Узнав, как складывается бой, граф де Шароле какое-то время пребывал в нерешительности и для начала послал на помощь графу де Сен-Полю бастарда Бургундского.
Но идти ли в наступление ему самому? Ведь вводить в бой сразу все силы было опасно: сир де Руо, вышедший из Парижа, вполне мог взять его армию в клещи.
Однако в эту минуту появился сир де Конте.
— Тревога, ваша светлость! — воскликнул он. — Тревога! Если вы хотите выиграть сражение, вам надо поторопиться: французы прибывают один за другим, число их растет на глазах, время не терпит!
Граф де Шароле более не колебался; однако, придерживаясь крайностей во всем, он, вместо того чтобы дать своим рыцарям возможность перевести на полпути дух, без остановки повел их на французов; продвигаясь через зеленые хлеба и поля, засеянные бобами, его воины прибыли на место крайне усталыми.
Подъехав к деревне Монлери, они подожгли ее. Ветер гнал огонь и дым в сторону французов, и те дрогнули; король и его люди вынуждены были отступить.
Людовик XI остановился на возвышенности, но граф, увлеченный преследованием беглецов, пронесся мимо.
Тогда король попытался отыскать свой арьергард, находившийся под командованием герцога Менского, но тот увел его.
Все кругом так или иначе предавали короля.
А ведь герцогу Менскому было заплачено вперед: король подарил ему владения Дюнуа.
Скажем попутно, что большинство этих людей весьма дурно выглядели в глазах современников, которые плохо судят о великих умах, видя их с чересчур близкого расстояния.
Граф де Шароле, продолжая гнать перед собою беглецов, отдалился от Монлери на пол-льё.
Заметив, как опрометчиво поступил граф, король попытался перерезать ему дорогу.
Еще пятьсот шагов, и граф оказался бы на краю гибели.
Он попытался галопом вернуться назад, но ему нужно было пробиться сквозь ряды врагов; его узнали, и конные латники нападали на него со всех сторон. Какой-то пеший воин колом ударил его в грудь, погнув ему кирасу.
Оказавшись перед замком, где он рассчитывал укрыться, граф увидел, что здание охраняется лучниками короля. Он повернул налево, чтобы выехать на равнину, но человек двадцать конников бросились в погоню за ним; ему нанесли удар мечом, попавший в стык кирасы и шлема, который был плохо пристегнут оруженосцами. Один из латников уже протянул к нему руку и воскликнул:
— Ваша светлость, я вас узнал! Сдавайтесь, не вынуждайте вас убивать!
К счастью, сын графского лекаря, звавшийся, по словам одних, Жаном Каде, а по словам других, Робером Коттеро, бросился между Карлом и теми, кто его преследовал, и спас его.
В эту минуту, опять-таки к счастью, появился бастард Бургундский со своими людьми и тридцатью лучниками, собравшимися под его знаменем. Древко этого знамени столько раз рубили мечом, что оно стало не длиннее фута.
Граф ощутил себя на мгновение в такой великой опасности, что послышался его крик:
— Друзья мои, защищайте вашего принца! Не оставляйте его в опасности! Что же касается меня, то я покину вас лишь в случае смерти: я здесь для того, чтобы жить и умереть вместе с вами!
Оруженосец графа, Филипп д'Уаньи, несший его стяг, был убит подле него.
Тем временем среди французов пошел слух, будто король убит. Людовик понимал, что нельзя давать этому слуху распространяться.
Он снял шлем и объехал поле боя, восклицая:
— Нет, друзья мои, я не мертв; перед вами ваш король, искренне защищайте его!
Мы уже рассказывали, что бургундские лучники спрятались за частоколом и обозом и, продолжая пускать стрелы из этого укрытия, опустошали две бочки бургундского вина, которые граф де Сен-Поль велел откупорить для них; однако французские рыцари, вместо того чтобы атаковать их в лоб, обогнули изгородь с той и другой стороны и обрушились на них сзади.
Увидев этот маневр, латники сира Равенштейнского и графа де Сен-Поля тотчас ринулись через строй собственных лучников, опрокинули их и повалили друг на друга. Латников было около тысячи двухсот, однако это были исключительно молодые люди, выросшие за время долгого мира и лишь на турнирах упиравшие древко копья в свои латные доспехи; в итоге их в одно мгновение смяли, и, поскольку они сами только что внесли беспорядок в ряды собственных лучников, им не удалось снова сплотиться позади них. Они обратились в бегство, преследуемые воинами из Савойи и Дофине.
Филипп де Лален оказался в числе убитых: он происходил из славного дома Лаленов, никто из сыновей которого никогда не спасался бегством.
Король наблюдал за сражением с высоты холма Мон- лери, окруженный лишь своей личной стражей.
Граф находился на равнине, однако его сопровождало так мало людей, что, будь у короля сотня воинов, чтобы его атаковать, он смог бы разгромить его.
Тем временем граф де Сен-Поль, которому удалось уберечься, выехал к концу сражения из леса, собрал отряд из сорока конников и шагом, в образцовом порядке, направился на соединение с графом де Шароле; мало-помалу численность отряда возрастала за счет тех, кто встречался ему по пути, и в конце концов в нем оказалось восемьсот латников.
Граф де Шароле пожелал возобновить наступление, однако у него уже не было лучников, а как без лучников атаковать французов, расположившихся на возвышенности, да еще в тех самых укреплениях, которые бургундцы соорудили перед сражением?
Тем не менее момент был благоприятный: французы были сильно потрепаны, Брезе с авангардом и герцог Менский с арьергардом предали короля, и на самом деле вступить в бой могли только король и те, кем он командовал.
Не будь короля, который сражался, как Генрих IV в лучшие его дни, битва была бы проиграна.
Наступил вечер.
В бургундском лагере царил беспорядок; армия, распавшаяся на группы по двадцать—тридцать человек, была разгромлена; лучники, смятые своими собственными рыцарями, вернулись побитыми и изувеченными. Однако высота хлебов мешала увидеть истинные размеры потерь.
Два принца уцелели, но две армии, похоже, рассеялись.
Граф де Сен-Поль и сир де Обурден приказали сдвинуть телеги и составить из них круговое заграждение. Никто не знал, в каком состоянии находится армия короля Франции; видя огни, все полагали, что она намеревается провести ночь на прежних позициях.
Граф де Шароле страдал от раны; сняв с него доспехи, его перевязали. Он велел принести пару охапок соломы, сел на нее и поел. Вокруг валялись мертвые, уже обобранные и раздетые; невероятно, до чего быстро была совершена эта операция! Внезапно один из этих неподвижно лежавших людей очнулся и попросил пить; граф дал ему глоток своего отвара — он никогда не пил вина; затем, позвав своего личного лекаря, он препоручил ему пришедшего в себя беднягу.
Так кто же взял верх в сражении? Тот, кто сказал бы это, проявил бы недюжинный ум.
Граф остался сидеть на соломе, его военачальники сели на поваленный ствол дерева, и все стали держать совет, что делать дальше.
Граф де Сен-Поль высказал мнение, что следует бросить обоз, не брать с собой ничего, кроме артиллерии, и выступить в сторону Бургундии. Оставаясь между королем и Парижем, бургундская армия подвергалась слишком большой опасности: Шарль де Мелён мог спохватиться и совершить вылазку, а тогда они были бы разгромлены и уничтожены.
Такого же мнения придерживался и сир де Обурден.
Однако сир де Конте полагал иначе.
Отступить, по его словам, означало погибнуть: отступление графа стало бы не отступлением, а бегством; не отойдя и на двадцать льё, все разбегутся в разные стороны, и граф останется один. В итоге сир де Конте высказал пожелание воспользоваться ночью, чтобы собрать всех, подкрепиться и вновь построиться в боевом порядке.
— Раз Господь спас его светлость от опасности, которой он подвергался сегодня, — сказал сир де Конте, — значит, таков промысел Божий.
Граф де Шароле принял этот совет, отдал соответствующие приказы, подбодрил своих солдат, велел раздать им вина и уснул, готовый пробудиться при первых звуках трубы.
Пока он спал, граф де Сен-Поль направил людей на разведку.
Один из его дозоров встретил возчика, который нес из деревни кувшин с вином, а другой — монаха-францисканца.
Оба они сообщили одни и те же сведения, а именно: король снялся с лагеря, оставив лишь небольшое охранение возле замка.
Кроме того, францисканец рассказал, что он видел, как королевская армия отступала к Корбею, а точнее, делала то, что она все это время хотела сделать, — возвращалась в Париж.
«И тогда, — говорит Коммин, — нашлось немало людей, которые стали кричать: "Надо идти вслед за ними!", хотя за час до того они весьма скудно поели»[9]
И в самом деле, отступление короля вывело графа из величайшего затруднения.
Людовик XI остановился в Корбее, ожидая новостей из Парижа.
Он тоже далеко не был спокоен.
По счастью, вместо того чтобы преследовать короля, граф де Шароле тратил время на то, чтобы, в соответствии со старинным обычаем, возвестить о своей победе. По его приказу принялись трубить в трубы и выкрикивать во всех концах лагеря, что он готов вступить в бой со всяким, кто осмелится бросить ему вызов, будь то король, принц или военачальник.
Естественно, не ответил никто, и граф де Шароле провозгласил себя победителем.
«Именно с этого дня, — говорит Коммин, — у него стало зарождаться то великое самомнение, какое привело к тому, что из всех государей он стал наиболее неспособным выслушивать советы и подчиняться чему-нибудь, кроме собственной воли»[10]
Со своей стороны, король, видя, что в Париже все спокойно, вступил в город. Там были не очень хорошо осведомлены о том, что произошло; король воспользовался этим, чтобы изложить новости так, как он их понимал. О своей победе граф де Шароле возвещал во всех концах лагеря; король же о своей победе возвестил во всех концах Парижа.
Затем он спокойно сел за стол.