[164], а Карл Хирш, социалистический журналист, живший в Париже, основал новую газету Die Laterne[165], издававшуюся в Брюсселе. Хирша уговорили взять на себя редакцию предложенного Jahrbuch, подготовка которого была возложена на троих в Цюрихе: первый номер, однако, имел настолько квиетистский и реформистский настрой, что Маркс и Энгельс сочли необходимым заявить протест. Их также возмутило враждебное отношение цюрихских редакторов к Хиршу за то, что он напал в своей газете на социал-демократа Кайзера, который голосовал за защиту немецкой железной промышленности. На самом деле Кайзер предварительно проконсультировался со своими коллегами и заручился их согласием голосовать так, как он голосовал. Маркс, однако, отверг это маневрирование как «парламентский кретинизм» [85].
В длинном письме, направленном Бебелю, Либкнехту и другим лидерам партии, Маркс и Энгельс суммировали свои претензии. Они отвергали мнение цюрихской группы о том, что рабочий класс не способен к самоосвобождению, что целью партии должны быть только реформы и что ее программа должна быть отложена. Такая позиция, по их словам, «напоминала им 1848 год, а такие люди были представителями мелкой буржуазии <…> полными опасений, что пролетариат, под давлением своей революционной позиции, может “зайти слишком далеко”. Вместо решительной политической оппозиции – общее посредничество; вместо борьбы с правительством и буржуазией – попытка их переубедить и убедить; вместо вызывающего сопротивления жестокому обращению сверху – смиренная покорность и признание того, что наказание было заслуженным. Все исторически необходимые конфликты трактуются как недоразумения, а все дискуссии заканчиваются заверениями, что в конце концов мы все согласны с главным» [86]. Конечно, было необходимо, чтобы пролетариат был усилен буржуазными новообращенными. Но они должны были, во-первых, быть в состоянии внести ценный вклад в пролетарское дело и, во-вторых, полностью отказаться от своих мелкобуржуазных предрассудков. Маркс и Энгельс завершили следующим образом:
«Что касается нас самих, то, принимая во внимание все наше прошлое, перед нами открыт только один путь. В течение почти 40 лет мы подчеркивали классовую борьбу как непосредственную движущую силу истории, и в особенности классовую борьбу между буржуазией и пролетариатом как великий рычаг современной социальной революции; поэтому для нас невозможно сотрудничать с людьми, которые хотят вычеркнуть эту классовую борьбу из движения. При создании Интернационала мы четко сформулировали боевой клич: освобождение рабочих классов должно быть достигнуто самими рабочими классами. Поэтому мы не можем сотрудничать с людьми, которые открыто заявляют, что рабочие слишком необразованны, чтобы освободить себя, и должны быть освобождены сверху филантропическими крупными буржуа и мелкими буржуа. Если новый партийный орган примет линию, соответствующую взглядам этих жандармов, буржуазную, а не пролетарскую, то нам не останется ничего другого (как бы мы ни сожалели об этом), как публично заявить о своей оппозиции к нему и разорвать узы солидарности, которые мы до сих пор поддерживали в нашем представительстве немецкой партии за границей. Но следует надеяться, что до этого дело не дойдет…» [87]
Однако Jahrbuch просуществовал всего два номера, и в сентябре 1879 года была основана газета Sozialdemokrat. По словам Маркса, новая газета «мало чего стоила» [88]. По-прежнему поступали жалобы на проникновение мелкобуржуазных идей, и отношения продолжали оставаться напряженными. Это объяснялось скорее военным тоном Энгельса, чем Маркса, с которым, например, Либкнехту было гораздо легче иметь дело [89]. Но в конце 1880 года все ссоры были улажены, когда Бебель и Бернштейн предприняли, как они выразились, «хождение в Каноссу»[166], чтобы навестить Маркса и Энгельса. Было решено, что Бернштейн должен взять на себя редакцию Sozialdemokrat, и, к всеобщему удивлению, он добился в этом успеха. (Мнение Маркса о Бернштейне не сохранилось.) Но при всем своем оптимизме в отношении будущего Маркс очень едко отзывался о подрастающем поколении. Вот два примера: он заметил Энгельсу, что работа Дицгена ухудшается и что он считает его случай «совершенно неизлечимым» [90]. Каутский (вскоре ставший ведущим марксистским теоретиком в Германии) был заклеймен Марксом как «малоумная посредственность, слишком умная наполовину (ему всего 26), трудолюбивая в некотором смысле, занимающаяся статистикой, но не извлекающая из нее ничего разумного, принадлежащая по природе к племени филистимлян» [91].
V. Россия, Франция, Британия
До 1875 года Маркс крайне скептически относился к возможностям революции в России: его оптимизм, возникший сразу после освобождения крепостных в 1861 году, был недолгим. Несмотря на успех «Капитала» в России и восхищение отдельными мыслителями, такими как Чернышевский, Маркс продолжал думать об этой стране как об оплоте европейского реакционизма, более поддающейся внешнему давлению, чем внутреннему подрыву. В начале 1877 года – в условиях растущего напряжения между Россией и Турцией – Маркс предсказал, что «восточный вопрос» «приведет к революции в России, каков бы ни был исход войны» [92]. Он и Энгельс с большим вниманием отнеслись к Русско-турецкой войне (которая заняла вторую половину 1877 года), хотя и не были точны в предсказании ее исхода. Маркс был «в восторге от сильного и благородного выступления сыновей Магомета» [93]. И Энгельс, и он сам оказывали полную поддержку туркам на том основании, что «мы изучили турецкого крестьянина – то есть массу турецкого народа – и узнали его как безусловно одного из самых храбрых и нравственных представителей европейского крестьянства» [94] и что «поражение русских в европейской Турции приведет непосредственно к революции в России» [95]. Для Маркса этот новый кризис «является поворотным пунктом в европейской истории. Россия – а я изучал ее обстоятельства по подлинным русским источникам, как официальным, так и неофициальным, – уже стояла на пороге революции со всеми готовыми элементами. Она должным образом начнется с конституционных игр, а затем произойдет прекрасный взрыв! Если только матушка-природа не будет к нам особенно немилосердна, то мы еще испытаем эту радость» [96]. В окончательном поражении турок он обвинил вероломство Великобритании и Австрийской империи (чей распад он верно счел неизбежным) [97], а также неспособность турок произвести собственную революцию.
После того как турецкая война не смогла расшатать царизм, Маркс все больше и больше надеялся на возможность какого-то революционного движения внутри России. Он очень подробно изучал условия в России, особенно при подготовке третьего тома «Капитала»; после успеха в России первого тома «Капитала» было естественно, что растущие русские движения сопротивления обратились к нему за советом, который он с готовностью им дал. Широкая политическая деятельность стала возможной благодаря либеральной политике Александра II после освобождения крепостных в 1861 году[167]. Наиболее радикальными видами деятельности были различные ветви народничества, основными чертами которых являлись стремление выступить катализатором революции, опираясь на широкие массы крестьянства, и желание остановить развитие капитализма, найдя ему специфическую русскую альтернативу [98].
Этот вопрос был поднят в 1874 году открытым письмом Петра Ткачёва, популиста, последователя Бланки, который обвинил Энгельса в недооценке революционного потенциала общины, традиционной крестьянской коммуны. Ответ Энгельса создавал впечатление, что он считал капиталистическую стадию развития абсолютно необходимой для России: один из ведущих популистских теоретиков, Николай Михайловский, напал на эту позицию в 1877 году – утверждая, что «Капитал» подразумевал осуждение усилий русских, которые работали над развитием своей страны, минуя капиталистическую стадию. Маркс, чьи взгляды были более тонкими и неоднозначными, чем у Энгельса, ответил сам в письме в журнал «Отечественные записки». Он отверг обвинения Михайловского: «Если Россия будет продолжать двигаться по тому пути, по которому она шла с 1861 года, то потеряет самый прекрасный шанс, который история когда-либо предоставляла народу, и подвергнется всем роковым изменениям капиталистического режима». И, защищая главу «Первобытное накопление» в «Капитале», продолжил: «Если Россия стремится стать капиталистической нацией по примеру западноевропейских стран – а в последние несколько лет она прилагает немало усилий в этом направлении, – то она не добьется успеха, не превратив предварительно значительную часть своих крестьян в пролетариев; и после этого, попав в лоно капиталистического режима, испытает на себе его безжалостные законы, как и другие обманутые народы» [99].
В некоторых маргинальных заметках, которые Маркс написал по поводу «Государственности и анархии» Бакунина в конце 1874 года, он уже пришел к выводу, что «там, где крестьянство в массе своей остается владельцем частной собственности, где оно даже составляет более или менее значительное большинство населения <…> возникает следующая ситуация: либо крестьянство тормозит каждую рабочую революцию и приводит ее к провалу, как это было до сих пор во Франции; либо пролетариат <…> должен в качестве правительства проводить меры, которые непосредственно улучшают положение крестьянина и тем самым привлекают его на сторону революции; меры, которые, по существу, облегчают переход от частной к коллективной собственности на землю, так что сам крестьянин преобразуется по экономическим причинам; пролетариат не должен, однако, вступать в открытое столкновение с крестьянством, провозглашая, например, отмену наследования или отмену собственности» [100]. Таким образом, Маркс не исключал полностью возможности выхода России за пределы капиталистической стадии развития и с большим восхищением отзывался о «Народной воле», террористическом крыле популистского движения, чьей целью это являлось. После убийства Александра II в 1881 году «Народной волей» Маркс описал террористов как «отважных людей без мелодраматических поз, прямых, реалистичных и героических». Они пытались донести до Европы, что «их метод действий специфически русский и исторически неизбежный и что морализаторствовать за или против него так же бессмысленно, как и в случае с землетрясением на Хиосе» [101].