В домах этой постройки оконные проемы обыкновенно бывают толщиной в тридцать сантиметров. Но тут он был заметно больше — по меньшей мере сантиметров пятьдесят. Значит, если он правильно понимает, в доме усиливали теплоизоляцию.
Карл запрокинул голову и высмотрел трещину между потолком и наклонной стеной. Он проследил взглядом ход трещины по всему помещению и снова вернулся к исходной точке. Да, наклонная стена немного осела, первоначально стены дома не были так хорошо изолированы, это сразу видно. Добавлено не меньше пятнадцати сантиметров новой изоляции, и затем на нее были положены гипсовые плиты. Все аккуратно заштукатурено и покрашено, но со временем, как водится, образовались трещины.
Тогда он повернулся и снова открыл дверь квартиры. Прошел прямо к внешней стенке и обследовал все наклонные поверхности. Тут тоже на стыке с потолком тянулись трещины, а так ничего примечательного.
Щели и пустоты, разумеется, есть, но, судя по виду, туда ничего не запрячешь. Во всяком случае, изнутри.
Он мысленно повторил про себя последние слова: «Во всяком случае, изнутри!» И тут его внимание привлекла балконная дверь. Он взялся за ручку, открыл дверь и вышел на балкон, где скат черепичной крыши образовывал живописный задник.
— Не забывай, с тех пор прошло много времени, — прошептал он себе под нос и принялся ряд за рядом осматривать черепицу.
Балкон располагался на северной стороне дома, и мох, вобрав в себя все питательные вещества, какие были в дождевой воде, разросся так, что покрыл почти всю крышу, будто театральную декорацию.
Карл перевел взгляд на другую сторону от двери и тотчас же заметил отличие. Ряды черепицы лежали правильно и ровно, и с этой стороны тоже повсюду нарос мох. И только одно место выглядело иначе. Там, где перила балкона крепились к крыше, одна черепица выдавалась из общего ряда и готова была соскользнуть, будто с нее сбили крепежный шип и она держалась так, на честном слове. Карл поднял ее, и она легко поддалась.
Он глубоко вдохнул сентябрьский воздух. Всем его существом овладело редко возникающее ощущение, что он держит в руках нечто особенное. Нечто подобное должен был почувствовать Говард Картер, когда, проделав маленькое отверстие в двери погребальной камеры, внезапно очутился в гробнице Тутанхамона. В ямке среди стекловаты лежал обернутый в полиэтиленовый пакет металлический ящичек размером с обувную коробку.
У Карла сильно забилось сердце.
Затем он позвал горничную:
— Посмотрите на эту коробку.
Она неохотно нагнулась и заглянула под черепицу:
— Там коробка. Что это такое?
— Не знаю. Но вы можете засвидетельствовать, что видели ее на этом месте?
— Скажете тоже! — Она бросила на него сердитый взгляд. — Что я, слепая, что ли?
Мобильником он сделал несколько снимков тайника, затем показал Шарлотте:
— Вы подтверждаете, что сейчас я заснял этот тайник?
Она уперла руки в боки: сколько можно приставать с вопросами!
— Сейчас я выну эту коробку и заберу в отделение. — Это был уже не вопрос, а констатация факта, иначе она бы бросилась будить Кассандру Лассен и они подняли бы шум.
Наконец он ее отпустил, и она ушла, качая головой. Чувствовалось, что ее вера в здравый смысл представителя власти навсегда пошатнулась.
Карл подумал было позвать техников, но отказался от этой мысли, представив себе километры пластиковой ленты и толпу людей в белом. У них и без того дел хватает, а ему сейчас некогда ждать, так что обойдемся.
Затем он надел перчатки, осторожно вынул из тайника коробку, вернул черепицу на место, прошел в комнату, поставил коробку на стол и открыл. Все это он проделал на одном дыхании, плавным бессознательным движением, и крышка поддалась без всяких усилий.
Сверху лежал плюшевый медвежонок, величиной чуть больше спичечного коробка, светло-желтой масти, с вытершимся на мордочке и передних лапках ворсом. В прошлом, наверное, это было величайшее сокровище Кимми и ее лучший друг. А может быть, чей-то еще. Затем Карл вынул газетный листок, который лежал под мишкой. «Берлигские тиденде» от 29 сентября 1995 года, как значилось в уголке. День ее переезда к Бьярне Тёгерсену. Больше ничего интересного в газете не было — только длинный список рабочих вакансий.
Он заглянул в коробку, надеясь обнаружить ждущие своего часа дневники или письма, способные поведать о былых мыслях и поступках, но нашел только пластиковые пакетики, в каких обычно складывают лишние марки или карточки с рецептами. Машинально достав из кармана пару белых хлопчатобумажных перчаток, Карл надел их и вынул из коробки сразу всю пачку.
Зачем так тщательно прятать подобные вещи?
Ответ пришел, когда он рассмотрел два нижних пакетика.
— Черт возьми! — воскликнул Карл.
Там лежали две карточки из игры «Тривиал персьют», каждая в отдельном пакетике.
После пяти минут сосредоточенного размышления Карл достал блокнот и тщательно записал, в каком порядке лежали пакетики.
Затем внимательно изучил каждый в отдельности.
В одном лежали мужские наручные часы, в другом — сережка, в третьем — что-то похожее на резиновую повязку, в последнем — носовой платок.
Четыре пакетика, кроме тех двух, в которых лежали карточки.
Карл закусил губу.
Всего пакетиков было шесть.
22
Лестницу в «Каракасе» Дитлев одолел в четыре прыжка.
— Где он? — крикнул Дитлев секретарше и бегом бросился в том направлении, куда указывал ее палец.
Франк Хельмонд лежал в палате один, уже подготовленный к операции. На вошедшего Дитлева пациент взглянул без всякой почтительности.
«Странно, — подумал Дитлев, скользнув взглядом по накрытому простыней телу и забинтованному лицу. — Неужели этот идиот так ничему и не научился? Не думает, кто его побил и кто затем снова заштопал?»
По большому счету они обо всем договорились. Лечение множественных глубоких шрамов будет сопровождаться легкой подтяжкой лица и отдельных участков кожи шейного и грудного отдела. Дитлев мог предложить липосакцию, хирургию и толковые руки. А учитывая, что Дитлев в придачу отдает Хельмонду жену и целое состояние, казалось бы, он имел полное право требовать если не благодарности, то, по крайней мере, выполнения определенных договоренностей и вежливого обхождения.
Но Хельмонд уже проболтался. Некоторые сестры, надо полагать, начали задумываться над услышанным. Теперь придется их как-то переубеждать.
И хотя пациент в то время еще не отошел от наркоза, слова все равно сказаны: «Это дело рук Дитлева Прама и Ульрика Дюббёля».
Дитлев решил обойтись без вступительной речи. Судя по виду, Хельмонд не требовал особо деликатного обращения.
— Тебе известно, как легко убить человека под наркозом так, чтобы никто ничего не узнал? — спросил Дитлев. — Сейчас тебя готовят к очередной операции, которая будет вечером, и я надеюсь, что у анестезиологов не дрогнет рука. Ведь я как-никак плачу им хорошие деньги за то, чтобы они делали свою работу как следует, верно? — Он показал на Франка вытянутым пальцем. — И еще одно на всякий случай. Я полагаю, мы с тобой обо всем договорились, ты выполнишь свои обязательства и будешь молчать. Иначе есть вероятность, что твои потроха пойдут в банк донорских органов для других людей, помоложе и получше тебя, а это все же было бы довольно неприятно.
Дитлев щелкнул по капельнице, которая уже была поставлена Хельмонду.
— Франк, я не злопамятен. Так что и ты, пожалуйста, будь сдержаннее. Договорились?
Он резко толкнул кровать и пошел прочь. Если это не подействует, пусть идиот пеняет на себя.
Дитлев с такой силой хлопнул дверью, что проходивший по коридору санитар, пропустив начальника, заглянул проверить, все ли там в порядке.
А Дитлев прямиком отправился в прачечную. Чтобы избавиться от неприятного ощущения, вызванного самим фактом существования Хельмонда, ему требовались более решительные меры, чем одни словесные угрозы.
Он еще не успел опробовать свое новейшее приобретение — девушку с Минданао, где, переспав с кем не следует, рискуешь потерять голову в прямом физическом смысле. На Дитлева она произвела приятное впечатление. Такие, как она, ему особенно нравились. Девушка не смотрела в глаза и вообще была полна сознания собственной ничтожности. В сочетании с физической доступностью это сразу зажигало его. И этот огонь требовал, чтобы его погасили.
— Ситуация с Хельмондом у меня под контролем, — в тот же день сообщил Дитлев Ульрику.
Не отрываясь от руля, тот удовлетворенно кивнул. Видно было, что он почувствовал облегчение.
Дитлев глядел на мелькающий за окном пейзаж. На заднем плане проступал лес, и он чувствовал, как на него нисходит покой. В общем и целом неделя, полная неожиданностей, заканчивалась неплохо.
— А что с полицией? — спросил Ульрик.
— И это тоже. Карла Мёрка отстранили от дела.
Перед домом Торстена они остановились на еловой аллее за пятьдесят метров от ворот и повернулись к камерам наблюдения. Через десять секунд ворота впереди плавно откроются.
Въехав во двор, Дитлев вызвал на мобильнике номер Торстена и спросил:
— Где ты сейчас?
— Заезжай за хозяйственные постройки, там остановишься. Я в зверинце.
— Он в зверинце, — сообщил Дитлев, чувствуя, как в нем нарастает нетерпение.
Это была самая волнующая часть ритуала, и Ульрик уж точно сгорал в ожидании.
Они не раз видели Торстена среди полураздетых моделей или в лучах прожекторов, принимающего восхищение выдающихся людей. Но никогда его облик не выражал такого наслаждения, как тогда, когда он перед охотой посещал свой зверинец.
Следующая охота была назначена на будний день, через неделю. На этот раз приглашались только те люди, которые ранее выигрывали право застрелить особую добычу. Люди, которые получали на этих вылазках необыкновенные ощущения и материальные блага. Люди, на которых они могли положиться и которые были похожи на них.
Не успел Ульрик поставить «лендровер» на стоянку, как из соседнего здания вышел Торстен в окровавленном резиновом фартуке.