– Насколько мне известно, в Сирии не выращивают чай.
– Травяной чай. Ночью ты так сильно кашлял…
Карл напряг шейные мышцы, однако это не помогло. Скорее, наоборот.
– А где Роза, она отправилась домой?
– Нет. Бо?льшую часть ночи она провела в туалете. Дошла очередь и до нее.
– Вечером она вроде еще не болела.
– А потом вот заболела.
– А теперь она где?
Хоть бы была подальше, подумалось Карлу.
– Она в Королевской библиотеке, изучает литературу про Спрогё. В те отрезки времени, что Роза провела не в туалете, она сидела и копалась в Интернете. Вот тут кое-что есть… – Он протянул Карлу несколько скрепленных листов.
– Нельзя ли мне сначала немного подкрепиться?
– Конечно. Пока будешь читать, угощайся вот этим. Оттуда же, откуда и чай. Они очень-очень-очень вкусные.
«Вероятно, в этой фразе одно или пара «очень» лишние», – подумал Карл, вперившись взглядом в упаковку с арабскими письменами и изображением печенья, которое даже матрос, потерпевший кораблекрушение, не сразу решится отведать.
– Спасибо, – буркнул он и поспешил в уборную освежиться дезодорантом, надеясь на несколько иной завтрак.
У Лизы с третьего этажа наверняка припасены в ящиках какие-нибудь лакомства.
Так что, вероятно, стоило к ней заглянуть.
– Хорошо, что зашел, – обрадовалась Лиза, обнажив кривоватые передние зубы в обезоруживающей улыбке. – Я отыскала твоего кузена Ронни, и, должна сказать, это оказалось очень нелегко. Он меняет места жительства, словно пижаму.
Карл представил себе две свои застиранные ночные футболки, чередующиеся друг с другом, и тотчас попытался выкинуть такое сравнение из головы.
– И где же Ронни сейчас? – спросил он, стараясь быть более тактичным, чем хотелось.
– Снимает квартиру в Ванлёсе, вот его мобильный. Это предоплаченная телефонная карта, просто чтобы ты знал.
Дьявол! Мимо Ванлёсе он проезжал каждый день. Воистину мир тесен.
– А где наши громы и молнии, неужто тоже приболела? – он показал в сторону места фру Серенсен.
– Нет, как и меня, ее не так легко сбить с ног, – Лиза обвела руками опустевшие офисы. – Не то что слабаков мужского пола. Ката на курсах по нейролингвистическому программированию. Сегодня последний день.
Хм. Не может быть, чтобы ее звали Ката.
– Ката – это фру Серенсен?
Лиза кивнула.
– На самом деле, Катарина, но она сама сказала, что предпочитает, чтобы ее называли Ката.
Карл побрел к лестнице в подвал. Здесь, на третьем этаже, делать было нечего.
– Ты прочитал мои распечатки? – набросилась Роза на Карла, не успел он войти. Выглядела она не очень хорошо.
– К сожалению, не успел… Кажется, тебе лучше отправиться домой.
– Чуть позже. Нам кое о чем надо поговорить.
– Да, я так и думал. Что-то связанное со Спрогё?
– Гитта Чарльз и Рита Нильсен находились там в одно и то же время.
– Ну и… – Он отреагировал так, словно не понял смысла сказанного, но на самом деле прекрасно понял.
Отлично проделанная работа, как ни крути.
– Они могли быть знакомы, – продолжила Роза. – Гитта Чарльз была в числе персонала, а Рита числилась воспитанницей.
– Что ты подразумеваешь под словом «воспитанница»?
– Видимо, ты не слишком много знаешь о Спрогё, верно?
– Я знаю, что это остров между Зеландией и Фюном; мимо него проходит мост через Большой Бэльт и его видно с парома, когда плывешь через Большой Бэльт. Посреди острова стоит маяк. Там холм и куча травы.
– Ну да, и несколько зданий, правда?
– Точно. После того как в непосредственной близости от острова построили мост, постройки стало четко видно, в особенности со стороны Зеландии. Они желтого цвета, да?
Тут вмешался Ассад – на этот раз аккуратно причесанный, но с исцарапанным лицом. Видимо, нужно прикупить ему новую бритву.
Роза склонила голову набок.
– Ты, наверное, знаешь о женском доме, находившемся там, да?
– Ну да, конечно. Что-то связанное с женщинами фривольных нравов, которых помещали туда на определенный срок, так?
– Да, типа того. Я вкратце расскажу, а ты, Карл, послушай, да и тебе, Ассад, не помешает.
Она подняла указательный палец вверх, как школьная учительница. Вот она, Роза, в своей стихии.
– Все началось в тысяча девятьсот двадцать третьем году с Кристиана Келлера, стоявшего во главе датской системы попечительства. В течение целого ряда лет он руководил учреждениями для слабоумных, в том числе и Брайнингом. Потом они стали именоваться «келлерскими учреждениями». Он принадлежал к числу врачей, которые, слепо веря в собственную непогрешимость, считают себя вправе оценивать и отбирать людей, неспособных занять так называемое «правильное» место в датском обществе. Учреждение на Спрогё открыли для практического воплощения его теорий. Это были евгенические[71] и социально-гигиенические представления того времени о «дурном наследственном материале», а также случаи рождения детей-дегенератов, ну и прочий подобный бред.
Ассад улыбнулся.
– Евгеники! Вот-вот, я прекрасно знаю, что это такое. Когда у мальчиков отрезают яички, чтобы они пели писклявым голосом. Их было огромное количество в прежних ближневосточных гаремах.
– Ты имеешь в виду евнухов, – поправил его Карл и только тут заметил его хитроватое выражение лица.
Как будто бы он не знал.
– Да я просто пошутил. Я ознакомился ночью с данным вопросом. Слово «евгеника» происходит из греческого языка и означает «хорошее происхождение». Учение о том, как проводить разделение людей, основываясь на этническом и социальном происхождении. – Он дружелюбно хлопнул Карла по плечу.
Несомненно, он знал гораздо больше о данной теме, чем Карл.
Затем улыбка Ассада исчезла.
– И знаешь, что? Я ненавижу евгенику, – заявил он. – Ненавижу, когда кто-то считает себя более человеком, чем других. Расовое превосходство, ты в курсе. Разделение людей на более и менее ценных особей. – Он вперился взглядом в Карла.
Ассад впервые затронул такую тему.
– Но ведь именно о том идет речь, когда мы говорим о человеке, правда? – продолжил он. – Ощущай свое огромное превосходство над остальными, и тогда всё в порядке. Ведь к этому же все стремятся?
Карл кивнул. Стало быть, Ассад ощутил дискриминацию на собственной шкуре.
– То, что тогда совершалось, было чистой воды шарлатанством, – продолжила Роза. – В действительности врачи не знали ни шиша. Если женщина вела себя асоциально, она тут же попадала под пристальное внимание. В особенности те из них, кто отличался фривольностью нравов. Говорили о низком уровне сексуальной нравственности и обвиняли таких женщин в распространении венерических заболеваний и рождении умственно неполноценных детей. Дабы избавиться от нежелательных личностей, их ссылали на Спрогё без какого-либо суда и на неопределенный срок. Врачи воспринимали это как свое право и свой долг, так как сами были нормальными, а женщины выбивались из нормы.
Роза на мгновение прервалась, чтобы придать следующему предложению больше веса.
– На мой взгляд, там были просто узколобые, до одурения самодовольные врачи-выскочки. Они спешили предложить свои услуги, если церковный приход желал избавиться от женщины, попиравшей принципы буржуазной морали. В каком-то смысле уподобляли самих себя Богу.
Карл кивнул.
– Или дьяволу, – добавил он. – Но я-то, честно признаюсь, считал, что женщины на острове были слабоумные. Конечно, сей факт не оправдывает обхождение, которое они там получали, – поторопился он сказать. – Возможно, даже наоборот.
– Тсс, – презрительно цыкнула Роза. – Да, их называли слабоумными. Возможно, так и выходило, исходя из результатов дурацких и примитивных тестов на интеллект, применяемых врачами. Но как назвать тех, кто позволял себе называть слабоумными женщин, проживших всю жизнь в нищете? Подавляющее большинство действительно были социальными отщепенцами, пускай; но с ними обходились как с преступниками или с низшими существами. Конечно, были там и слабоумные, и умственно отсталые, но далеко не все. Насколько мне известно, никогда еще до сих пор глупость в Дании не считалась уголовным преступлением, в противном случае не так много сейчас разгуливало бы на свободе бывших членов правительства. Иначе говоря, они совершали абсолютно неприемлемое преступление против человечности. Вряд ли Суд по правам человека и «Эмнести Интернэшнл» дали бы им медаль за их поступки. Но, черт возьми, нечто подобное до сих пор происходит в нашей стране. Только подумайте обо всех тех, кого пристегивают ремнями. Кого таблетками доводят до бессознательного состояния. О тех, кому отказывают в гражданстве, потому что они не могут ответить на идиотские вопросы. – Последнюю фразу Роза практически выплюнула со слюной.
«Ей нужно выспаться, а может, у нее просто месячные», – подумал Карл и полез в карман за печеньем Лизы. Он предложил ей попробовать, но она отказалась. Ах да, у Розы проблемы с желудком, вспомнил Мёрк. Тогда он предложил Ассаду, но и тот не захотел. Ну и слава богу, самому больше достанется.
– Послушай дальше. Известно ли тебе, что женщины не могли покинуть остров? Жуткое место, настоящая преисподняя. К обитателям там относились как к ненормальным, но не проводилось никакого лечения, потому что это была не больница. В то же время Спрогё не считалось и тюрьмой, а потому женщины пребывали там в течение неопределенного срока. Некоторые сидели почти всю жизнь, не имея контактов с семьями и другими людьми за пределами острова. И все бесчинства происходили аж вплоть до шестьдесят первого года… Черт возьми, Карл, беззакония продолжались уже на твоем веку, понимаешь? – Несомненно, чувство справедливости Розы было ущемлено не на шутку.
Мёрк собирался возразить, но ведь она права. Все происходило уже при его жизни, и Карл был удивлен.
– Ладно, – кивнул он. – И Кристиан Келлер депортировал таких женщин на Спрогё, так как считал, что они не были приспособлены к нормальной жизни, верно? И поэтому там очутилась Рита Нильсен?