— Да, да, Карл, я прекрасно знаю, что ты думаешь. Но она уже не так невыносима. Только если ей не перечить.
Карл тяжело вздохнул.
— Не знаю, получится ли каждую неделю, Вигга. — Он заметил, как черты ее лица молниеносно стали резче. — Но я постараюсь.
Она протянула ему руку. Так у них повелось, что он давал ей пять всегда, когда был вынужден соглашаться на то, что для нее являлось временным урегулированием ситуации.
Мёрк припарковался в переулке у болота Уттерслев и почувствовал себя очень одиноким. У него в доме наверняка кипела жизнь, но это была не его жизнь. На работе он тоже думал о другом. У него не было никакого хобби, спортом не занимался. Карл терпеть не мог тусоваться с плохо знакомыми людьми и не испытывал настолько сильной тяги к алкоголю, чтобы напиваться для бодрости духа в пивных барах.
И вот мужчина в тюрбане навострил лыжи и сразил наповал его почти бывшую жену за более короткое время, чем требуется, чтобы взять напрокат порнофильм.
Его так называемый сослуживец не проживает по тому адресу, который он указал, так что и с ним тоже не потусуешься.
Ясный пень, ему было хреново.
Карл медленно втянул воздух болотистой местности между вытянутых губ и вновь почувствовал, как по рукам побежали мурашки, а пот прошиб его насквозь. Неужели ему сейчас опять станет ни до чего? Уже второй раз за одни сутки.
Он болен?
Карл взял мобильник с пассажирского сиденья и долго смотрел на номер, выбранный из записной книжки, значившийся под именем «Мона Ибсен». Насколько опасное предприятие?
Просидев так двадцать минут и ощущая, как учащается сердцебиение, Мёрк набрал номер в надежде на то, что воскресный вечер не является табу для сотрудника психологической помощи.
— Здравствуй, Мона, — тихо произнес он, когда из трубки донесся ее голос. — Это Карл Мёрк. Я…
Здесь он собирался сказать, что ему плохо. Что ему нужно поговорить. Но он не успел.
— Карл Мёрк! — воскликнула она, явно не слишком расположенная к контакту. — А я после возвращения домой как раз ждала твоего звонка. Так что ты как раз вовремя.
Сидеть на диване у нее в гостиной, насквозь пропитанной женским ароматом, — это ощущение было сравнимо с тем, когда он во время школьной поездки в Тольне Баккер[51] стоял позади деревянных бараков, а длинноногая девочка засунула свою руку глубоко ему в штаны. Дьявольское замешательство, и в то же время дерзкое прикосновение к запретному и возбуждение.
А Мона не какая-нибудь там конопатая дочка булочника с Альгэде, это явственно следовало из реакций его тела. Всякий раз, когда с кухни доносились ее шаги, он ощущал угрожающие удары в районе нагрудного кармана. Дьявольски неприятно. Того и гляди лишишься чувств.
Они обменялись любезностями и немного обсудили его последний приступ. Выпили по бокалу «Кампари Сода», затем, воодушевившись, еще по паре. Поговорили о ее поездке в Африку и оказались головокружительно близки к поцелую.
Возможно, именно мысль о том, что вот-вот произойдет, спровоцировала чувство паники.
Мона принесла блюдо с какими-то небольшими треугольничками, которые назвала легким ужином, но как можно было думать о еде, когда они оказались один на один, а на ней настолько сногсшибательно обтягивающая блузка?
Давай же, Карл, подумал он. Если мужик по имени Гюркамаль, который плетет из своей бороды косички, может, то ты тем более.
22
Он заблокировал свою жену в темнице из тяжелых коробок, в которой она должна была оставаться, пока все не окончится. Она слишком много знала.
В течение нескольких часов он слышал царапанье по полу, доносящееся сверху, а вернувшись с Бенджамином домой, — и сдавленный стон.
И только сейчас, когда он сложил все вещи мальчика в автомобиль, в чулане воцарилась полная тишина.
Он поставил в магнитолу диск с детскими песенками и улыбнулся сыну в зеркало заднего вида. Когда они проедут около часа, настанет покой. Так всегда действовала на него поездка по югу Зеландии.
Голос сестры в телефоне звучал заспанно, но она резко оживилась, стоило ему упомянуть, сколько он собирался им платить за заботу о Бенджамине.
— Да, ты все правильно услышала, — сказал он. — Три тысячи крон в неделю. Я буду изредка наведываться и проверять, что вы делаете это как положено.
— Заплати нам за месяц вперед, — ответила она.
— Хорошо, договорились.
— И, кроме того, ты будешь платить нам, как обычно.
Он кивнул про себя. Он ожидал услышать это требование.
— Я ничего не меняю. Успокойся.
— На сколько положили твою жену?
— Не знаю. Посмотрим, что будет дальше. Она действительно серьезно больна. Возможно, надолго.
Ева ни в какой форме не выразила сочувствия или сожаления. Она была не такой.
— Ты должен пойти к отцу, — строго приказала мать. Ее волосы были растрепаны, платье перекручено на талии. Значит, отец снова до нее добрался.
— Зачем? — спросил он. — Мне нужно прочитать Послания к Коринфянам к утренней молитве, отец сам так сказал.
В детской наивности он полагал, что она спасет его. Вступится за него. Отстранит от удушающих объятий отца и хотя бы в этот единственный раз предоставит ему оправдание. Чаплин — это всего-навсего игра, которую он полюбил. От этого никому нет никакого вреда. Ведь и Иисус тоже играл, когда был ребенком, они же знали это.
— Сейчас же отправляйся к нему! — Мать сжала губы и толкнула его в шею. Этот толчок столько раз предшествовал побоям и унижению.
— А я расскажу, что ты пялишься на нашего соседа, когда он снимает в поле майку, — заявил он.
Она встрепенулась. Они оба понимали, что это нехорошо. Что даже малейшая вспышка свободы и мерцание иной жизни были прямой дорогой в ад. Они слышали об этом в общине, из обеденных молитв и из каждого слова, запечатленного в черной книжице, которая вечно была наготове в кармане отца. Сатана прятался во взглядах, которыми обменивались люди. Сатана скрывался в улыбке и в любой форме прикосновений. Вот что было написано в книжице.
Нет-нет, совсем нехорошо, что мать глазела на соседа, однако отцовские руки постоянно были распущены, они никому не позволяли извлечь пользу из сомнения.
И мать сказала то, что навсегда разделило их с этого момента.
— Ах ты, дьяволово отродье, — холодно прозвучало из ее уст. — Поскорей бы Сатана забрал тебя туда, откуда ты явился. Пусть пламя чистилища спалит твою кожу и наделит тебя вечной болью. — Она кивнула. — Да, ты выглядишь напуганным, но Сатана уже овладел тобой. Отныне мы не станем больше о тебе заботиться.
Она распахнула дверь и толкнула его в пропахшую портвейном комнату.
— Подойди сюда, — приказал отец, обматывая спасательный пояс вокруг запястья.
Шторы были задвинуты, так что сквозь них просачивалось совсем мало света. За письменным столом стояла Ева, в своем белом платье похожая на соляной столб. Видимо, он не бил ее, так как руки не были подняты и она была в состоянии контролировать свой плач.
— Так ты все еще играешь в Чаплина, — лаконично проговорил он.
В тот же миг он догадался, почему Ева избегает смотреть в его сторону.
Теперь будет действительно тяжело.
— Вот документы Бенджамина. Лучше пусть они будут у вас, раз он пока будет жить у вас. На случай болезни.
Он протянул деверю всякие свидетельства.
— Ты считаешь, он может заболеть? — с волнением спросила сестра.
— Это маловероятно. Нет, Бенджамин крепкий и здоровый мальчик.
Он уже понял по глазам деверя — тот хочет больше денег.
— Мальчики в возрасте Бенджамина едят очень много, — сказал он. — Одни только подгузники обойдутся в тысячу крон в месяц, — добавил он. Если кто-либо решился поставить это под сомнение, они бы тут же нашли доказательства в «Гугле».
И деверь потер руками, как скупой Скрудж из «Рождественской истории». Дополнительно пяти тысяч крон единоразово будет вполне достаточно, сообщали эти движения.
Однако деверь их так и не получил. Все равно они промелькнули и исчезли в кармане проповедника, из тех, кто с презрением относится к тому, какая община и за что платит.
— Если возникнут какие-то проблемы с тобой или с Евой, наш договор будет пересмотрен, понятно вам? — предупредил он.
Деверь нехотя согласился, а сестра уже была далека отсюда. Нежная кожа малыша была тщательно прощупана неумелыми пальцами.
— Какого цвета у него сейчас волосы? — спросила она невидящим взглядом, полным блаженства.
— Такого же, как у меня в его возрасте, если ты, конечно, еще помнишь, — ответил он, отметив, как ее тусклые глаза потупились.
— И избавьте Бенджамина от своих чертовых молитв, понятно? — изрек он напоследок, перед тем как расстался с деньгами.
Он видел, как они кивнули, но их молчание ему не понравилось.
Через двадцать четыре часа на него свалятся деньги. Миллион крон чудесными подержанными купюрами.
В этом он абсолютно не сомневался.
Теперь он отправится к эллингу и проверит, что дети в более-менее нормальном состоянии, а утром, когда произойдет обмен, он снова приедет сюда и убьет девочку. Парня он накачает хлороформом и в ночь на вторник выкинет на поле неподалеку от Фредерикса.
Он проинструктирует Самуэля, что тот должен сказать родителям, чтобы они знали, что именно им всегда будет необходимо иметь в виду. Что убийца его сестры имеет сообщников и постоянно будет в курсе, где находится семья. Что у них достаточно детей для того, чтобы он поступил так же опять, и чтобы они не чувствовали себя в безопасности. Если у него возникнет малейшее подозрение, что они кому-то о чем-то рассказали, это будет стоить им еще одного ребенка. Все это должен был поведать им Самуэль. У этой угрозы не было временных рамок. Кроме того, они должны знать, что он маскируется. Того человека, которого, как они считают, они знают, в действительности не существует, и в своих маскировках он никогда не повторяется.