Под потолком опять засвистело.
Потом под ней задрожала земля, обдало жаром и холодом одновременно. На мгновение она подумала о Боге и мысленно позвала Его. Затем у нее в голове что–то блеснуло.
Краткая вспышка света, страшный грохот, а затем хлынул яркий свет.
Дальше она уже ничего не помнила.
Эпилог
2007 год
Все это получило самое широкое освещение в прессе. Несмотря на печальные обстоятельства, новое расследование дела Люнггор и полученные в его ходе результаты были признаны значительным достижением. Пив Вестергор, как инициатор создания нового отдела, осталась чрезвычайно довольна и грелась в лучах славы, одновременно пользуясь случаем раскритиковать в пух и прах всех, кто не разделял ее взглядов на общество.
Что в конце концов совершенно отвлекло внимание от Карла. Все, что он в итоге получил, — три визита в больницу, извлечение дроби из ноги да психотерапевтический сеанс, предложенный Моной Ибсен и им отвергнутый.
И вот они вернулись в свой подвал. На доске объявлений появилось два пластиковых пакетика с дробью: двадцать пять штук, добытых медиками из ноги Карла, и двенадцать — из плеча Ассада. Выкидной нож с десятисантиметровым лезвием лежал теперь в ящике письменного стола. Со временем все это добро, наверное, будет выброшено.
Можно сказать, что с Ассадом они сработались: Карл не вмешивался в его дела, а тот вносил в подвальное существование дух беспечности. Три недели проведя в полном бездействии, уделяя внимание лишь сигаретам и кофе, который варил Ассад, да слушая заунывную музыку, Карл наконец протянул руку к стопке дел в углу стола и начал их перебирать.
Работы было невпроворот.
— Карл, ты не собираешься сегодня в Фелледспарк? — спросил Ассад, заглянув в дверь. — Ты же знаешь — Первое мая. Много народу на улицах, праздник, всюду флаги. Так ведь говорят?
Карл нехотя поднял взгляд и кивнул.
— Попозже разве что. Но ты, если хочешь, можешь идти.
Карл взглянул на часы — двенадцать. В прежние времена за людьми признавалось право на короткий день.
Но Ассад покачал головой:
— Это не для меня. Там слишком много людей, с которыми я не хочу встречаться.
Карл опять кивнул. Что ж, его дело.
— Завтра рассмотрим эту стопку, — сказал он, похлопав по папкам рукой. — Договорились?
Возле глаз Ассада разбежались морщинки, так что пластырь на виске чуть не отклеился.
— Хорошо, Карл! — согласился он.
И тут зазвонил телефон. Это была Лиза, и, конечно же, с обычным сообщением: начальник отдела убийств просит Карла подняться к нему в кабинет.
Карл выдвинул нижний ящик письменного стола и вынул оттуда тоненькую пластиковую папочку. У него было такое чувство, что сегодня без нее не обойтись.
— Ну, Карл, как дела?
На этой неделе Маркус Якобсен уже в третий раз имел удовольствие задавать этот вопрос.
Карл пожал плечами.
— Что ты теперь расследуешь?
Снова пожатие плечами.
Начальник отдела убийств снял бифокальные очки и положил в бумажный развал на столе.
— Прокурор внес сегодня предложение о соглашении с адвокатами Уллы Йенсен и ее сына.
— Вот как.
— Восемь лет матери и три года сыну.
Карл кивнул: вполне ожидаемое решение.
— Улла Йенсен, по–видимому, попадет в закрытое психиатрическое заведение.
Карл еще раз кивнул. Наверняка скоро и сын последует за ней туда же. Разве может этот несчастный пережить тюремное заключение и остаться в здравом уме?
— Слышно что–нибудь новое о Мерете Люнггор?
Карл покачал головой:
— Она все еще находится в искусственной коме, но хорошего ждать нечего. Вероятно, мозг непоправимо пострадал от множественных тромбов.
Маркус Якобсен кивнул:
— Ты и водолазы из Хольмена сделали все возможное!
Шеф перебросил Карлу журнал: судя по обложке, по водолазному делу, только заголовок был написан как–то странно. Неграмотные они, что ли?
— Все правильно, просто это норвежский журнал. Открой на четвертой странице.
Карл окинул быстрым взглядом иллюстрации. Старая фотография Мереты Люнггор. Фотография герметической капсулы, которую водолазы пристыковали к двери шлюза, чтобы спасатель мог перенести женщину из барокамеры в мобильную декомпрессионную камеру. Ниже был помещен краткий текст, в котором разъяснялись функции спасателя и ход подготовительной работы в герметической капсуле, рассказывалось об устройстве барокамеры, о ее пристыковке, о том, как сначала давление в камере повысили, чтобы остановить кровотечение из ран женщины. Имелся план здания и чертеж мобильной камеры со спасателем внутри, который давал пострадавшей кислород и оказывал первую помощь. Далее размещались фотографии врачей перед огромной барокамерой в Ригсхоспиталете и старшего сержанта Микаэля Овергора, специалиста, который внутри барокамеры ухаживал за умирающей от кессонной болезни пациенткой. А в конце был крупнозернистый снимок Карла и Ассада, сделанный на пути в машину «скорой помощи».
«Выдающийся пример взаимодействия экспертов военно–морского флота и вновь учрежденного отдела полиции, которым завершилось вызвавшее самые разноречивые предположения дело о розыске пропавшего человека в Дании» — гласил заголовок.
— Да, — начал шеф отдела убийств, улыбнувшись самой обаятельной из своих улыбок, — в связи с этим к нам обратилось полицейское управление Осло. Они хотят подробнее ознакомиться с твоей работой, Карл. Осенью они направят к нам делегацию, и я прошу тебя оказать им хороший прием.
Карл невольно скривился:
— Мне некогда этим заниматься!
Только еще не хватало, чтобы в его подвальных коридорах толпились норвежцы!
— Ты же знаешь, нас всего два человека в отделе. А чему, кстати, сейчас равен наш бюджет, шеф?
Маркус Якобсен ловко уклонился от прямого ответа.
— Сейчас, когда ты снова выздоровел и вернулся на работу, тебе самое время подписать эту бумагу. — Он протянул Карлу то дурацкое заявление с просьбой принять его на курсы повышения квалификации для руководящего состава.
— Не хочу, шеф. — Карл к нему даже не притронулся.
— Но так надо. Почему ты не хочешь?
«Сейчас у нас обоих одно на уме: как бы поскорее закурить», — подумал Карл.
— Причин много, — сказал он. — Вспомни, например, о реформе социального обеспечения. Очень скоро для нас будет введен пенсионный возраст начиная с пятидесяти лет, в зависимости от занимаемой должности. Я не хочу быть полицейским, который трясется за свое место, и не хочу превращаться в канцелярскую крысу. Не нужно мне много подчиненных. Не хочу учить уроки, сдавать экзамены, стар я уже для этого. Не хочу заказывать новые визитные карточки и вообще не хочу никаких повышений. Вот почему, шеф.
Начальник отдела убийств устало посмотрел на него:
— Ты перечислил много такого, чего вовсе не будет. Однако если ты хочешь быть начальником отдела «Q», значит, надо идти на курсы.
— Нет, Маркус. — Карл покачал головой. — Хватит с меня учиться, я больше не хочу. С меня хватает того, что приходится с пасынком заниматься математикой. Только он все равно провалится. Отдел «Q» по–прежнему так и будет возглавлять вице–комиссар полиции — вот мое последнее слово, а я так и буду ходить в прежнем чине.
Он поднял руку и показал шефу пластиковую папку.
— Маркус, видишь это? — Он вынул листок из папки. — Тут текущий бюджет отдела «Q» в том виде, в каком он был утвержден фолькетингом.
С другой стороны стола послышался тяжелый вздох.
Карл указал пальцем на итоговую строку: пять миллионов крон в год.
— Насколько я понимаю, получается на четыре с лишним миллиона больше того, что тратится на содержание моего отдела. Я ведь не ошибся?
Начальник отдела убийств потер лоб.
— Что ты этим хочешь сказать? — с заметным раздражением спросил он.
— Тебе ведь хочется, чтобы я забыл про эту бумажку, а мне хочется, чтобы ты забыл про приглашение на курсы.
У шефа заметно изменился цвет лица.
— Карл, это шантаж, — неестественно спокойным голосом ответил он. — Тут у нас так не принято.
— Вот именно, шеф. — Карл вытащил из кармана зажигалку и поджег листочек с бюджетом отдела.
Цифра за цифрой вся смета исчезла в пламени. Пепел он сбросил на одну из брошюрок, загромождавших письменный стол, а затем протянул зажигалку Маркусу Якобсену.
Вернувшись в подвал, Карл застал Ассада в поклоне на молитвенном коврике: сейчас тот был недоступен ни для чего мирского. Карл написал записку и оставил ее на полу у дверей каморки.
«Увидимся завтра», — было написано на листке.
По пути в Хорнбэк он обдумывал, что скажет Харди об амагерском деле. Да надо ли вообще заводить этот разговор? В последние недели дела у Харди шли неважно: плохо было с отделением слюны и он с трудом мог говорить. Врачи сказали, что это поправимо. Хуже обстояло с его желанием жить.
По этой причине его перевели в другую комнату с лучшим видом из окна: лежа на боку, он, вероятно, мог наблюдать, как где–то вдали по Эресунну проходят вереницы судов.
Год назад они сидели в кафе на Баккене, обжираясь свининой в соусе с петрушкой и запивая ее из бутылки с большой золотой медалью, и Карл изливал душу, жалуясь на Виггу. Сейчас же он сидел у кровати Харди и не имел права жаловаться ни на что.
— Полиции Сорё пришлось отпустить человека в рубашке, — брякнул он без обиняков.
— Кого? — сипло переспросил Харди, ни на миллиметр не повернув головы.
— У него есть алиби. Но все уверены, что он тот самый. Тот, кто стрелял в тебя, в меня и в Анкера и кто совершил убийство в Сорё. И все же им пришлось его отпустить. Мне очень жаль, что не могу сказать тебе ничего другого.
— Плевать мне на это. — Харди закашлялся, как будто поперхнулся, а Карл, обойдя вокруг кровати, намочил под краном бумажную салфетку. — Какая мне радость, если даже они его поймают?
— Мы поймаем и его, и остальных, кто в этом участвовал, — заверил Карл, отирая ему подбородок и выступившую в уголках рта пену. — Вижу, придется мне самому этим заняться. Не будут эти мерзавцы разгуливать на свободе, я этого не допущу!