против русской тирании на том основании, что это пойдет на пользу только польскому рабочему классу, а тиранию следует осуждать в целом. Это возражение было отклонено значительным большинством голосов. Однако французам удалось добиться того, что в повестку дня были включены резолюции о создании международных кредитных обществ и «религиозной идее» [54].
Польский вопрос был вновь поднят на Генеральном совете в начале 1866 года, и была предпринята попытка, при содействии недавно созданной в Лондоне французской секции Интернационала, добиться отмены решения Лондонской конференции. Маркс превзошел эту попытку, и его поддержал Энгельс (впервые выступивший в связи с Интернационалом), который написал три статьи для Common-wealth[143] (преемника Beehive как рупора Генерального совета) под заголовком «Какое отношение рабочий класс имеет к Польше?». Австро-прусская война также вызвала вспышку того, что Маркс назвал «прудонизированным штирнеризмом» [55], когда Лафарг (вскоре ставший зятем Маркса, но в то время находившийся под влиянием Прудона) предположил, что все национальности и даже нации являются «устаревшими предрассудками». По мнению прудонистов – и здесь они находились в прямой оппозиции к наполеоновскому поощрению национального возрождения, – все государства по своей природе централизованны, а значит, деспотичны и порождают войны, а также противоречат мелким экономическим интересам, характерным для последователей Прудона. У Маркса эти взгляды вызывали исключительно иронию и, как он сообщал Энгельсу, «англичане очень смеялись, когда я начал свою речь со слов, что наш друг Лафарг и другие, отменившие национальности, говорили с нами на “французском”, то есть на языке, который девять десятых аудитории не понимали» [56].
На Женевском конгрессе большинство делегатов были франко-швейцарскими – 33 примерно из 60, – но прибыл и значимый французский контингент. Чтобы ответить на неизбежный вызов со стороны французов, Маркс – который лично присутствовал только на последнем Гаагском конгрессе Интернационала в 1872 году – составил подробные инструкции для делегатов Генерального совета, сводившиеся «к таким пунктам, которые позволяют немедленно достичь согласия и сотрудничества рабочих и придают непосредственную силу и импульс потребностям классовой борьбы и организации рабочих в класс» [57]. Социальные вопросы занимали бóльшую часть повестки дня. В инструкциях Маркса подчеркивалась необходимость профсоюзов в борьбе с капиталом и их будущая роль как «организующих центров рабочего класса в широких интересах его полного освобождения» [58]; эти предложения были изменены французской поправкой о справедливости и «взаимности» как конечной цели. Французы также безуспешно выступали против резолюции Генерального совета о законодательном введении восьмичасового рабочего дня, поскольку не верили в использование государства в качестве реформирующего органа. Высказывания Маркса о детском труде как о «прогрессивном, разумном, законном», хотя в условиях капитала он «стал мерзостью» [59], не встретили сопротивления; однако прудонисты добились принятия поправки, запрещавшей женский труд.
Мнение Маркса о том, что постоянные армии должны быть в конечном счете заменены «всеобщим вооружением народа и всеобщим обучением его пользованию оружием» [60], также было одобрено без возражений. Он распорядился, чтобы проблемы международного кредита и религиозных идей были «оставлены на усмотрение французов». Неизбежно возник польский вопрос, и взгляды Маркса встретили сильное сопротивление, поскольку французы выработали замечательную контррезолюцию, которая гласила: «Мы, сторонники свободы, протестуем против всех деспотий; мы решительно осуждаем и порицаем организацию и социальные тенденции русского деспотизма, как неизбежно ведущие к самой жестокой форме коммунизма; но, будучи делегатами экономического конгресса, мы считаем, что нам нечего сказать относительно политической реконструкции Польши» [61]. Прудонисты не разделяли того, что считали «русофобией» Маркса, и не понимали, почему русский деспотизм должен осуждаться более конкретно, чем любой другой. В итоге конгресс принял компромиссную резолюцию, предложенную Беккером, которая была ближе к французскому предложению и предполагала поражение Маркса. В ходе дебатов об организации Толен снова предложил, чтобы делегатами конгрессов были только рабочие. Кремер в ответ заявил, что в Британии многое зависит от членов среднего класса. «Среди этих членов, – добавил он, – я упомяну только одного, гражданина Маркса, который всю свою жизнь посвятил триумфу рабочего класса» [62]. Маркс очень опасался Женевского конгресса, но, как он писал Кугельману, «в целом его результаты превзошли мои ожидания» [63].
III. Интернационал в зените
В 1867–1869 годах, когда состоялись три конгресса в Лозанне, Брюсселе и Базеле, Интернационал достиг вершины своего могущества и влияния. Лозаннский конгресс вновь стал франко-швейцарским собранием. Маркс был слишком поглощен работой над первым томом «Капитала» и не мог уделять много времени подготовке, так что многочисленная французская делегация оказала значительное влияние: им удалось добиться принятия компромиссной резолюции об ответственности государства за образование, и они согласились только на слова «общественная собственность» в связи с бельгийской резолюцией, призывавшей к национализации железных дорог и других монополий. Прудонисты выступали за крестьянскую собственность, и обсуждение вопроса о национализации земли пришлось отложить до следующего года. Резолюции о кооперативах и кредитных схемах также были вдохновлены французами. Единственный вопрос, который объединял Маркса и французов, – как ответить на приглашение Лиги мира и свободы – международной полупацифистской организации, которую поддерживали такие разные люди, как Джон Стюарт Милль, Виктор Гюго, Брайт, Герцен, Гарибальди и Бакунин. Лига проводила конференцию в Швейцарии одновременно с Интернационалом и пригласила на нее своих представителей. В Генеральном совете Маркс решительно высказался против того, чтобы иметь что-либо общее с этой группой «бессильных буржуазных идеологов». Большинство делегатов в Лозанне высказались за сотрудничество с Лигой, но Толену удалось включить в заявление о согласии точку зрения, согласно которой войну может остановить только новая социальная система, созданная путем справедливого перераспределения богатства. Не сочтя это неприемлемым, Лига приняла заявление с энтузиазмом, но продолжать сотрудничество с Интернационалом не стала.
Текущие промышленные волнения и принятие законопроекта о реформе 1867 года в Великобритании привлекли внимание общественности к движениям рабочего класса, и Лозаннский конгресс широко освещался в британской прессе. Маркс с оптимизмом писал Энгельсу: «Все движется вперед, и в следующей революции, которая, возможно, ближе, чем кажется, мы (то есть вы и я) будем иметь в своих руках эту мощную машину. Сравните это с результатами деятельности Мадзини и других за последние 30 лет. Все это было сделано без финансовой поддержки и вопреки интригам прудонистов в Париже, Мадзини в Италии, дерзновенных Оджера, Кремера и Поттера в Лондоне, Шульц-Делицша и последователей Лассаля в Германии. Мы можем быть очень довольны» [64]. В Генеральном совете, однако, все было далеко не так гладко. Марксу снова пришлось защищать Эккариуса от англичан, которые резко возражали против снисходительного тона его отчетов в The Times о Лозаннском конгрессе. Трудности с Оджером сохранялись, пока Маркс не устранил его влияние, упразднив должность президента. Французская секция в Лондоне вызвала столько возмущения, что Маркс некоторое время всерьез рассматривал возможность переноса местонахождения Генерального совета в Женеву, пока его не отговорил Энгельс, напомнивший ему о катастрофических результатах переноса штаб-квартиры Союза коммунистов в Кёльн в 1851 году.
В Англии прогресс Интернационала замедлялся, и после 1867 года развитие практически остановилось: было мало новых профсоюзных членств и не было прорыва к рабочим в тяжелой промышленности. Генеральный совет даже был выселен из своего помещения за долги, а энтузиазм Маркса по поводу Лиги реформ сменился разочарованием, едва он понял, что она лишь отвлекает английских лидеров рабочего класса от задач Интернационала. Однако в Ирландии был один вопрос, который привлек внимание как английских лидеров рабочего класса, так и Маркса. Она захватила воображение всей семьи Маркса. Фенийские[144] террористы действовали осенью 1867 года, и с ними расправлялись, как казалось, произвольно. От их имени Маркс составил резолюцию, адресованную министру внутренних дел; он также выступил в Генеральном совете с речью, в которой подробно изложил историю уничтожения зачатков промышленности Ирландии и принесения ее сельского хозяйства в жертву английским интересам. Маркс объяснил Энгельсу, что английские члены Генерального совета не поняли, что с 1846 года англичане больше не собирались колонизировать Ирландию в римском смысле этого слова – как это происходило во времена Елизаветы и Кромвеля, – а хотели заменить ирландцев свиньями, овцами и коровами. В следующем году он рассказал, как изменились его взгляды на этот вопрос: «В течение долгого времени я верил, что, возможно, подъем английского рабочего класса сможет свергнуть ирландский режим. Я всегда отстаивал эту точку зрения в New York Tribune. Более глубокое исследование убедило меня в обратном. Английский пролетариат никогда ничего не добьется, пока не избавится от Ирландии. Вот почему ирландский вопрос так важен для социалистического движения в целом» [65]. Решение заключалось в самоуправлении Ирландии, аграрной революции и защитных тарифах. Маркс также выступил с той же речью в Немецкой рабочей образовательной ассоциации: он был рад продержаться как можно дольше, писал он Энгельсу, поскольку карбункулы делали положение стоя единственным терпимым положением.