Старая Ангелика долго молчала, утирая лицо платком и тяжело вздыхая; потом заговорила, и голос ее, словно она была осуждена на казнь и произносила последние в своей жизни слова, мрачно прозвучал в ночи, в тишине этой комнаты, при колеблющемся пламени стоявшей на столе одинокой свечки:
— В тайну эту я была посвящена больше двадцати лет тому назад. И все это время, все двадцать лет, я не имела права раскрыть рта. Я и сейчас его не имею… Но больше я не могу… Когда-нибудь это должно выплыть на свет божий. Значит, время пришло. Дети выросли, и они должны знать правду. Уйду я, и тайна эта умрет вместе со мной. А вдруг, упаси бог, и тот человек следом?.. Что же тогда с моими девочками?..
И Ангелика Лесер в безмолвии застыла, броском сложив руки на груди и широко раскрыв глаза, точно в эту минуту ненароком сделала то, что было ей запрещено силами небесными либо каким-то другим, никому, кроме нее, неведомым лицом.
— Но кто же он? — осторожно спросил Этьен. — Кто этот таинственный человек?
И тетушка Ангелика не выдержала. Она устала бороться с собой. И она снова заговорила, понимая, что этого откровения не избежать; противиться этому — не идти ли наперекор воле небес?
— Так и быть, я скажу, сынок. Нет больше сил моих молчать. Знай и ты, Филипп, второй мой сын и лучший друг. Иди сюда, поближе, сядь рядом. Вот так. Я скажу вам то, друзья мои, чего не должен знать ни один человек на свете. Я доверю это вам, зная, что вы никогда, даже под пыткой или взойдя на эшафот, не расскажете об этом никому. Почему я это делаю, милые мои? — Мадам Лесер ласково обняла обоих, погладила по голове. — Потому что мне скоро уходить… А другая владелица тайны, я полагаю, тоже раскроет ее вам, притом в самое ближайшее время. Она не сможет поступить иначе, и вынудит ее к этому ваша любовь, Этьен, твоя и Луизы. Она не станет противиться тому, что предначертано судьбой, что предписано свыше. Ее признания, дети мои, послужат подтверждением тому, о чем вы сейчас услышите.
— Так это женщина? Но кто она?
— Да, черт возьми, кто же она, эта окутанная тайной незнакомка? — сгорал от любопытства Рибейрак. — Хоть бы одним глазком взглянуть на нее.
— Ты видел ее много раз, сынок, мало того, даже состоишь в числе ее лучших друзей. А ты, Этьен, стал ее любовником. Вас обоих, друзья мои, она чтит и любит больше всех на свете…
— Анна де Боже! — воскликнул Этьен.
— Герцогиня Бурбонская, сестра короля! — с удивлением произнес Рибейрак.
И оба в растерянности переглянулись. Разразись в эту минуту гром над их головами — друзья были бы меньше удивлены этому, нежели тому, что услышали. Но то, о чем они узнали дальше, и вовсе повергло их в крайнее изумление.
— И она знает тайну рождения Луизы? — спросил Этьен. — Ведь об этом вы хотели нам сообщить, тетушка Ангелика? Вы сказали, она не ваша дочь. Но чья же? О какой родовитой особе идет речь?
Старая Ангелика тихо улыбнулась и медленно проговорила:
— Этьен, мальчик мой, знай: твоя возлюбленная — дочь короля.
— Дочь короля… — не сводя с нее глаз, как эхо повторил Этьен.
— Ого! Вот так номер — принцесса! — высоко вскинув брови, протянул Рибейрак.
— Именно так, — кивнула хозяйка. — Я не напрасно сказала недавно, что не вышло бы наоборот. Видишь теперь, как переменились роли в пьесе? Но можно подумать, однако, что Луиза — незаконнорожденная дочь короля Людовика, а потому не имеет таких прав, как, скажем, настоящая принцесса.
— Разумеется, бастарды все такие, — подтвердил Рибейрак.
— Спешу вас обрадовать, а может быть, разочаровать, друзья мои: Луиза Лесер, моя дочь, как все считали до сих пор, на самом деле дочь короля Людовика и Шарлотты Савойской, королевы Франции, а стало быть, она — родная сестра Анны де Боже. И она, герцогиня Бурбонская, знает об этом; я поняла это, когда она пришла однажды, чтобы забрать к себе мою приемную дочь, которой исполнилось к тому времени шестнадцать лет. Я не стала ее ни о чем расспрашивать, я просто смотрела ей в глаза и видела, что ей известна тайна рождения Луизы и Карла, ее посвятил в это перед смертью ее отец, покойный король. Она хотела уже уйти, ничего не объясняя, но посчитала такое поведение, как бы сказать… нечестным, неправильным, что ли, по отношению ко мне, и мы заключили с ней этакий союз молчания. Ах, какая она все же благородная и умная женщина! Она чиста, чисты и помыслы ее, говорящие о величии души. Будь на ее месте другая, скажем, королева Изабелла Баварская, мои кости давно бы уж покоились в оссуарии кладбища Невинных либо лежали бы на дне Сены.
— Черт побери! Вот это называется «убить наповал», — изрек Рибейрак, почесывая за ухом. — Этьен, дружище, кто бы мог подумать, что ты влюбишься во второй раз и опять-таки в дочь короля!
Тетушка Ангелика продолжала:
— Анна де Бурбон могла бы до самой своей кончины хранить эту тайну своего семейства, а на мое заявление она, рассмеявшись, ответила бы, что старуха просто сошла с ума. Но не из того теста слепили эту даму, чтобы она могла так поступить. Только однажды довелось мне общаться с нею, но и этого оказалось достаточно, чтобы в моем представлении сложился ее образ. Ты вправе потребовать у нее объяснений, Этьен, сославшись на мои признания. Если она решит, что я поступила неблагоразумно, раскрыв тайну королевской семьи, то пусть она поймет меня и простит. Мною руководило желание сделать Луизу счастливой. Думаю, и она хочет того же.
— Однако, тетушка, в разговоре вы упомянули о нашем короле. Что же, его рождение тоже окутано тайной? И как случилось, что Луиза, появившись на свет, оказалась в вашем доме?
— Тот же вопрос задала мне и герцогиня, хотя отец обо всем ей рассказал. Должно быть, она хотела получить подтверждение его словам. Мне осталось лишь повторить его рассказ.
— Так как же все произошло? — вновь спросил Этьен. — Почему Луиза, если она законная дочь короля, воспитывалась в доме булочниками какое отношение ко всему этому имеет король Карл, сын королевы Франции?
— Его мать — не королева.
— Кто же?
— Я! Карл Восьмой — мой сын, которого я родила от короля Людовика, моего неожиданного любовника. А теперь слушайте меня оба, я расскажу вам, как все это вышло.
И Ангелика Лесер поведала друзьям историю, которая произошла в 1469 году, когда королевский министр Тристан Лермит одним прекрасным днем повстречал в лесу двух ребятишек. Историю, которая, по всей вероятности, предотвратила развал французского королевства, если бы на трон взошел герцог Орлеанский.
Так открылась тайна, которую двадцать три года хранили две женщины: одна — дочь короля, другая — жена булочника. И открыть ее помогла любовь Луизы Лесер, а ныне принцессы Валуа, к дворянину по имени Этьен, сыну королевского советника Гийома де Вержи.
После рассказа на какое-то время воцарилась тишина. Этьен застыл с отрешенным взглядом, понимая, что попал из огня да в полымя. Ему ли жениться на принцессах? Анна наверняка уже позаботилась о будущем родной сестры, найдя ей выгодную партию. Но Луиза! Ведь она любит его! Может ли Анна пойти наперекор воле сестры и разбить, таким образом, ее сердце? А он, Этьен? Выходит, его мечтам о брачном союзе с той, которую он любит, суждено рассыпаться прахом? А Луиза, бедняжка, горько плакала, сожалея, что не может до него подняться. Теперь, что же, плакать надо ему?.. А может, тетушка Ангелика все напутала? Наплела невесть что по старости, ей ведь теперь уже за шестьдесят?.. Или пошутила? Но разве такими вещами шутят? Надо совсем не иметь сердца. Как бы там ни было, подтвердить сказанное может только один человек: Анна де Боже. И они с Филиппом немедля пойдут к ней, как только утром вернутся в Лувр.
Рибейрака терзали похожие мысли. Если все так, как о том только что сказано, то кто же тогда Николь Дюран? Кем она приходится Анне или королю? Имеет ли она вообще какое-либо отношение к королевскому семейству?
Так он и спросил, не в силах понять этого самому, но втайне надеясь, что найдется какой-нибудь, пусть самый ничтожный, но все же путь Николь к дворянству. Ни красотой, ни манерой поведения она не походила ни на одну из женщин, с которыми ему доводилось встречаться в своей жизни, и он решил, что лучше ему уже не найти: именно такую подругу жизни он долго и безотчетно, но все же искал. И он с тревогой глядел в глаза хозяйке дома, уже начиная подозревать, что родством с королевским семейством тут и не пахнет. Собственно, в этом плане он не ошибался, но все же зацепка отыскалась, и Рибейрак чуть не расцеловал мадам Лесер, когда она сказала ему:
— С Карлом Восьмым, моим сыном от короля, несколько сложнее, и все же я советую тебе не падать духом, сынок. Пусть король узнает — а уж он-то будет держать язык за зубами! — пусть узнает историю своего рождения, а тогда он и сам догадается, что мои сыновья Пьер и Жак приходятся ему сводными братьями по матери, племянник Симон — кузеном, а его сестра Николь — кузиной…
Рибейрак бросился к тетушке Ангелике и стиснул ее в объятиях:
— Я так и знал, матушка Лесер, что вы поможете мне выпутаться из моего нелегкого положения!
— Пусти, вот ненормальный, ведь ты задушишь меня. Повторяю, однако, король должен обо всем узнать, иначе отвернется от тебя удача, сынок. Ну, а когда он узнает, то, поверь, ты будешь счастлив с той, которая так тебе мила.
— Откуда вы знаете, ведь мы видимся с вашей племянницей впервые в жизни?
— Бог не отнял пока у старухи ни ума, ни глаз. Ведь я видела, как вы с моей воспитанницей, которую я называю дочкой, глаз не сводите друг с друга. Нелегко ей пришлось в жизни, много она видела горя, ну да теперь судьба улыбнется ей, ибо ты, Филипп, не ошибусь, будешь ей хорошим мужем, и у вас появятся замечательные детки, во всем похожие на тебя и мою дорогую Николь. Насчет нее же отбрось всякие сомнения: король непременно пожалует дворянством свою двоюродную сестру. Ну, а заупрямится, герцогиня Анна заставит его сделать это.
— Однако, черт побери, — сказал Рибейрак, — коли все так, как тут сказано, то выходит, что Анна де Боже и Карл Восьмой вовсе не родные брат и сестра!