ынуждены придерживаться узколобого национализма. Гесс и Вейтлинг учились социализму во Франции, а Фейербах решительно высказал мысль о том, что «новая» философия, если она хочет быть эффективной, должна сочетать в себе немецкую голову и французское сердце. Маркс с огромным энтузиазмом воспринял эту перспективу: «Франко-немецкие анналы – это был бы принцип, важное событие, начинание, которое наполняет человека энтузиазмом» [6]. Фрёбель согласился опубликовать рецензию такого характера, и началась подготовка. В мае Маркс и Фрёбель навестили Руге в Дрездене; Руге согласился внести 6000 талеров, Фрёбель – 3000, и они втроем выбрали Страсбург в качестве места публикации. Ближайшее будущее Маркса теперь было гарантировано: в качестве соредактора журнала он получал жалованье 550 талеров и еще 250 или около того от гонораров.
Теперь путь к женитьбе был наконец открыт. В марте он написал Руге:
«Едва мы подпишем договор, я поеду в Кройцнах и женюсь… Не романтизируя, могу сказать, что я влюблен по уши, и это совершенно серьезно. Я помолвлен уже более семи лет, и моя невеста участвовала от моего имени в тяжелейшей борьбе, которая подорвала ее здоровье. Отчасти против ее пиетистских и аристократических родственников, для которых Господь на небесах и Господь в Берлине являются предметами равного почитания, а отчасти против моей семьи, в которой обосновались некоторые радикалы и другие заклятые враги. В течение многих лет мы с моей невестой ведем более бесполезные и изнурительные бои, чем многие другие люди в три раза старше нас, которые постоянно говорят о своем “опыте”. Как же дорого это слово нашим поборникам золотой середины!» [7]
Трудности в семье Женни усугубились с приездом ее сводного брата Фердинанда, карьерного государственного служащего и впоследствии прусского министра внутренних дел, который в 1838 году был назначен на важный пост в Трире. Возможно, чтобы избежать его влияния, Женни вместе с матерью, вероятно уже в июле 1842 года, переехала на курорт Кройцнах в 80 км к востоку от Трира. Маркс навестил ее там в марте, чтобы составить планы относительно брака.
Как только он уехал, Женни написала ему:
«Мне кажется, что ты никогда не был таким дорогим, таким милым, таким очаровательным. Каждый раз, когда мы расставались, я была очарована тобой и хотела бы, чтобы ты вернулся, чтобы еще раз сказать тебе, как ты дорог, как ты совершенно дорог мне. Но в этот последний раз ты ушел триумфатором; я не знала, как ты был дорог мне в глубине души, пока не увидела тебя во плоти; у меня остался только один верный портрет, на котором ты стоишь перед моей душой во всей своей ангельской мягкости и доброте, возвышенной любви и духовном блеске. Если бы ты снова был здесь, мой дорогой маленький Карл, какую способность к счастью ты нашел бы в своей храброй девочке; и даже если бы ты проявил худшие наклонности и еще более гнусные намерения, я все равно не приняла бы реакционных мер [8]; я бы терпеливо сложила голову, пожертвовав ей моему непослушному мальчику <…> Помнишь ли ты еще наши разговоры в сумерках, наши манящие игры, наши часы дремоты. Дорогое сердце, каким хорошим, каким любящим, каким внимательным, каким радостным ты был!» [9]
В письме также содержались подробные инструкции о том, что нужно и что не нужно покупать для свадьбы, которая состоялась в протестантской церкви и регистрационной конторе в Кройцнахе 19 июня 1843 года. В официальной регистрации пара была описана как «г-н Карл Маркс, доктор философии, проживающий в Кёльне, и фройляйн Иоганна Берта Юлия Женни фон Вестфален, без определенного рода занятий, проживающая в Кройцнахе». Из двух семей присутствовали только мать Женни и ее брат Эдгар, а свидетелями были знакомые из Кройцнаха.
У Маркса и Женни сразу же начался медовый месяц, который длился несколько недель. Сначала они отправились в Швейцарию, чтобы увидеть Рейнские водопады близ Шафхаузена, а затем, проехав по провинции Баден, не спеша вернулись в Кройцнах. Позже Женни рассказывала историю, которая наглядно иллюстрирует, какими необычайно безответственными они оба были (и оставались) в отношении денег. Мать Женни дала им немного денег на медовый месяц, и они взяли их с собой, в ларце. Они везли их с собой в вагоне во время путешествия и брали с собой в разные отели. Когда к ним приходили нуждающиеся друзья, они оставляли его открытым на столе в своей комнате, и каждый мог взять столько, сколько хотел. Стоит ли говорить, что вскоре ларец опустел [10].
Вернувшись в Кройцнах, Маркс и Женни три месяца жили в доме ее матери, что позволило Марксу «уйти с публичной сцены к себе в кабинет» [11] и приступить к написанию статей для Deutsch-Französische Jahrbücher[35]. Было ясно, что Jahrbücher станет специфически политическим изданием. Хотя Маркс уже затрагивал политические темы в своих статьях для Rheinische Zeitung, его подход – как и положено в полемических статьях – был весьма эклектичен: он черпал аргументы из Спинозы, Канта, Гегеля. Теперь он почувствовал потребность в более систематической критике и решил попытаться разобраться с политической философией Гегеля, особенно в «Философии права» (Philosophie des Rechts). Все ученики Гегеля рано или поздно должны были это сделать, когда стало ясно, что прусское правительство не проявляет никакой способности стать гегелевским «рациональным государством». Маркс вынашивал эту идею по меньшей мере год. В марте 1842 года он писал Руге: «Другая статья, которую я также намереваюсь написать для Deutsche Jahrbücher, будет содержать критику той стороны гегелевского естественного права, которая касается конституции. Существенной ее чертой является критика конституционной монархии, этого фальшивого и весьма спорного института» [12]. Далее он сообщил, что статья уже готова и ее нужно только переписать. Полгода спустя он все еще говорил о необходимости издания статьи в Rheinische Zeitung. Критика гегелевской политики, которую Маркс разработал за три месяца, проведенные в Кройцнахе, гораздо богаче его предшествующего логико-политического подхода.
Два фактора сформировали взгляд Маркса на политику Гегеля. Первый – его недавний опыт работы редактором Rheinische Zeitung. Много лет спустя, в предисловии к работе «К критике политической экономии», Маркс писал: «Первым, что я предпринял для разрешения мучивших меня сомнений, стало написание критического обзора гегелевской философии права <…> Мое исследование привело меня к выводу, во-первых, что правовые отношения, как и формы государства, не следует понимать ни сами по себе, ни из так называемого общего развития человеческого разума, а скорее уходят корнями в материальные условия жизни (совокупность которых Гегель, по примеру англичан и французов XVIII века, объединяет под названием “гражданское общество”); а во-вторых, что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии» [13]. Хотя этот рассказ слишком упрощен, опыт работы в Rheinische Zeitung и отказ Гейне и социалистов (включая Гесса) от либеральной политики помогли ему – в его критике Гегеля – в гораздо большей степени учесть социально-экономические факторы.
Вторым фактором стало впечатление, произведенное на Маркса чтением «Предварительных тезисов к реформе философии» Фейербаха. Маркс уже читал Фейербаха, когда писал докторскую диссертацию. Но его magnum opus, «Сущность христианства», в котором утверждалось, что религиозные верования являются лишь проекциями отчужденных человеческих желаний и способностей, не произвел на Маркса такого сильного впечатления, как на Руге [14]. Зато «Тезисы…» оказали на него немедленное и значительное влияние: они были опубликованы в Швейцарии в феврале 1843 года в подвергшемся цензуре сборнике очерков для Deutsche Jahrbücher Руге. В них Фейербах применил к спекулятивной философии подход, который уже использовал в отношении религии: теология все еще не была полностью упразднена, но у нее оставался последний рациональный оплот в философии Гегеля, которая была такой же великой мистификацией, как и любая теология. Поскольку диалектика Гегеля начиналась и заканчивалась бесконечным, конечное – а именно человек – было лишь фазой в эволюции сверхчеловеческого духа: «Сущность теологии – трансцендентная и экстериоризированная человеческая мысль» [15]. Но философия не должна была начинаться с Бога или Абсолюта, ни даже с бытия как предиката Абсолюта; философия должна была начинаться с конечного, конкретного, реального и признать примат чувств. Поскольку пионерами такого подхода были французы, истинному философу надлежит быть «галло-германской крови». Философия Гегеля была последним прибежищем теологии и как таковая должна быть упразднена. Это должно было произойти благодаря осознанию того, что «истинное отношение мысли к бытию таково: бытие – субъект, мысль – предикат. Мысль возникает из бытия, а не бытие возникает из мысли» [16].
Маркс ознакомился с «Тезисами» Фейербаха сразу после их публикации и написал восторженное письмо Руге, который прислал ему их: «Единственный пункт в афоризмах Фейербаха, который меня не удовлетворяет, – это то, что он придает слишком большое значение природе и слишком малое – политике. А ведь союз с политикой – единственное средство для современной философии стать истиной. Но то, что произошло в XVI веке, когда у государства были последователи, столь же восторженные, как и у природы, несомненно, повторится» [17]. Для Маркса путь вперед лежал через политику, но политику, которая ставила под сомнение существующие представления об отношениях государства и общества. Именно «Тезисы» Фейербаха позволили ему осуществить свой особый поворот диалектики Гегеля. Для Маркса в 1843 году (как и для большинства его радикально-демократических современников) Фейербах был Философом. Каждая страница критики политической философии Гегеля, которую Маркс разрабатывал летом 1843 года, свидетельствует о влиянии метода Фейербаха. Правда, Маркс придал своей критике социальное и историческое измерение, отсутствующее у Фейербаха, но один момент был центральным в обоих подходах: утверждение, что Гегель изменил правильное соотношение субъектов и предикатов. Основная идея Маркса заключалась в том, чтобы взять реальные политические институты и продемонстрировать тем самым, что гегелевская концепция отношения идей к реальности была ошибочной. Гегель пытался примирить идеальное и реальное, показывая, что реальность есть развертывание идеи и, следовательно, она рациональна. Маркс, напротив, подчеркивал противоположность между идеалами и реальностью в светском мире и классифицировал все предприятие Гегеля как спекулятивное, под которым он подразумевал, что оно основано на субъективных представлениях, расходящихся с эмпирической реальностью [18].