Напротив, при гостях это очень даже удобно. Пусть они знают, что французский король не идет на поводу у двора, а решает все сам.
— Прибегая для этого к помощи шутов?
— Скучновато стало при дворе; отчего бы не дать шутам позубоскалить над теми, кто, по-видимому, никак не может понять, что король давно уже не ребенок, а властный монарх?
— Но ведь с шутами могут расправиться те, над кем они посмеялись.
— Шут — королевская игрушка; попробуй тронь! Но главное, фигляры — фигуры едва ли не священные, обижать их не рекомендуется. Считается, что они посланы с неба ангелами, дабы смехом искоренять человеческие пороки. Их опасаются трогать даже святые отцы. Во времена Людовика Святого некий монах наслал проклятие на голову шута за то, что тот прилюдно высмеял одного купца, жена которого в отсутствие мужа пригласила монаха к себе и, вместо того чтобы раскрыть душу, раскрыла ему свои объятия. И что же? Ангелы, увидев это, наказали монаха: он лишился своей мужской силы, а через год разбился насмерть, свалившись с колокольни. Другого шута — при Филиппе Третьем — побили палками за то, что он высмеял королевского адмирала, из-за бездарности которого был разбит флот в Арагонской экспедиции. Шут стерпел побои, а вот адмирал жестоко поплатился за свою месть: не прошло и трех дней, как его сбросила лошадь, и в кустах его укусила змея. Он не протянул и суток. С тех пор никто не решается поднимать руку на шута. Если возмездие со стороны небес затянется, то человеческий суд не заставит себя долго ждать: обидчика мигом вычислят, ибо лишь обделенный умом станет мстить тому, кто над ним смеялся.
— Но это еще надо доказать, — возразил царственный спутник.
— В камере пыток судьи за считанные минуты получат необходимые доказательства. Вот потому, государь, с шутами следует дружить, и глуп тот, кто этого не понимает и в силу этого однажды становится объектом для насмешки.
Уорбек, слушая, удивлялся, покачивая головой, но вопросов больше не задавал.
Тем временем троица прошла по мосту Сен-Мишель, вышла на площадь и у перекрестка «пяти дорог», как называли его местные жители, повернула вправо на улицу Сент-Андре.
— Рибейрак, известен ли тебе дом, в котором живут эти две дамы? — спросил Уорбек. — Ты часто там бывал? Он вполне благонадежен?
— Скажу по совести, мой король, я никогда там не был, — ответил Филипп, с недавнего времени считавший фамильярность, даже при общении с высокопоставленными особами, в порядке вещей.
— В самом деле? — удивился гость. — Вот так-так! А эти дамы? Хорошо ли вы их знаете? Давно ли с ними знакомы?
— С одной я познакомился не далее как вчера, другую еще в глаза не видел.
— И после этого вы утверждаете, что обе они — прекрасные нимфы из садов Гесперид?
— Одна, во всяком случае, только недавно оттуда, да и то потому лишь, что яблок там уже не осталось. Догадываюсь, что она прихватила с собой сестру.
— И что же, едва познакомившись, она пригласила вас к себе?
— Причем намекнула, что не станет возражать, если я захвачу с собой приятеля. Эту роль я планировал отдать моему другу, но в виду сложившихся обстоятельств актеров пришлось поменять. Ты ведь не в обиде, Этьен?
— Напротив, Филипп, я даже рад. Сердце мое и без того разрывается на части, ты же знаешь. Тройной ноши ему не осилить.
— Согласен. Здесь и я бы спасовал.
— Как же ты познакомился с ней, Рибейрак? — спросил предъявитель прав на английский трон. — И далеко ли нам еще идти?
— Далеко ли идти? Сейчас мы это выясним. Что же до знакомства, то дело было так. Возвращаясь от графа де Роган, к которому меня посылал с поручением король, я увидел красотку, подле которой увивался какой-то бродяга. Она никак не могла от него отделаться, он то и дело преграждал ей дорогу. И тут я поймал ее взгляд. В ее глазах я прочел немую просьбу, означавшую для меня не что иное, как приказ. Я попросил наглеца оставить даму в покое. Он стал мне грубить. Я взял его за шиворот, развернул и дал хорошего пинка. И что бы вы думали, друзья мои? Этот тип выхватил из-за пазухи нож. Но у меня была шпага, и я полоснул его по руке. Тогда он, выронив нож, бросился на меня. Недолго думая, я рассек ему щеку, и он, изрыгая проклятия, убежал, пообещав рассчитаться со мной. Подойдя к даме, я предложил ей свои услуги в качестве провожатого, но она, как оказалось, уже пришла: ее ждали в том доме, откуда я только что вышел. Я счел нужным ей представиться, в ответ она назвала свое имя. Она уже подходила к дверям особняка, и тут я спросил, смогу ли увидеться с ней вновь и, главное, когда и где. Она ответила, что будет ожидать завтра в своем доме на улице, которая называется Камень — Сарацину. Не имея ни малейшего понятия, где эта улица, я пожелал уточнить…
— Какое странное название, — не преминул заметить предполагавшийся монарх. — Нигде я не встречал ничего подобного.
— Но вы и никогда не были в Париже, ваше высочество. Здесь есть улицы с не менее любопытными названиями; одна, например, называется Выверни Карман, другая — Вонючая Дыра, третья — Дерьмовая, еще одна — Шлюхино Логово, а неподалеку — Ложбина Любви.
— Святые небеса! — даже приостановился Перкин Уорбек. — Веселый, однако, город Париж. Но что же дальше, Рибейрак? Что ответила твоя новая знакомая?
— Она сказала мне: «Пойдете вверх по улице Высокого Листа, а дальше — налево; спросите дом пергаментщика Дешане; увидите вывеску». С этими словами она быстро скрылась за дверью, блеснув на прощанье алым каблучком туфельки. Я мог бы подождать ее, чтобы расспросить, как найти эту улицу, но я торопился: меня ждал король.
— Сколь, однако, легки и падки на любовные приключения французские дамы, — покачал головой племянник Маргариты Бургундской. — В Ирландии, к примеру, для того чтобы прийти в гости к даме, да притом еще имея вполне конкретные намерения, потребовалось бы не менее месяца. А в Шотландии осада затянулась бы чуть ли не вдвое дольше.
— В Париже крепости сдаются в тот же день, максимум — на следующий, — авторитетно заявил Рибейрак и неожиданно остановился.
— Значит, улица Высокого Листа, — проговорил гость, с любопытством озираясь вокруг. — Но где же она? Далеко ли еще идти?
— Мы на ней стоим, монсеньор.
— В самом деле? Выходит, мы пришли?
— Вот церковь Святого Андрея, где мы повстречались. — Рибейрак указал на храм. Затем вытянул руку вправо. — А вот и особняк графа де Рогана, за дверьми которого скрылась таинственная Антуанетта Кавалье.
— Прекрасно! Но нам, значит, теперь следует идти по этой улице? Впрочем, думаю, это совсем рядом, ведь ваша новая знакомая сказала: «Потом налево».
— Но она не сказала: «Сразу», — возразил Этьен.
— Так или нет, это мы сейчас выясним, — бодро произнес Рибейрак и направился вверх по улице Отфей (Высокого Листа) в сторону монастыря Кордельеров. Оба его спутника последовали за ним.
— Я слышал, — неожиданно сказал Уорбек, — парижане в разговоре нередко употребляют слово «мельница».
— Что же в этом удивительного? — пожал плечами Рибейрак. — Мельниц хватает в пригородах, да и в самом городе.
— Я имею в виду совсем другое. Слово это, кстати, я не раз слышал от ваших придворных. Так говорят о человеке, которого невозможно победить в схватке. Причем он не один, их целых три! И они бьются обеими руками!
Рибейрак усмехнулся:
— Ты слышал, Этьен? Мельница! Как тебе нравится?
— Хотелось бы мне посмотреть на такую «мельницу», — мечтательно произнес охотник до тронов.
— Может быть, ваше высочество, вам и повезет.
Вскоре они остановились у перекрестка с одной из улиц, которая под прямым углом уходила влево.
— Ну вот, мы и пришли, — облегченно вздохнул Уорбек, — если верить мадам Кавалье.
— Филипп, это и есть та самая улица? — спросил Этьен.
— Мне-то откуда знать? — поскреб затылок Рибейрак, вглядываясь в темноту. — Но спросить не у кого. Вот незадача.
— Где же люди? — удивился гость. — Не так уж и поздно, а вокруг ни одного прохожего.
— С наступлением темноты горожане прячутся по домам, как крысы по норам. Жаль, бал затянулся допоздна, мы могли бы прийти засветло.
В это время мимо них торопливо прошагал какой-то человек в темной накидке и черной квадратной шапочке, по виду, судейский.
— Эй, — окликнул его Этьен, — скажите, как называется улица, на которую вы повернули?
Человек оглянулся, буркнул: «Кукольная» и проследовал дальше.
— А где Камень — Сарацину? Далеко это?
Прохожий махнул правой рукой и исчез.
Все трое возобновили путь. И вот, шагов через пятьдесят или немного больше — новый перекресток.
— Должно быть, это здесь, — жизнеутверждающе объявил Рибейрак. — Надеюсь, черт возьми, что мы пришли.
— И снова не у кого спросить, — промолвил Этьен. — Но, кажется, на самом первом доме есть надпись. Попробуем разобрать.
Он подошел ближе, некоторое время вглядывался в стену, на которую падал неверный свет из окна стоящего напротив дома, наконец негромко произнес:
— Эта улица называется Змеиной.
— Черт бы ее побрал! — проворчал Рибейрак. — Долго нам еще бродить по этому лабиринту Дедала? Но следующий перекресток на этой проклятой улице непременно окажется нашим, чтоб мне вариться в котле у сатаны, если не так!
Им повезло. На третьем перекрестке им попалась на глаза группа студентов, с песнями пересекавшая под углом улицу Отфей. Уверенный в победе над Дедалом, Рибейрак весело крикнул студентам:
— Эй, юноши, где это мы? Ведь это улица Камень — Сарацину, не правда ли? — И он указал рукой влево.
— Нет, мессир, вы ошиблись, — столь же весело ответил один из школяров. — Камней здесь нет; последний полетел в сарацина пару веков назад. Это улица Проходная.