— Это и побудило тебя нанести ей публичное оскорбление?
— Как можно принимать за оскорбление правду? Нет тайны в том, что эта воспитанница бургундского двора наставляла рога своему престарелому мужу едва ли не у него на глазах.
— Что не помешало ему тем не менее узаконить сына безвестного кастеляна, дав ему титул герцога.
— Что оставалось бедному мужу, если супруга не могла найти с ним в постели того, что нашла в объятиях своего слуги?
Людовик отрывисто рассмеялся, но тотчас оборвал смех.
— Однако речь сейчас вовсе не об этом, кум Тристан. Корона не должна достаться Орлеанскому дому, нам обоим это хорошо понятно.
— Еще бы, сир! Припомним при этом, как Мария Клевская, едва не выпуская когти, как-то бросила мне в лицо, что королю не на что рассчитывать: у него не будет наследников мужского пола, и на трон сядет ее сын.
— Она так говорила? — потемнел лицом Людовик. — И вправду, бессовестная дрянь. Но что, по-твоему, вселило в нее такую уверенность?
— Ей сказал об этом некий звездочет, с которым она встречалась семь лет назад, после того как родила сына. Помнится, сир, тогда же вы помчались в Амбуаз к вашей супруге, и она вскоре родила… дочь, которую вы хотите выдать замуж за вашего кузена. Появление на свет наследника, безусловно, обезопасило бы прямую ветвь Валуа, ведущую свое начало от Филиппа Шестого, и с этого, собственно, и начался у нас с вами разговор.
— Я не желаю, чтобы царствовали Орлеаны еще и потому, что Мария Клевская дружна с герцогом Бургундии Карлом. Ты понимаешь, конечно, чем это грозит — нет, не мне лично, но Франции, которую эти двое поделят по своему усмотрению на два королевства.
— Заветная мечта вашего бургундского кузена, — вставил Тристан.
— В одном из них — Бургундии — королем будет герцог Карл, — продолжал Людовик, — в другом — герцог Орлеанский. Вот и нет Франции, от которой тотчас начнут отрывать лакомые куски англичане — с севера и с запада; испанцы и империя — с юга и востока.
— Не слишком ли сгущает краски ваше величество? — чуть усмехнувшись, произнес великий прево, усаживаясь, повинуясь жесту короля, почти напротив него. — Ужели государь столь немощен, чтобы не надеяться на появление на свет наследника?
— Я рассчитываю наперед все ходы, а потому исхожу из худшего. Королева не столь крепка здоровьем, как хотелось бы. Кто поручится за то, что она и дальше сможет рожать, а если и так, то это вновь не окажется дочь? А ее супруг? Жив ли еще тот авгур, что может назвать день и час моей кончины? Как видишь, причин для беспокойства предостаточно.
Помолчав, верный слуга загадочно улыбнулся:
— Не стоит, право, раньше времени омрачать себе жизнь, сир, постоянно думая о том, чего, если с умом взяться за дело, можно избежать.
— Тебе пришла на ум какая-то недурная мысль, друг мой? Надеюсь, это не связано с убийством или колдовством; ты ведь знаешь, мне всегда были не по душе занятия белой магией, тем более у меня не вызовет восторга общение с нечистой силой.
— Всё гораздо проще, государь. Оставим в покое Бога, нечистую силу и занятия оккультными науками, вместо этого бросим взгляд в глубь веков. Кем был король Хлотарь Второй? Фредегонда родила его не от супруга Хильперика, а от одного из своих слуг, которых нумеровала на каждую ночь. От Хлотаря протянулась длинная цепочка Меровингов, которую одним прекрасным днем оборвал геристальский мажордом. А теперь припомним историю Англии. Кем был Вильгельм Завоеватель, её король? Сыном дочери дубильщика кож; законных детей Роберт Дьявол не имел, так что дубильщик, таким образом, стал чуть ли не родоначальником целой вереницы английских монархов. В связи с этим зададимся вопросом: так ли уж безгрешны французские короли, чтобы не думать в первую очередь о сохранении династии и не прибегать при этом к услугам третьих лиц, коли королева, к примеру, рожала одних девочек либо мальчиков? Последних смерть зачастую забирала еще задолго до того, как они, нередко зачатые в утробе матери, имеющей с супругом близкую степень родства, едва начинали ходить. Кто поручится за то, что Дагобер был сыном королевы Бертруды, а не прачки или судомойки? И можно ли быть уверенным, что Генрих Первый, наследник короля Роберта, родился от королевы Констанции Арльской, а не от жены лодочника? Цель оправдывает средства, как говаривали Нерон и Веспасиан, а свидетелей того или иного подлога найти невозможно, ибо они, скорее всего, преждевременно отправлялись в мир иной.
— Любопытным в связи с этим будет вспомнить историю, связанную с восшествием на престол Филиппа Пятого, — подхватил собеседник. — Он не стал бы королем, если бы его теща Маго не удавила ребенка, которого произвела на свет Клеменция Венгерская, супруга Людовика Десятого. Но кого на самом деле отправила на тот свет алчная графиня? Ходили слухи, что некая Мари де Крессе вместо своего сына, которого родила на день или два раньше королевы, воспитывала сына Людовика Десятого, а ее собственного ребенка придушила эта Маго, не знавшая о подмене. Мари поклялась не выдавать тайны, но перед смертью освободилась от клятвы. Несостоявшийся монарх немедля заявил о себе, но его тотчас упрятали в темницу. Впрочем, полагаю, это всего лишь толки.
— Но по этой дорожке шагают не одни лишь короли, — продолжал Тристан, кивком давая понять, что наслышан о псевдомонархе. — В одном германском княжестве, например, супруга графа перед самой своей кончиной внезапно родила наследника, в то время как астрологи предрекали ей, как и вашей супруге, что, в соответствии с фазой Луны, она в продолжение нескольких лет сможет рожать лишь девочек. А супруга некоего итальянского правителя после тяжелых родов вообще утратила способность к деторождению, что не помешало ей в самом скором времени произвести на свет божий розовощекого младенца. Можно вспомнить еще историю появления на свет Карла Лысого, лицом вылитого камергера, с которым Юдифь проводила время под самым носом у своего благочестивого супруга Людовика…
Король сделал нетерпеливый жест, означающий, что всё, им услышанное, не является для него новостью, однако он не может понять мотивы, побудившие советника затеять этот разговор.
— Что же из того? — спросил он, переводя взгляд с окна, куда он до этого безучастно глядел, на собеседника. — И к чему, собственно, ты ведешь? Уж не думаешь ли ты, что я, побуждаемый неведомыми причинами, вынужден буду пойти на такой шаг, о котором ты говоришь?
— Так ли уж они неведомы, сир? — не отводя взгляда, продолжал Тристан. — Достаточно ли примеров я привел, и не наводят ли они вас на мысль о преемнике, если припомнить вещание повитух?
— Вот оно что, — протянул Людовик, сложив руки на животе. — Выходит, ты ставишь под сомнение, что Франция будет иметь наследника в лице моего сына? Полно, стоит ли верить вздору, который несли повивальные бабки?
Он попробовал улыбнуться, но это вышло столь неестественно, что верный слуга понял: король, несмотря на браваду, весь во власти суеверий и пророчеств. Играя на этой струне, Тристан продолжал:
Едва родилась Жанна, они предрекли в худшем случае бесплодие королевы, в лучшем — рождение одних девочек.
— И что же? Два года спустя Шарлотта родила сына.
— Они имели в виду наследника, а не мертвеца. О том же вас предупреждали астрологи. Те и другие оказались правы: вот уже три года королева, ваша супруга, не может зачать младенца. Кто даст гарантию, что ей это удастся или, в дальнейшем, не родится вторая Жанна? Между тем, сир, вы уже далеко не молоды, а престол по-прежнему остается без преемника. Сколько сил ушло у вас на борьбу с непокорной знатью, на собирание воедино земель для французского королевства, и сколько этих сил еще осталось? На мой взгляд, уже немного. Смерть не разбирает, где король, а где слуга, она косит направо и налево, невзирая ни на возраст, ни на титулы. Уверены ли вы, что у вас достаточно времени для того, чтобы подарить Франции дофина? Лишь Богу ведом час кончины каждого смертного. Но вы не Бог и не можете этого знать. Что же станет с вашим королевством, случись с вами беда, поджидающая любого человека в виде болезни или, что еще хуже, несчастного случая?
— Несчастного случая? — угрюмо глядел на верного слугу Людовик из-под нависших бровей. — Что ты имеешь в виду?
— Вы можете поперхнуться во время еды и умереть. Вас могут отравить, недругов искать далеко не надо. Вы можете, наконец, разбиться насмерть, упав с лошади.
— Я хорошо держусь в седле.
— Так же думали и те, кто в расцвете сил ушел из жизни. Вам назвать имена? Вот они: король Людовик Пятый; сын Людовика Шестого, Филипп; король Иерусалимский Фульк; герцог Леопольд Австрийский. Все они были уверены, что прекрасно держатся в седле. Однако это частный случай; причины внезапной смерти, повторяю, ведомы лишь Всевышнему да дьяволу.
— Я не пропускаю ни месс, ни молитв, аккуратно посещаю церковь; дьяволу не добраться до меня.
— Хорошо, если так, и все же надо быть готовым к худшему. Оно может произойти не столько с вами, сколько с вашим королевством. Кому оно достанется после вас, если у него вот уже сколько времени нет и, судя по всему, не может быть дофина? Ответ вы знаете не хуже меня: первому принцу крови, вашему орлеанскому кузену, бастарду, узаконенному герцогом Карлом.
— Нет! — вскричал Людовик, в гневе стукнув кулаком по подлокотнику и выкатив глаза. — Нет, — продолжал он уже тише, заметно успокаиваясь, — корона должна перейти к прямым потомкам Валуа, а не к родовой ветви. Мои предки не простили бы мне… Что скажу я в мире ином моему прадеду Карлу, когда он спросит меня, в чьи руки передал я священную державу франков?
— Вы скажете ему, сир, что передали бразды правления вашему сыну, прямому потомку Филиппа Валуа.
— О ком ты, кум Тристан? — скривил губы Людовик. — Моя супруга рожает лишь баб да мертвецов. Прикажешь, вопреки салическому закону, усадить на трон старшую дочь Анну?
— Возможно, она и оказалась бы неплохой правительницей, однако предпочтение в данном случае следует отдать лицу мужского пола. Это будет ваш сын, государь.