Нет, Мона не такая. Если б она встретила другого, то сразу прямо сказала бы об этом.
И все же в голову Карла закралось мрачное чувство, что его обманули. Признаться, он не чувствовал ничего подобного лет с двенадцати. Тогда одним ярким летним днем он обнаружил любовь всей своей юности, затмевающую собой все вокруг Лизу, позирующей у открытого бассейна. Она вдруг предстала перед ним в декольтированном купальнике, обнажив коричневые покатые бедра, и сразу удалилась от него на расстояние многих световых лет. Они вместе взрослели и смущались своей близости почти влюбленных, – и вдруг ее абсолютно открытая улыбка оказалась адресована другим. Когда она наконец заметила Карла, ее улыбка изменилась. В одно мгновение девочка превратилась в женщину, а он был покинут и унижен, по-прежнему заключенный в мальчишеское тело.
Не менее десяти лет ему потребовалось на избавление от чувства одиночества, в которое она его повергла, и вот теперь он ощущает то же самое. Отправлен в отставку, предоставлен самому себе… Это была даже не ревность, а нечто более глубокое и гораздо болезненнее.
«Черт возьми, приятель, – сказал сам себе Карл, – да ты впал в зависимость от Моны. Когда же это случилось?»
Глава 13
Услышав в коридоре топот Розы, они приготовились к худшему. Вот и приближается расплата за вчерашнее скудо-умие. Зачем Карл вообще ляпнул про ее отца? Знал же, что это Розино больное место…
– Карл, спокойно. С утра я успел побеседовать с Аллахом. День сегодня благоприятный, – заметил Ассад.
Невероятно, как этому человеку удавалось установить контакт и с богом, и с простыми смертными.
– Идите-ка оба сюда, – первым делом прозвучало из уст Розы. Сияющий взгляд, в своем репертуаре. – У меня для вас небольшой сюрприз.
Несомненно, она предчувствовала сопротивление с их стороны, именно поэтому развернулась на каблуках, и им ничего не осталось, как только последовать за ней.
Если не считать облупившегося после прогулки по Брумлебю носа, Роза пребывала в отличной форме – настоящая телочка. Ассаду по-прежнему приходилось нелегко, а Карл не справлялся со взятым темпом по причине бессонницы и загрязненных легких. Так что оба задыхались, пробегая мимо постового в направлении Полицейской площади в попытке угнаться за Розой, на всех парах припустившей через Хамбросгэде к парковке у здания «Фальк».
Ни один гастрольный грузовик не мог бы лучше соответствовать названию из букв, стилизованных под колючую проволоку, вьющемуся над фургоном. Какое ликование пробуждалось в фанатах дэт-метала при взгляде на эту мумию транспортного средства: багровые языки пламени от радиаторной решетки до задних фар… Заостренные рога буйвола с черепами…
Группа из Мальмё «Даггерс’н’Свордс» действительно постаралась на славу.
Раздался лязг, и Роза толкнула в сторону раздвижную дверь прицепа, знаком призывая их войти внутрь.
Проклятье, неужто это бледное отстраненное лицо Сверре Анвайлера выглядывало из глубины фургона и мрачно кивало им? Он указал на диван напротив себя и, не произнеся ни слова, протянул им пару банок с пивом.
– Я постараюсь побыстрее, – сказала Роза. – Так как через десять минут Сверре отправляется в Орхус. Ему надо успеть на паром.
Карл присел на диван, отодвинул футляр с гитарой к стенке и усадил рядом с собой Ассада. Напротив них сидел человек, которого на протяжении целого года жаждал разыскать Интерпол. От этой колымаги было каких-нибудь сто метров до штаб-квартиры национальной полиции, а рядом находилось полицейское управление с корпусом немедленного реагирования под предводительством Ларса Бьёрна. Как он мог рассчитывать на то, что сможет так запросто улизнуть и преспокойно отправиться в Орхус?
– Я-то думала, что Анвайлер сейчас в Мальмё, поэтому сегодня утром собиралась поехать туда на поезде, но затем взглянула на расписание концертов «Даггерс’н’Свордс» и обнаружила, что вчера они играли в «Троммене» в Хёрсхольме. – Роза излучала самодовольство. – Поэтому я связалась с организаторами и спросила, не знают ли они, где в данный момент находится группа. И мне ответили, что они все еще сидят за завтраком в «Отель Злип» в Баллерупе; накануне разразилось настоящее веселье, так что они выедут с некоторым опозданием.
– Да, когда она позвонила, я решил, что это очередная девочка-групи, – вклинился в монолог швед – на языке, который, судя по всему, должен был быть похожим на датский.
– Да, я знаю, что была довольно настойчива, – рассмеялась Роза.
Карл нахмурился. Впоследствии придется, видимо, поговорить с ней о том, что человека, подозреваемого в убийстве и разыскиваемого Интерполом, не вызывают на встречу по телефону. К нему едут и арестовывают. Без предупреждения.
– Роза объяснила мне ситуацию, и я на самом деле пришел в ужас, так как ничего об этом не знал, – продолжал пройдоха. – Но я уверяю вас, что не имею к этому несчастью абсолютно никакого отношения.
Потрясающе членораздельная для шведа речь.
– Ничего иного я от вас и не ожидал, – отреагировал Карл.
– Наверное. Но я ведь отсутствовал все это время, так что ничего не знал. Я не бывал в Сюдхавнен с тех пор, как продал свой плавучий дом, но подумывал при случае навестить покупательницу, чтобы посмотреть, как там идут дела.
– Могу подтвердить, мы уже обнаружили кое-что, свидетельствующее о вашем отсутствии, однако каким образом мы можем знать наверняка? – спросил Карл.
– Каким образом? Ну, у меня дома есть множество доказательств. Квитанции, фотографии, много чего… Все это находится в моей квартире в Мальмё. Вы могли бы просто попросить.
Карл кивнул.
– Если дело действительно обстоит так, как вы утверждаете, то луч следовательского фонаря удалится от вашей персоны, мы это прекрасно понимаем. Допустим; но в таком случае не могли бы вы мне рассказать, что такое находилось на лодке, что могло спровоцировать столь масштабный взрыв? Сложноватый вопрос, правда?
Анвайлер вертел в руках какой-то предмет, напоминающий трубку от старого радио – возможно, какая-то деталь от усилителей, стоявших в задней части прицепа. Ночная рейв-вечеринка оставила тяжелые темные круги под его бесцветными глазами. Какая-то печать тоски характеризовала линию его губ и жесткие реликвии, которыми он сам себя украсил: пирсинг в ушах, татуировка на шее и гладко выбритая макушка.
– Нет, я так не считаю, – лаконично ответил он.
Своеобразная атмосфера просветления и мира распространилась внутри фургона с нагромождением черной кожи с заклепками и надраенных до блеска сапог.
– Я же готовил лодку к продаже. Многократно красил полы. Обрабатывал все деревянные поверхности маслом. Поэтому в старом моторном отсеке еще осталось немного лака и масла. Я сказал ей, что мне потребуется еще день, чтобы убрать это все, однако дамочка уверила меня, что сама этим займется и хорошенько проветрит помещение, а я могу спокойно уезжать. И, честно говоря, меня это весьма устраивало.
– То есть вы утверждаете, что она позабыла об этом хламе, он самовозгорелся и судно мигом взлетело на воздух? Вот только я уверен, что если б дело обстояло так, то технические специалисты наверняка уже выяснили бы это. И еще, разве они не обнаружили бы на дне остатки упаковок, если б вы оказались правы в своих догадках?
– Нет, потому что лак и масло стояли в пластиковых ведрах. – Анвайлер подавленно осмотрелся. – Но тут явно комбинация этого и чего-то еще. Мне надо было подумать об этом, когда я показывал ей лодку, потому что она казалась очень несобранной. Говорила «да» на все, что я ей объяснял, но выглядела так, словно не вполне понимала мои слова.
– Газовая плита?
– Нет. – Он печально посмотрел на следователей. – Я подумал про генератор.
– Он стоял в моторном отсеке?
Швед медленно кивнул.
– Господин Анвайлер, почему бы нам с вами не перейти через дорогу и не рассказать моему шефу о том, что вы только что поведали нам?
Сверре пожал плечами и напомнил, что он уже сказал, что очень занят и должен успеть на паром.
Но Карлу было виднее. Нежелание сотрудничать, коему он оказался свидетелем, говорило скорее о естественном для бывшего преступника недоверии к тому, что его могут с готовностью выслушать.
У таких людей, в конце концов, тоже имелся свой опыт.
Преодолеть ступеньки на третий этаж было тяжело, а бутылка «Чивас ригал»[96] в руке у Карла ощущалась абсолютно лишней.
«Прощальный прием» – гласила надпись на дверях столовой. С таким же успехом можно было написать «Кончина отдела „А“» или «Триумф отдела преступлений против личности».
Ничто теперь не останется таким, каким было при Маркусе Якобсене. Какого хрена он уходит именно сейчас? Неужели не мог хотя бы дождаться, когда Карл тоже отправится на покой?
В честь этого события фру Сёренсен испекла какие-то отсыревшие кексы, на которые клюнули лишь те сотрудники, кто был голоден как волк. Лиза украсила неравномерно нанесенную глазурь датскими флажками. Под несметное количество пластиковых стаканчиков, в которые особо нечего было налить (как-никак, рабочее время), кто-то постелил бумажную скатерть с неуместной фразой из аккуратных печатных букв: «Наслаждайтесь пенсией, шеф, спасибо и всего хорошего – да здравствует отдел А!»
Речь начальника полиции была лаконичной и миновала все те подводные камни, которые накопились за многие годы размолвок с шефом отдела убийств, а потому оказалась на удивление бессодержательной, в то время как монолог Ларса Бьёрна строился в основном на перечислении того, что он собирался перенять от руководства Маркуса, но в еще большей степени того, чего он не собирался перенимать.
Когда новый начальник наконец завершил, один только Гордон вышел вперед и пожал руку этому придурку, на что Бьёрн с улыбкой и с какой-то неожиданной доброжелательностью похлопал его по плечу.
Тесно сблизив головы, они обменялись парой слов. Студент и новоиспеченный начальник отдела убийств. О чем они так конфиденциально шептались? Разве Гордон – не просто вызывающий раздражение студент юридического факультета, которому позволили сунуть свой нос в ту часть механизма, где правовая система подвергается испытанию на прочность?