Карл Смелый. Жанна д’Арк — страница 29 из 136

Они окружили герцога.

— Ваше высочество, — произнес один из их предво­дителей, — среди нас вы в такой же безопасности, как ребенок в утробе матери, и, если понадобится, мы умрем, защищая вас. Но, ради Бога, имейте терпение и не горя­читесь; а главное, пусть никто из ваших людей не взду­мает поднять на кого-нибудь руку: мы сможем вытер- пить, если нас ударите вы, но вот если это сделает любой другой, его тотчас покарают.

Герцог понял, что для него самое лучшее — это под­няться на балкон, как и советовал ему сир де Грютхюзе; оказавшись там, он подал знак, что желает говорить.

— Дети мои, — произнес он по-фламандски, — да хра­нит вас Господь! Я ваш государь и законный сеньор; я приехал проведать вас и порадовать вас своим присут­ствием; мое желание — содействовать тому, чтобы вы жили в мире и благополучии. И потому я прошу вас вести себя спокойно. Все, что я могу сделать для вас, не затрагивая своей чести, я сделаю и дарую вам все, что будет в моих силах.

Эти слова глубоко тронули толпу, которая тут же при­нялась кричать во все горло: «Heer welgekomen!» («Добро пожаловать, господин!»)

Герцог не владел фламандским языком в достаточной степени, чтобы произносить перед этой толпой более длинную речь, и потому слово взял сир де Грютхюзе, чтобы подробно описать добрые намерения герцога.

Когда сир де Грютхюзе закончил, несколько горожан приблизились к балкону и, поблагодарив герцога за его доброту, попросили у него аудиенцию, дабы высказать ему свои жалобы.

Карл, довольный тем, что ему удалось так дешево отделаться, намеревался согласиться на аудиенцию, на которой с вероятностью сто против одного все удалось бы уладить в тесном кругу, как вдруг, сообщает хронист, «какой-то огромный грубый мужлан», непонятно как про­никший во дворец и неизвестно каким образом добра­вшийся до балкона, внезапно появился рядом с принцем и, подняв огромную руку в латной рукавице из черной жести, ударил ею о перила балкона, требуя тишины.

Его появление было встречено приветственными кри­ками, однако, видя, что он хочет говорить, все смолкли.

При всей своей храбрости герцог попятился, заметив этого великана, который появился столь неожиданно и усложнил драму в тот момент, когда она, казалось, была близка к благополучной развязке.

Однако человек с латной рукавицей, не проявляя никакого видимого интереса к герцогу, заговорил с теми, кто стоял внизу.

— Братья мои, — начал он, обращаясь к малым гиль­диям, — вы ведь пришли сюда, чтобы поведать свои горести нашему государю, который здесь присутствует, не так ли?

— Да, — ответили те, к кому он обращался, — мы пришли сюда для этого, и у нас есть на то серьезные причины.

— Прежде всего, — снова заговорил великан, — вы хотите, чтобы те, кто правит городом, те, кто разоряет принца и вас, были бы наказаны; вы ведь этого хотите, не так ли?

— Да, да! — откликнулась толпа.

— Вы хотите, чтобы ввозная пошлина на продоволь­ствие была отменена?

— Хотим!

— Вы хотите, чтобы заколоченные городские ворота были вновь открыты?

-Да!

— Вы хотите, чтобы ваши знамена были вам возвра­щены?

-Да!

— Вы хотите вновь обрести подчиненные вам земли, носить свои белые колпаки и получить обратно все свои прежние вольности? Так ведь?

— Да! — со все возраставшей силой кричала толпа, заполнявшая площадь.

— Ваше высочество, — продолжал великан с железной рукавицей, — вот почему собрались здесь все эти люди и вот чего они просят у вас. Теперь вы это знаете: поста­райтесь же позаботиться обо всем. Простите меня, но я говорил для общего блага.

Герцог и сир де Грютхюзе переглянулись с несчастным видом; никогда еще к Карлу не обращались с такими речами; будь он один, он бросился бы на великана и, не будучи вооружен, постарался бы задушить его голыми руками. Однако рядом находилась толпа вооруженных людей, пьяных от безумной ночи, оберегаемых ракой святого Ливиния, которую они не хотели относить обратно в аббатство святого Вавона, пока не добьются желаемого. Герцог был зол как на простых людей, так и на состоятельных горожан; он полагал, что его заманили в западню и что городская знать и ремесленники сгово­рились, чтобы выставить его в таком свете.

На минуту у него появилась мысль перенести дочь и имевшиеся при нем деньги в экипаж, окружить его лат­никами и пустить вперед лучников, чтобы они силой пробивали дорогу, но ему объяснили, что он не доберется живым даже до городских ворот.

Кипя от неистовой злобы, он решил последовать совету своих осторожных слуг.

С общего согласия, несколько состоятельных горожан были избраны для того, чтобы вести переговоры с гер­цогским советом, и через день Карл Грозный был вынуж­ден поставить свою подпись под договором, возвращав­шим гентцам их прежние вольности.

Когда это стало известно, народ побросал оружие и отнес раку святого Ливиния назад в аббатство святого Бавона.

Наконец, 1 июля герцог покинул Гент, испив перед этим до дна чашу унижений, но поклявшись оты­граться.

XIV. ФАКЕЛ И МЕЧ

Событие, которое только что совершилось, было важно само по себе, но еще важнее оно оказалось по своим последствиям. Все города захотели последовать примеру Гента.

Первым городом, сделавшим это, стал Мехелен. Там вспыхнул мятеж, точную причину которого никто не мог определить. На главной площади города собрался воору­женный народ, и три дома, принадлежавшие самым бога­тым горожанам, были стерты с лица земли.

Затем, в свой черед, взбунтовался Антверпен.

Прежде всего следовало покарать Мехелен.

Герцог находился в Брюсселе. Дойти де Мехелена было делом одного дня.

Карл встал во главе своих дворян, покрытых кольчу­гами и сопровождаемых оруженосцами, которые везли их шлемы и копья; впереди шел небольшой отряд пикар­дийских лучников.

Карл вступил в Мехелен, не встретив ни малейшего сопротивления.

Он обосновался в своем дворце и начал расследова­ние.

Ему хотелось преподать бунтовщикам устрашающий урок, однако и на этот раз вмешался герцогский совет.

Был учрежден суд.

Наименее виновных приговорили к штрафу, других — к штрафу и к изгнанию; были, наконец, и те, кого при­говорили к смерти.

Несколько казней прошли на привычном месте, но затем, когда было решено, что настал час милосердия, эшафот перенесли ко дворцу герцога.

Один из приговоренных к смерти поднялся на эшафот; ему завязали глаза и заставили стать на колени, после чего священник, сопровождавший несчастного, призвал его препоручить душу Господу, палач извлек меч и со свистом рассек им воздух у самого уха осужденного ...

В этот миг герцог вышел на балкон и подал знак.

Палач опустил меч, так и не нанеся удара. Священник снял повязку, закрывавшую глаза приговоренному, и при слове «Милую!», произнесенном герцогом, весь народ радостно закричал.

Парализованный страхом, осужденный лишился созна­ния. Когда бедняга пришел в себя, понадобились неве­роятные усилия, чтобы убедить его, что он все еще жив.

Герцогский совет оказался прав: милосердие сделало то, чего безусловно не сделал бы гнев.

Антверпен послал депутатов, чтобы изъявить свою покорность.

Герцог закрыл глаза на то, что там произошло; его заботили два по-настоящему важных дела: ему надо было следить за действими Людовика XI и покарать Льеж.

Начнем с Льежа.

Вспомним недавний мирный договор, касавшийся Динана.

Льеж имел денежные обязательства, которые он не в состоянии был выполнить; богатый город сделался неплатежеспособным.

Однако Льеж должен был платить деньгами или людьми: за неимением денег — головами.

Льеж не мог платить монетой, но и не хотел платить головами.

Головы оценили, и Льежу было предписано платить также и за них. Это составляло шестьдесят тысяч флори­нов каждые полгода.

Срок платежа приближался. Однако Льеж не распола­гал и половиной необходимой суммы.

В Льеже более не было органов управления; городские чиновники, то есть люди герцога, не обладали никакой властью. Сир де Рес, человек, пользовавшийся широкой известностью, не решался жить в городе, настолько мало он доверял даже собственным друзьям, и укрывался в церкви святого Петра, в месте, обладавшем правом убе­жища.

Чем ближе подходило время платежа, тем сильнее ста­новилось брожение. Вначале казалось, что помощь при­дет с Небес. С приближением Пасхи святые всегда начи­нали творить чудеса.

Льежские святые, само собой разумеется, были настро­ены против бургундцев.

Затем вновь стали мало-помалу появляться посланцы короля Франции, истинные или мнимые.

Потом появились члены Братства Зеленого шатра, эти блудные сыновья бунтов и революций, которые выхо­дили из своих лесов и, подобно волкам, чуяли запах крови; однако волки чуют уже совершившуюся резню, а эти чуяли резню предстоявшую.

Герцогу доносили обо всех этих событиях.

Ему рассказали, что прибыл бальи Лиона; льежцы про­водили его на Лоттрингский холм, к колыбели Каролин­гов, в Херстал, где родился Пипин и название которого мы переделали на Геристаль.

И там бальи Лиона, действуя от имени короля Фран­ции, в присутствии нотариев и свидетелей вступил в права владения.

Так что Льеж не был более бургундским городом и даже валлонским: Льеж стал французским, и король Франции не мог позволить ему умереть.

Затем, в одно прекрасное утро, к Карлу примчался Людовик Бурбонский, епископ Льежа, которого сопро­вождали все его дворяне. Людовик Бурбонский проживал в Юи; однако льежцы, выставив предлогом необходи­мость заставить Юи и Сен-Трон, которые находились в подчинении Льежа, заплатить часть дани, полагающейся герцогу Бургундскому, двинулись на Юи.

Епископа этот предлог не обманул; он не стал дожи­даться льежцев и спасся бегством.

Вступление герцога Карла во власть, которой он наме­ревался превосходно распорядиться, начиналось плохо.

Только что он, по существу говоря, побывал пленни­ком у гентцев, и, чтобы откупиться, ему пришлось под­писать договор, который в его глазах был постыдным.