Окончательно уничтожили влияние Маркса в Интернационале растущие трудности, с которыми ему пришлось столкнуться даже в своем убежище – Великобритании. Поначалу создание Английского федерального совета не вызывало никаких проблем: Хейлз, его секретарь, продолжал поддерживать Маркса, и ему удалось основать многочисленные отделения. Первые признаки бунта появились в группах в Америке, известных как Секция-12, основанная Викторией Вудхалл и Тенни Клафлин, члены которой были представителями среднего класса (и чья основная энергия была направлена на такие цели, как свободная любовь и спиритизм), в отличие от рабочих и иммигрантских групп, возглавляемых Фридрихом Зорге и Ричардом Болте. Секцию-12 в Генеральном совете поддерживали последователи О’Брайена, которых Маркс тем не менее хотел видеть в совете, поскольку они были «часто необходимым противовесом профсоюзам в совете. Они более революционны, более тверды в земельном вопросе, менее националистичны и не подвержены буржуазному подкупу в той или иной форме. В противном случае их давно бы выгнали» [147].
Однако позиции Маркса были еще больше подорваны дезертирством в рядах его сторонников. Между Марксом и Эккариусом, который в своих сообщениях в The Times, похоже, пытался присвоить себе авторство некоторых идей Маркса, уже существовала напряженность. Эккариус, как секретарь-корреспондент в Америке, поддерживал связь с Секцией-12. И Эккариус, и Герман Юнг не одобряли присутствия бланкистов в совете и выступали за сотрудничество с радикалами рабочего класса: они считали, что тактика Маркса может привести лишь к необратимому расколу Интернационала. Несмотря на то что Маркс обратился к Эккариусу с мольбой, что «послезавтра у меня день рождения, и я не хотел бы проживать его с сознанием, что лишился одного из моих старейших друзей и единомышленников» [148], разрыв на этот раз был окончательным. Вторым ударом по позиции Маркса стало противодействие Хейлза, который до того момента был твердым сторонником Маркса, за исключением вопроса об Ирландии и независимом Английском федеральном совете. В июле он выступил с нападками на Генеральный совет в частной переписке и был отстранен от должности секретаря. На Ноттингемской конференции Английского федерального совета он предложил, чтобы английское отделение вело переписку с зарубежными секциями. Спор был передан в Генеральный совет, где Хейлза с большим трудом убедили вернуть документы.
Таким образом, дезинтеграция в Англии стала очевидной уже накануне конгресса, открывшегося в Гааге в начале сентября 1872 года. Он должен был стать последним полным собранием Интернационала, а также самым представительным: только итальянские секции отказались участвовать. Юнг и Эккариус из Англии не приехали из-за мстительности Маркса в отношении бакунинцев и нападок на британских профсоюзных деятелей. По словам Малтмена Барри, освещавшего конгресс для Standard, детей предупредили «не выходить на улицы с ценными вещами», поскольку «Интернационал их украдет» [149]. Огромные толпы следовали за делегатами от вокзала до отеля, «фигура Карла Маркса привлекала особое внимание, его имя было на устах у всех» [150]. На заседаниях Маркс тоже был заметной фигурой: его черный широкий костюм контрастировал с белыми волосами и бородой, и он почти ввинчивал монокль в глаз, когда хотел внимательно изучить аудиторию. Конгресс открылся трехдневной проверкой полномочий за закрытыми дверями. Публика слышала лишь звон председательского колокольчика, то и дело поднимавшийся над бурей гневных голосов. Сам Маркс был настолько напряжен, что почти не спал на протяжении всего конгресса. После принятия отчета Генерального совета начались дебаты по предложению об увеличении его полномочий. Некоторые хотели, чтобы полномочия Генерального совета были резко ограничены. В ответ Маркс заявил, что разумнее было бы упразднить Генеральный совет, чем превращать его в простой почтовый ящик; его авторитет в любом случае может быть только моральным и существовать только с согласия членов. Предложение было принято 32 голосами за, шестью против при 16 воздержавшихся, причем мнения членов английской делегации разделились.
«После голосования, – сообщает Барри, – наступила небольшая пауза. Это было затишье перед бурей. Зная, что будет дальше и кого это больше всего затронет, я встал и стал наблюдать за ходом операции. Поднялся Энгельс, правая рука Маркса, и сказал, что сделает сообщение для конгресса. Это была рекомендация от ряда членов Генерального совета относительно места заседаний совета на следующий год» [151]. Энгельс предлагал перенести место заседаний Генерального совета в Нью-Йорк. «Смятение и разочарование были написаны на лицах участников раскола, когда он произносил последние слова. Это был государственный переворот, и каждый смотрел на своего соседа, чтобы снять с него заклятие» [152]. Бланкисты, которые по другим вопросам вместе с немцами обеспечили Марксу значительное большинство, выступили против этого предложения; и когда было проведено голосование по вопросу о том, должен ли Генеральный совет вообще перенести свое место, участники проголосовали с очень незначительным перевесом: 26 за, 23 против и девять воздержавшихся. Наконец, появился доклад следственной комиссии из пяти человек, которая была создана после того, как Маркс в начале конгресса предложил исключить Альянс из Интернационала. Комиссия установила, что Бакунин пытался создать тайное общество в Интернационале, а также был виновен в мошенничестве. По предложению комиссии он был исключен из Интернационала. На этом конгресс закончился, и Маркс удалился в Схевенинген, где устроил для делегатов ужин на берегу моря.
Можно не сомневаться, что Маркс осознавал нецелесообразность использования Нью-Йорка в качестве места проведения Генерального совета. Аргументы, выдвинутые Энгельсом в пользу переноса, были на редкость неубедительными. Перед конгрессом Маркс писал Кугельману: «То будет вопрос жизни и смерти для Интернационала, и, прежде чем уйти в отставку, я хочу по крайней мере защитить его от разрушающих элементов» [153]. Он хотел любой ценой добиться того, чтобы бакунинцы не получили большинства на следующем конгрессе и чтобы Генеральный совет (в котором заседало неудобное количество бланкистов) по-прежнему находился под его влиянием; а ни то ни другое не было гарантировано, если совет продолжал заседать в Лондоне. Маркс все больше расстраивался из-за невозможности уделять время «Капиталу» и, похоже, всерьез задумался об отходе от дел в Интернационале уже в сентябре 1871 года, а к маю 1872 года решение стало окончательным [154].
Интернационал исчез не сразу. Маркс и Энгельс были очень заняты переводом резолюций Гаагского конгресса и некоторое время поддерживали регулярную переписку с Нью-Йорком. В Интернационале в целом антимарксистские силы проявлялись теперь гораздо сильнее, и только в Германии Маркс сохранил значительную поддержку. Сразу после Гааги анархисты провели конкурирующий конгресс: на нем были представлены только итальянцы, испанцы и швейцарцы, но вскоре к ним присоединились бельгийцы и голландцы, все они были представлены на конгрессе в 1873 году. Также присутствовал сильный контингент из Англии. После Гааги английские отделения Интернационала продолжали работать очень эффективно, но Федеральный совет раскололся, и большинство его членов (во главе с Хейлзом) вышли из состава. Оба отделения Федерального совета быстро пришли в упадок, и к 1874 году Маркс писал Зорге: «В Англии Интернационал на данный момент как бы умер, а Федеральный совет в Лондоне все еще существует как таковой только по имени, хотя некоторые его члены ведут активную индивидуальную деятельность» [155]. Генеральный совет в Нью-Йорке попытался организовать конгресс в Женеве в 1873 году, но попытка завершилась фиаско: совет не смог прислать даже одного представителя, а Маркс отговаривал своих сторонников от участия в конгрессе. Конгресс состоялся в 1874 году, и единственным делегатом от Англии был Эккариус. В том же году Зорге вышел из состава Генерального совета. В Филадельфии в 1876 году Интернационал был формально распущен. Соперничающий с ним Интернационал анархистов просуществовал еще долго: функционируя как федерация самостоятельных национальных отделений без Генерального совета, он провел свой последний конгресс в 1877 году, после чего раскололся на анархистскую и социал-демократическую части.
8. Последние десять лет
Чем дольше человек живет, как я, отрезанный от внешнего мира, тем больше он вовлечен в эмоции своего ближайшего окружения.
I. Маркс дома
В 1870-х годах жизнь Маркса стала гораздо спокойнее. В его доме больше не собирались беженцы из Коммуны или представители британских профсоюзов. Он все более настороженно относился к незнакомцам – и любому немцу приходилось предъявлять письменное подтверждение серьезности намерений, прежде чем Елена Демут впускала его в дом, – но Маркс по-прежнему с интересом принимал иностранцев, симпатизировавших социализму. Регулярные визиты, однако, ограничивались встречами с членами его семьи и узким кругом тех, кого Маркс любил называть своими «учеными друзьями». Он упорно отказывался от многочисленных приглашений читать публичные лекции [1]. Его нрав тоже стал гораздо более спокойным, а аппетит к публичным спорам значительно поутих. «Даже в Лондоне [писал он в 1881 году] я не обращал ни малейшего внимания на подобные литературные вопли. Если бы я не придерживался этой позиции, мне пришлось бы тратить бóльшую часть своего времени на то, чтобы исправлять людей от Калифорнии до Москвы. Когда я был моложе, то часто вступал в яростные споры, но старость приносит мудрость, по крайней мере, в той мере, в какой человек избегает бесполезного рассеивания энергии» [2].
Теперь распорядок дня Маркса был довольно постоянным: он любил работать по утрам, гулять после обеда, ужинать в 18:00 и принимать друзей в 21:00 [3]. Самым частым его посетителем был Энгельс, который переехал в Лондон в 1870 году и жил в прекрасном доме на Риджентс-парк-роуд менее чем в 10 минутах ходьбы от Маркса. Он регулярно приходил к нему в час дня, и друзья либо вышагивали взад-вперед по кабинету, меряя проторенную дорожку на ковре по диагонали из угла в угол, либо, если погода позволяла, отправлялись на прогулку в Хэмпстед-Хит. Женни, однако, не могла встретить последние десять лет своей жизни с большим оптимизмом. «Теперь я слишком стара, – писала она Либкнехту в 1872 году, – чтобы иметь больше надежды, а последние несчастливые события совсем меня сломили. Я боюсь, что мы, старики, не увидим много хорошего, и надеюсь только, что наши дети легче пройдут через свою жизнь» [4]. В 1875 году семья Маркса в последний раз переехала в элегантный дом с террасой, меньший по размеру, на той же улице; и, хотя Марксу по-прежнему приходилось регулярно обращаться к Энгельсу за дополнительными средствами [5], финансовые заботы последних двух десятилетий подошли к концу.