ны четверо взрослых и двое детей (второй ребенок Лауры умер годом ранее) уехали на небольшой курорт Баньер-де-Люшон, расположенный в непосредственной близости от испанской границы. Младенец умер в конце июля, и Поль, опасаясь неминуемого ареста, перебрался в Испанию. Лаура присоединилась к нему, ее единственный оставшийся в живых ребенок заболел дизентерией. Женни и Элеонора уехали, чтобы вернуться в Лондон, но были арестованы на границе, подвергнуты длительному допросу и провели ночь в тюрьме. Женни удалось избавиться от компрометирующего письма Флуранса, одного из лидеров Коммуны. Их депортировали в Испанию, после множественных проблем с испанской полицией им в конце концов, вместе с Лаурой, удалось отплыть из Сен-Себастьяна в конце августа [134].
В Германии, ставшей теперь главным центром европейского социализма, партия Айзенаха не могла публично ассоциировать себя с Интернационалом и в любом случае больше не нуждалась в его поддержке против ADAV, старое соперничество с которой начало сходить на нет. Хотя лидеры Айзенаха по-прежнему были верны Марксу и Энгельсу, призывы из Лондона показали, что (в отличие от периода до 1871 года) Генеральный совет больше нуждался в поддержке немцев, чем они в нем. На самом деле лассальянство продолжало служить главной силой в немецком социализме; и, хотя престиж Маркса оставался высоким, это происходило скорее по личным, чем по доктринальным причинам. В Британии публикация «Гражданской войны» привела к отставке Оджера и Лукрафта из Генерального совета, но ни один профсоюз не вышел из его состава, и Генеральный совет продолжал активно помогать забастовщикам. Тем не менее британские профсоюзы в целом становились менее радикальными: после принятия билля о реформе 1867 года и провала их кандидатов в 1868 году они стали рассматривать союз с либералами как наиболее эффективное средство достижения своих целей; а поддержка пророссийской политики Гладстона еще больше отдалила их от Маркса. Кроме Бельгии, единственными регионами, где Интернационал добился успехов после Коммуны, оставались оплоты анархизма, Испания и Италия.
Но эта ситуация лишь постепенно осознавалась Марксом, который в течение почти года после Коммуны был проникнут глубоким революционным оптимизмом и видел параллель между преследованиями Интернационала и гонениями, которым подвергались первые христиане, не сумевшие спасти Римскую империю [135]. К осени 1871 года конгресс Интернационала не проводился уже два года. В Генеральном совете Маркс сыграл важную роль в изменении предложения о проведении конгресса в Амстердаме на решение о созыве частной конференции в Лондоне, подобной той, что состоялась в 1865 году. Конференция должна была заниматься исключительно организационными вопросами, и, по замыслу Маркса, следовало сдержать растущее влияние Бакунина; действительно, он уже предлагал провести конференцию с этой целью годом ранее, в августе 1870 года. Влияние Бакунина было сосредоточено в основном в Швейцарии, где Женевская секция раскололась, а его сторонники создали Юрскую федерацию, слившись с бакунинской группой в Женеве, находящейся в яростной оппозиции к местной секции Интернационала. Политическая ситуация в Европе после Коммуны, как правило, обостряла разногласия между Бакуниным и Марксом: Маркс постепенно отказывался от надежд на скорую революцию и не хотел, чтобы Интернационал поддерживал судорожные восстания в Италии, Испании и России (странах, наиболее восприимчивых к анархистским доктринам). Анархисты считали любое революционное восстание оправданным шагом к полному уничтожению современного общества. Точка зрения Генерального совета казалась им авторитарной и неуместной [136].
Неизбежное столкновение, вызванное разными оценками политической ситуации, усугублялось личными факторами: как это ни удивительно, но в 1869 году Бакунин взялся перевести «Капитал» на русский язык. Примерно в то же время Бакунин имел несчастье познакомиться с молодым революционером-психопатом по фамилии Нечаев, только что сбежавшим из России, выдумывавшим истории о широкой революционной деятельности среди студенчества[153], и довериться ему. Нечаев был абсолютно безжалостен в своих методах, и когда Бакунин – что вполне предсказуемо для человека, который так и не закончил ни одной из своих работ, не говоря уже о переводах чужих, – захотел приостановить работу над «Капиталом» и вернуть аванс, он написал агенту Бакунина, угрожая ему смертью, если тот возьмет деньги обратно. Маркс объяснял деятельность Нечаева ненавистью к нему Бакунина, и необоснованные подозрения Маркса в отношении Бакунина подпитывались его другом-русофобом Боркхеймом, а также Николаем Утиным, которые постоянно донимали Маркса рассказами об интригах Бакунина. Утин, русский изгнанник, сотрудничавший, а затем поссорившийся с Бакуниным в Швейцарии, основал в Женеве русскую секцию Интернационала в противовес Бакунину [137]. Эта секция, насчитывавшая всего шесть членов и носившая чисто эфемерный характер, попросила Маркса представлять их в Генеральном совете. Маркс согласился, заметив Энгельсу: «Забавное положение у меня – быть представителем молодой России! Человек никогда не может сказать, на что он способен и каких странных соратников ему придется принять. В официальном ответе я хвалю Флеровского и подчеркиваю, что главная задача русского отделения – работать на Польшу (то есть помогать Европе обойти соседство с Россией). Я счел, что безопасней не сказать ни слова о Бакунине ни в официальном, ни в конфиденциальном ответе» [138].
Лондонская конференция, состоявшаяся в гостинице недалеко от Тоттенхэм-Корт-роуд в середине сентября 1871 года, была не слишком представительной: ни одного немца, всего лишь два британца, из Франции – только беженцы, из Швейцарии – два бывших сторонника Бакунина, включая Утина [139]. Единственной представительной делегацией были шесть человек из Бельгии, там Интернационал процветал. Эта группа выступила посредником между Марксом, которого сильно поддерживали беженцы-бланкисты в совете, и пробакунинскими силами. Конференция, на которой Маркс был самым активным участником, началась с рекомендации Генеральному совету ограничить свою численность и не принимать в свои ряды исключительно представителей одной национальности. Затем она запретила национальным комитетам использовать название «Генеральный совет», возобновила усилия Женевского конгресса по получению полной статистики рабочего класса, обсудила способы привлечения крестьян к членству в Интернационале и в целом попыталась ужесточить дисциплину и сделать Интернационал скорее политической партией, чем форумом для дискуссий: резолюции Лондонской конференции – первые документы Интернационала, в которых непосредственно говорится о «партии рабочих». Но главным делом был спор с бакунинцами. Конференция вновь подчеркнула приверженность политическим действиям, заявив, что «в боевом состоянии рабочего класса его экономическое движение и политическое действие неразрывно связаны». Это политическое действие вполне может быть в рамках парламентской демократии, поскольку Маркс заявлял: «Правительства выступают против нас: мы должны ответить им всеми средствами, которые есть в нашем распоряжении. Проведение рабочих в парламент равносильно победе над правительством, но нужно выбрать правильного человека» [140]. Однако решение вопроса о том, будет ли революция насильственной или нет, лежало на тех, кто стоял у власти: «Мы должны заявить правительствам: мы будем действовать против вас мирно, когда это возможно, и силой оружия, когда это может быть необходимо» [141].
Конференция отмежевалась от деятельности Нечаева, но Марксу не удалось привлечь к этому Бакунина лично. Маркс также хотел добиться осуждения бакунинского Альянса, но бельгийское посредничество убедило конференцию считать вопрос об Альянсе закрытым, заметив, что он, похоже, самораспустился и что отныне Интернационал будет принимать в свои ряды только секции или федерации. В Швейцарии диссидентствующим бакунинцам было предложено присоединиться к Швейцарской федерации или, если это окажется невозможным, назвать себя Юрской федерацией. Конференция также приняла решение о создании Английского федерального совета. Маркс сам выдвинул это предложение: он окончательно перестал выступать против его создания, понимая, что Генеральному совету не удастся привить английским рабочим интернационализм и революционный дух. Маркс также критиковал профсоюзы за то, что они представляют собой «аристократическое меньшинство» [142] и не вовлекают в свои ряды низкооплачиваемых рабочих, у которых, наряду с ирландцами, Маркс все чаще искал поддержки.
Несмотря на мнение Маркса, что они «добились большего, чем все предыдущие конгрессы, вместе взятые» [143], на Лондонской конференции разногласия в Интернационале обострились, и почти сразу же возникла оппозиция ее решениям, – оппозиция, очень скоро навсегда погасившая оптимизм, которым Маркс упивался на протяжении всего 1871 года [144]. Немцы были апатичны, как никогда (и не платили взносов с сентября 1869-го), и Маркс пошел на беспрецедентный шаг, попросив все их секции вести с ним прямую переписку [145]. Французская секция в Лондоне выступила против решений Конференции, как и последователи Виктории Вудхалл[154] в Америке, а также секции в Италии и Испании. Оппозиционные мнения были озвучены Юрской федерацией, которая в ноябре 1871 года выпустила циркуляр, осуждающий авторитаризм и иерархию в Интернационале: Генеральный совет винили в том, что он является своего рода правительством, предлагая заменить его бюро корреспонденции, связывающим свободное объединение национальных секций. Маркс написал для Генерального совета ответ под названием «Предполагаемые расколы в Интернационале». В нем он справедливо разоблачил бесперспективность многих анархистских доктрин, но также повторил обвинения против Бакунина, вытекающие из дела Нечаева, много говорил о том, что два последователя Бакунина оказались бонапартистскими шпионами, и, наконец, назвал последователей Лассаля и Бакунина сектантами, которые «прекрасно живут в то время, когда пролетариат недостаточно развит, чтобы действовать как класс. Некоторые мыслители начинают критиковать социальные противоречия и пытаются преодолеть их с помощью фантастических решений, которые рабочим массам остается только принять, пропагандировать и проводить в жизнь. По своей природе секты, которые формируются вокруг таких пионеров, являются исключительными и держатся в стороне от любой практической деятельности, от политики, забастовок, профсоюзов, словом, от любой формы массового движения. Массы рабочих остаются равнодушными или даже враждебными к их пропаганде. Будучи изначально одним из рычагов движения рабочего класса, они становятся помехой и реакционерами, как только движение овладевает ими. Примером тому служат секты во Франции и Англии, а затем лассальянцы в Германии, которые, в течение многих лет препятствуя организации пролетариата, в конце концов стали просто орудием в руках полиции» [146].