но Союз Готтшалька (хотя сам Готтшальк не соглашался с целями легиона) согласился организовать выплаты.
В одном Маркс и Готтшальк все же были согласны – убывающая значимость Союза коммунистов. На собрании кёльнского отделения в середине мая Готтшальк подтвердил свое решение выйти из Союза, заявив, что его устав нуждается в пересмотре, хотя и пообещал в будущем сотрудничать, если потребуется [19]. Однако к тому времени Союз практически перестал существовать. Из Берлина Борн писал Марксу: «Союз распущен; он везде и нигде» [20]. Представляется вероятным, что Маркс воспользовался полномочиями, предоставленными ему в Брюсселе в феврале, чтобы объявить о формальном роспуске, несмотря на сопротивление бывших лидеров Союза справедливых. По словам Петера Розера, члена кёльнской группы, впоследствии ставшего свидетелем короля[90]: «Поскольку договориться было невозможно, а Шаппер и Молль настаивали на сохранении Союза, Маркс воспользовался своей дискреционной властью и распустил Союз. Он считал продолжение его существования излишним, поскольку целью Союза был не заговор, а пропаганда, а в нынешних условиях пропаганда могла вестись открыто, и секретность была не нужна, поскольку свободная пресса и право на объединение были гарантированы» [21]. Маркс позже говорил, что деятельность Союза «угасла сама собой, так как появились более эффективные средства для осуществления ее целей» [22]. А два года спустя в Лондоне Маркс обнаружил, что Союз «воссоздан» [23]. Причины, которые Маркс приводил для роспуска, кажутся неправдоподобными: они лишь доказывают необходимость продолжения существования открытого Союза коммунистов. Более вероятно, что Маркс считал радикальную политику Союза коммунистов и «17 требований» вредной для более умеренной линии, проводимой газетой Neue Rheinische Zeitung.
III. Neue Rheinische Zeitung
В этот период основные усилия Маркса были направлены на реализацию идеи, которую он вынашивал с начала немецкой революции: основание влиятельной радикальной газеты. Кёльнские коммунисты уже планировали выпуск газеты, редактором которой должен был стать Гесс. Но Маркс и Энгельс тоже строили планы. Они начали собирать подписку еще в Париже, а по прибытии в Кёльн, по словам Энгельса, «за 24 часа с помощью Маркса мы завоевали местность, и газета была нашей, хотя мы и согласились взять Генриха Бюргерса в редакционный комитет» [24]. Главной трудностью для них являлись деньги: Энгельс отправился собирать подписчиков в Вупперталь, но безуспешно. О своем отце он писал, что тот «скорее пришлет нам 1000 пуль, чем 1000 талеров» [25]. В итоге они собрали только 13 000 талеров из необходимых 30 000, и Марксу пришлось внести значительную сумму из собственного кармана. Использование паевых средств подверглось резкой критике в газете Рабочего союза, которую редактировал Готтшальк: газета Маркса, как утверждалось, отдала себя в руки «денежной аристократии», а ее печатник Клаут снизил заработную плату и пытался навязать своим рабочим соглашение о запрете забастовок. Клаут ответил, что он всего лишь отказался повышать зарплату и что редакция не имеет никакого контроля над печатниками. Редакционный совет состоял только из членов Союза коммунистов, за исключением Бюргерса, которого вскоре вытеснили. По словам Энгельса, Маркс осуществлял «чистую и простую диктатуру», которая была «совершенно естественной, неоспоримой и свободно принимаемой. Благодаря ясности своего видения и твердости своих принципов он превратил газету в самую известную в революционный период» [26]. Единственным предметом критики было то, что Маркс работал слишком медленно. «Маркс не журналист и никогда им не будет, – писал Борн. – Он тратит целый день на передовую статью, будто она посвящена решению глубокой философской проблемы. Он меняет, шлифует и изменяет измененное и никогда не может ничего подготовить к сроку» [27]. С самого начала Neue Rheinische Zeitung задумывалась как общенациональная газета, содержащая мало местных новостей. Энгельс написал большинство ведущих статей в ранний период и следил за событиями во Франции и Англии, в то время как Маркс сосредоточился на внутренней политике. В целом газета носила скорее фактический и иронически-описательный, чем теоретический характер, и в ней выходил привлекательный фельетон под редакцией Георга Верта.
Маркс приехал в Германию с надеждой воспроизвести здесь революционную ситуацию, которую пережил в Париже, но вскоре понял, что это невозможно. Германская «революция» была неполной: только в Берлине и Вене случились серьезные стычки насильственного характера, и во всей Германии только один принц потерял свой трон, не говоря уже о голове. В 1848 году удалось лишь модифицировать автократические структуры: они полностью исчезли только после Первой мировой войны. Самодержавному правительству удалось сохранить контроль и над армией, и над администрацией, более мощной, чем во Франции или Англии (поскольку она контролировала развитие экономики, которая в то время нуждалась в защите). У ограниченного характера революции 1848 года было две основные причины. Прежде всего, Пруссия, ключ к Германии, все еще имела социальную структуру, гораздо более схожую с Восточной Европой и Россией, чем с государствами Западной Европы [28]. Прусская землевладельческая аристократия – «юнкеры» – все еще держала в своих руках решающую власть, опираясь в основном на неэмансипированных крепостных. Вторая причина заключалась в характере оппозиции правительству: после того как было обещано созвать общегерманское собрание (оно прошло только в середине мая), оппозиция посвятила свое время подготовке к выборам, рассылала петиции и оправдывала свои надежды. Эта оппозиция сама по себе была крайне разнородной, и различные либералы, радикалы и социалисты, из которых она состояла, могли иметь очень мало общего в программе. Не могли оказать большого влияния и организации рабочего класса: несмотря на то что теперь они были легализованы и быстро распространялись, их интересовали в основном повышение зарплаты и улучшение условий труда.
В этой ситуации программа Neue Rheinische Zeitung содержала, как позже говорил Энгельс, два основных пункта: «Единая, неделимая, демократическая Германская республика и война с Россией, которая приведет к восстановлению Польши» [29]. В Пруссии мартовские события вынудили Фридриха Вильгельма сформировать министерство во главе с Рудольфом Кампхаузеном, видным либеральным предпринимателем из Рейнской области. Для выработки конституции было избрано новое Прусское собрание. Это собрание было далеко не радикальным: оно вызвало шурина короля, принца Прусского, вернувшегося из Англии, куда он бежал в марте, и постановило, что его задачей является разработка конституции – панацеи того времени – «по согласованию с государем». В середине июня в Берлине произошло неудачное восстание, и Кампхаузена сменил чуть менее либеральный Ганземан, который оставался на посту до сентября. Именно саркастическим нападкам на колебания и сущностное бессилие министерства Кампхаузена Маркс посвятил большинство из тех немногих статей, которые написал о немецкой политике в первые несколько месяцев существования Neue Rheinische Zeitung.
По словам Маркса, «временные политические обстоятельства, которые следуют за революцией, всегда требуют диктатуры, и притом энергичной. С самого начала мы упрекали Кампхаузена в том, что он не действует диктаторски, не ломает и не упраздняет сразу остатки старых учреждений» [30]. Одним из конкретных направлений, в котором Маркс счел необходимым напасть на Прусское собрание, было их решение о том, что крестьяне могут купить свою свободу, но по непомерно высокой цене. Это было серьезной ошибкой:
«Французская буржуазия 1789 года ни на минуту не оставляла своих союзников, крестьян. Она знала, что в основе ее правления лежит уничтожение сельского феодализма и создание свободного, землевладельческого крестьянского класса.
Немецкая буржуазия 1848 года без колебаний предает своих крестьян, которые являются ее самыми естественными союзниками, плотью от плоти, без которых она бессильна против дворянства» [31].
В статье о Франкфуртском собрании, опубликованной в первом номере газеты, Энгельс обрушился на собрание за то, что оно не отстаивало суверенитет народа и соответствующую конституцию, что сразу же стоило газете половины ее акционеров. А неделю спустя Маркс дал франкфуртским левым следующий совет: «Мы не выдвигаем утопического требования провозгласить априори единую неделимую Германскую республику, но требуем от так называемой Радикально-демократической партии, чтобы она не путала начало борьбы и революционного движения с его конечной целью. Германское единство и германская конституция могут быть лишь конечными результатами движения, в котором и внутренние конфликты, и война с Востоком могут быть доведены до решающей точки» [32].
Но в целом газета уделяла очень мало внимания Франкфуртскому парламенту, который, по ее справедливому мнению, все больше терял свою значимость. Хотя в нем присутствовало много высокоодаренных людей, метод избрания привел к формированию парламента, состоявшего из представителей узкого среднего класса, и, лишенный какой-либо исполнительной власти, он повис в пустоте. С течением времени в парламенте стали заметны непримиримые разногласия между «большими немцами», которые хотели создать единую Германию, включающую Австрию, и «малыми немцами», которые рассчитывали на гегемонию исключительно Пруссии. А с июньским спадом рабочего движения средний класс оказывался все более изолированным и уязвимым перед лицом правительства. При такой слабости Берлинского и Франкфуртского собраний где могла искать поддержки Neue Rheinische Zeitung? Энгельс был предельно точен:
«Когда мы основали в Германии газету большого тиража, лозунг появился сам собой. Это мог быть только лозунг демократии, но такой, который везде и во всех деталях подчеркивал ее специфически пролетарский характер, который она еще не могла начертать на своем знамени раз и навсегда. Если мы отказывались от этого, если мы не хотели присоединиться к движению на его самом прогрессивном и пролетарском крыле, нам ничего не оставалось, как проповедовать коммунизм в маленьком журнальчике на углу и основать маленькую секту вместо большой партии действия. Но мы не умели быть гласом вопиющего в пустыне, ибо слишком хорошо изучили утопистов» [33].