«Положение, при котором общество зиждется на законе, – заявил он, – это юридическая фикция; закон должен зиждиться на обществе; он должен быть выражением общих интересов и потребностей общества, вытекающих из различных материальных способов производства, против произвола отдельного человека. Кодекс Наполеона, который я держу в руках, не породил современного буржуазного общества. Буржуазное общество, возникшее в XVIII веке и получившее развитие в XIX, лишь нашло свое юридическое выражение в Кодексе. Едва только он перестает соответствовать общественным отношениям, он стоит не больше, чем бумага, на которой написан. Нельзя сделать старые законы основой нового общественного развития в той же мере, в какой эти старые законы породили старые общественные условия <…> Всякая попытка утверждения вечного действия законов постоянно вступает в противоречие с современными потребностями, препятствует развитию торговли и промышленности и прокладывает путь к социальным кризисам, которые перерастают в политические революции» [67].
Далее Маркс объяснил, что в этом контексте Национальное собрание представляло современное буржуазное общество в противовес феодальному обществу Объединенного сейма и как таковое было не способно примириться с монархией. Более того, собрание лишь получало свои права от народа, и «если корона совершает контрреволюцию, то народ справедливо отвечает революцией». В заключение Маркс сделал пророчество: «Каким бы путем ни пошло новое Национальное собрание, необходимым результатом может быть только полная победа контрреволюции или новая и успешная революция. Вероятно, победа революции возможна только после полной контрреволюции» [68]. Троих подсудимых вновь оправдали, и председатель сочувствующих присяжных поблагодарил Маркса за его поучительные объяснения. Две речи Маркса в свою защиту вскоре были опубликованы в виде памфлета.
Одним из результатов февральских выборов стало то, что они спровоцировали в Рабочем союзе серьезный раскол, который назревал уже некоторое время. В конце концов Готтшальк был оправдан и освобожден из тюрьмы перед Рождеством. Он нашел Рабочий союз сильно изменившимся с июля и, понимая, что переизбрание на пост президента на своих условиях невозможно, по собственному желанию покинул Кёльн и отправился в Брюссель. Однако он продолжал с интересом следить за делами Союза и выражал свое мнение через газету Союза, редактором которой был его близкий друг Принц. Принц предпринял яростную атаку на демократов, и комитет, собравшийся на следующий день, 15 января, решил назначить комиссию для надзора за редакционной деятельностью Принца [69]. Но Принц не поддавался надзору, и Союз был вынужден основать конкурирующий журнал. По предложению Шаппера организация Союза была ужесточена, «чтобы не возникло разногласий из-за отсутствия правил» [70]. Шаппер сам стал председателем; Маркс не занимал никакой официальной должности, хотя он и Энгельс предложили читать членам Союза раз в две недели лекции по социальным вопросам. В конце февраля Готтшальк сам начал яростную атаку на Маркса в неподписанной статье в газете Принца. Готтшальк особенно возражал против статьи Маркса в Neue Rheinische Zeitung, в которой тот отстаивал свою позицию по поводу предстоящих выборов. Маркс писал: «Мы, конечно, меньше всего желаем господства буржуазии <…> Но наш призыв к рабочим и мелкой буржуазии таков: вы должны предпочесть страдать в современном буржуазном обществе, промышленность которого создает материальные условия для нового общества, которое освободит всех вас, чем вернуться к устаревшей форме общества, которая под предлогом спасения ваших классов ввергает всю нацию в средневековое варварство» [71]. На самом деле это, похоже, означало изменение по сравнению с резким выбором между социальной республиканской революцией и феодальной реакцией, который Маркс провозгласил в декабре. Готтшальк быстро атаковал эту измененную позицию в неподписанном открытом письме «К г-ну Карлу Марксу», которое было типичным для многих нападок на Маркса со стороны левых во время (и после) революции 1848 года:
«Почему мы должны совершать революцию? Почему мы, люди пролетариата, должны проливать свою кровь? Неужели мы должны, как вы, господин проповедник, провозглашаете, спасаться от ада средневековья, добровольно бросаясь в чистилище дряхлого капиталистического правления, чтобы попасть в облачный рай вашего коммунистического кредо?.. Вы несерьезно относитесь к освобождению угнетенных. Для вас страдания рабочего, голод бедняков имеют лишь научный и доктринерский интерес. Вы возвышаетесь над такими страданиями и сияете, как ученый солнечный бог. Вас не трогает то, что движет человеческим сердцем. Вы не верите в дело, которое представляете. Да, хотя вы каждый день подрезаете революцию по образцу свершившихся фактов, хотя у вас есть коммунистическое кредо, вы не верите в восстание рабочего народа, чей поднимающийся поток уже начинает готовить крушение капитализма; вы не верите в неизменность революции, вы даже не верите во врожденную способность к революции <…> И теперь, когда мы, революционная партия, поняли, что мы не можем ожидать ничего от любого класса, кроме собственного, и поэтому наша единственная задача – сделать революцию постоянной, теперь вы рекомендуете нам людей, которые, как известно, являются слабаками и ничтожествами» [72].
Такова была суть нападок Готтшалька, повторявших прежние идеи Вейтлинга. Маркс не ответил на этот выпад, который большинство членов Союза не одобряло. Готтшальк вернулся в Кёльн летом, а в сентябре умер от холеры, прозябая в бедных кварталах города. Не только Готтшальк считал, что политика Маркса недостаточно радикальна. Молль и Шаппер никогда не одобряли односторонний роспуск Марксом Союза коммунистов [73], а его отделения за пределами Германии продолжали вести (довольно призрачное) существование. После бегства из Кёльна в сентябре Молль поселился в Лондоне и оживил тамошнюю группу. Было решено восстановить Союз коммунистов на более широкой основе: избрали новый Центральный комитет в составе Молля, Генриха Бауэра и Эккариуса, а Шапперу предложили основать группу в Кёльне «даже без согласия Маркса» [74]. Шаппер созвал собрание избранных лиц, до сведения которых донес, что после событий декабря 1848 года существование Союза коммунистов вновь стало необходимостью. Та встреча оказалась безрезультатной, и вскоре после этого Молль появился в Кёльне с конкретной целью привлечь на свою сторону Маркса и Энгельса. В помещении газеты Neue Rheinische Zeitung состоялось собрание, на котором Маркс решительно выступил против этой идеи. Во-первых, он утверждал, что относительная свобода слова и печати, все еще существовавшая, упраздняет необходимость существования Союза. Во-вторых, он был против его воссоздания, «потому что в качестве цели была провозглашена единая, неделимая республика» – а значит, устав Союза становился скорее социалистическим, чем коммунистическим, – «а также потому, что устав располагал к конспирации» [75]. Участники собрания не согласились, и Молль продолжил поездку по другим немецким городам, но без особого успеха.
Тем временем давление на Neue Rheinische Zeitung усиливалось. Газета Маркса – и сам Маркс – сделались объектом внимания как военных, так и гражданских властей. 2 марта двое унтер-офицеров вызвали Маркса, чтобы узнать имя автора статьи, в которой сообщалось об осуждении одного из офицеров за незаконную продажу армейских материалов. Маркс описал эту встречу в последующем письме с жалобой кёльнскому коменданту: «Я отвечал господам, (1) что статья не имеет ко мне никакого отношения, так как это вставка в нередакционную часть газеты; (2) что им может быть предоставлена бесплатная возможность для опровержения; (3) что они могут добиваться удовлетворения в суде. Когда господа указали, что вся Восьмая рота считает себя оклеветанной этой статьей, я ответил, что только подписи всей Восьмой роты могут убедить меня в этом. Тогда господа унтер-офицеры заявили мне, что если я не назову “того человека”, если я не “выдам его”, то они “не смогут более сдерживать своих людей” и все “закончится плохо”. Я ответил, что угрозами и запугиванием они ничего не добьются. Тогда они ушли, бормоча что-то себе под нос» [76].
Энгельс в гораздо более позднем письме дал понять, что не только горькая ирония Маркса заставила военных так быстро уйти: «Маркс принял их в халате, в карман которого он положил незаряженный пистолет, причем рукоять было хорошо видно. Одного взгляда на это было достаточно, чтобы сержанты перестали требовать дальнейших объяснений» [77]. Позднее Энгельс также вспоминал, что многие удивлялись, «как мы могли так беспрепятственно вести свои дела в оплоте прусской власти под носом у восьмитысячного гарнизона и прямо напротив главного сторожевого поста; но восемь штыков, 250 патронов и красные якобинские шапки наборщиков превращали и нашу редакцию в крепость, которую нельзя было взять внезапной атакой» [78].
Впрочем, дни Neue Rheinische Zeitung были, очевидно, сочтены. За месяц до закрытия Маркс предпринял самый драматичный шаг за весь год своего пребывания в Кёльне: он разорвал связи с демократами, которые до того так стремился поддерживать. 15 апреля газета Neue Rheinische Zeitung опубликовала краткое сообщение, подписанное Марксом, Шаппером, Аннеке, Беккером и Вольфом: «Мы считаем, что нынешняя организация демократических ассоциаций содержит слишком много разнородных элементов, чтобы обеспечить деятельность, отвечающую целям дела. Мы считаем, что более тесная связь между рабочими ассоциациями предпочтительнее, поскольку их состав однороден; поэтому с сегодняшнего дня мы выходим из состава Рейнского комитета Демократических ассоциаций» [79].
Причины решения Маркса, вероятно, были комплексными. Демократическая ассоциация долго обсуждала вопрос о том, следует ли ей сменить название на Демократическую и Республиканскую ассоциацию, но отклонила предложения и, как следствие, подверглась ожесточенным нападкам со стороны Neue Kölnische Zeitung Аннеке. Вероятно, к разрыву с демократами Маркса подтолкнуло также основание Союза коммунистов и критика изнутри Рабочего союза за его временную позицию. Содержание Neue Rheinische Zeitung уже некоторое время тянулось к этому «левому повороту»: в марте Вольф начал серию статей о бедствиях силезского крест