И вот тогда, дабы исполнить свой обет, Джеймс Одли прошел через строй лучников и со своими четырьмя оруженосцами ударил с фронта монсеньора Арно д'Одрема, одного из двух маршалов Франции, командовавших этим штурмом (другим был мессир Жан де Клермон).
Первым же ударом меча Джеймс Одли сразил Арно д'Одрема; но бретонский дворянин не остановился для того, чтобы взять его в плен: оставив эту заботу другим, он удовлетворился тем, что продолжал наносить удары, ранить и убивать.
Лишь пятьдесят или шестьдесят из трехсот рыцарей, углубившихся в проход между изгородями, появились снова у его края, в беспорядке ринулись на латников, следовавших позади них в пешем строю, и внесли беспорядок в их ряды своими обезумевшими от боли лошадьми.
То была рать герцога Нормандского, поскольку она шла первой, и именно на нее были опрокинуты оба маршала и их закованные в броню рыцари.
Одновременно в эту беспорядочную толпу врезался английский конный отряд, на всем скаку спустившийся с холма и ударивший ту же самую рать с фланга.
Латники герцога Нормандского не смогли выдержать этого двойного натиска с фронта и фланга, растерялись и обратились в бегство — но не те, что находились впереди, ибо для них это было невозможно, настолько они были зажаты со всех сторон, а те, что находились позади.
Находясь на вершине холма, Черный Принц увидел это смятение и крикнул всем тем, кто стоял рядом с ним и спешился, чтобы перевести дух:
— По коням, сеньоры! По коням!
По этому приказу все они вскочили на коней, крича: «Святой Георгий и Гиень!», и крик их был таким мощным, что его услышали воины из рати герцога Нормандского и пришли от этого в еще большее смятение.
В эту минуту английский рыцарь мессир Джон Чандос приблизился к принцу и произнес:
— Сир! Сир! Идите вперед, и победа будет за нами! Бог за Англию, так поможем Богу! Бросимся туда, где будет самая жестокая схватка, ибо там будет и король Франции; я его знаю: он не обратится в бегство и не выпустит из рук свой меч, если только не будет взят в плен или убит. Вы сказали, что сегодня будете истинным рыцарем, и вот настал миг сдержать свое слово.
— Так по седлам, Джон! — отвечал принц. — И вы увидите, что с этой минуты я буду идти только вперед и, обещаю вам, не сделаю ни шагу назад.
Затем он обратился к своему знаменосцу:
— Во имя Господа и святого Георгия знамена вперед!
Рыцарь, державший в руках стяг, повиновался и двинулся вперед, а за ним последовала вся рать принца, тогда как впереди него самого шли грозные лучники: они двигались медленно, шаг за шагом, однако, как и принц, никогда не отступали и прямо на ходу осыпали французов тучами стрел, летевших, словно густой град.
Вероятно, великий и добрый пример, поданный командирами, заставил бы нашу первую рать держаться дольше и тверже, но, как уже было сказано, ею командовал герцог Нормандский, который позднее будет зваться Карлом Мудрым. Так вот, будущий Карл Мудрый рассудил, что благоразумнее будет бежать, и, не дожидаясь нового удара, которым угрожал ему принц Уэльский, он вместе с двумя своими братьями — теми, что позднее станут герцогами Анжуйским и Беррийским, — выбрался из места схватки и, не разбирая дороги, бросился в сторону Пуатье.
Видя, что сын короля и его братья обратились в бегство, первая рать нарушила строй, и это было тем более простительно, что трое славных рыцарей, мессир Жан де Ланда, мессир Тибо де Водене и сеньор де Сен-Венан, воспитатели юных принцев, последовали за ними, забрав с собой восемьсот или девятьсот копейщиков.
Правда, когда герцог Нормандский счел себя в безопасности, он отправил обратно мессиров Жана де Ланда и Тибо де Водене, оставив подле себя и своих братьев лишь около двадцати копейщиков и сеньора де Сен- Венана, «который, — замечает Фруассар, — рассудил, что для него оберегать жизнь наследника короны столь же почетно, как и вернуться на поле боя[1]».
Король Иоанн, видевший, как рассеивается, словно дым, первое войско, находившееся под командованием его сына, и ценивший то, как рыцари умели пользоваться лошадьми, чтобы легче было бежать, — так вот, повторяем, король Иоанн, видя, как до второй рати, находившейся под его командованием, начали мало-помалу долетать стрелы лучников, рассудил, что враг близко, и, не желая отступать сам и не желая, чтобы отступали его приближенные, приказал всем:
— Спешиться! Спешиться!
И он первым подал пример, сойдя со своей рослой белой лошади и отцепив от седла боевой топор — грозное оружие в руках короля-дровосека.
Младший сын короля, Филипп, герцог Туренский, поступил так же и занял место рядом с отцом. Мальчик был вооружен лишь небольшим мечом, но топор короля Иоанна вполне мог защитить и отца, и сына.
Все всадники спешились и выстроились, но не вокруг короля, ибо король не желал, чтобы кто-либо оказался между ним и противником, а по обе стороны от него.
Меры предосторожности, предпринятые королем Иоанном, были небесполезными, хотя и таили в себе опасность. Вся масса растерянных людей, составлявших прежде первую рать и обратившихся в бегство, направилась в сторону Пуатье; однако Пуатье, даже не разобравшись, свои это или враги, начал с того, что закрыл перед ними ворота.
«И вот, — говорит Фруассар, — на дороге и у ворот скопилось такое ужасающее множество раненых и удрученных людей, что это невозможно представить, и французы сдавались в плен, как только они видели хоть одного англичанина».[2]
Однако король Иоанн и его воины стояли, словно крепостная стена, и, словно в крепостной стене, англичане упорно пытались пробить брешь в их рядах. Там сражались все храбрые рыцари, какие были на обеих сторонах.
В особенности же творил чудеса король Иоанн. У него на глазах один за другим падали его стяги и державшие их рыцари; затем завязалась рукопашная схватка, и он создал вокруг себя вал из тел тех, кто был сражен его страшным топором.
А возле него стоял мальчик, настоящий львенок, сын льва! Пока отец сражался, он наблюдал за ним, предостерегая его криком о каждой новой атаке:
— Отец, опасность справа!.. Отец, опасность слева!
И отец, поощряя сына держаться начеку, кричал ему в ответ:
— Смелее, Филипп! Смелее, мой мальчик!
В итоге за храбрым молодым человеком закрепилось прозвище, и с этого времени его стали звать Филиппом Смелым.
Позднее мы увидим, как он стал родоначальником династии герцогов Бургундских, начавшейся с него и через Иоанна Бесстрашного приведшей к Карлу Смелому, которым мы намереваемся вскоре заняться.
А пока что все войско англичан стеснилось на той позиции, где находился король Франции, ибо, как Джон Чандос и сказал Черному Принцу, ясно было, что король не отступит и будет стоять до последней крайности.
Король-воин получил небольшую передышку: два рыцаря, которые на протяжении одного льё сопровождали убегавшего дофина и его братьев, вернулись, пылая яростью, на поле боя, которое им пришлось покинуть: как мы уже говорили, это были мессиры Жан де Ланда и Тибо де Водене. Вместе с ними вернулись семьсот дворян.
По дороге им встретился полк герцога Орлеанского, еще не побывавший в бою, и они подтолкнули его к полю сражения.
Вместе с прибывшим подкреплением и тем, что осталось от отряда короля Иоанна, французов было еще втрое больше, чем их противников; однако нам уже приходилось три или четыре раза видеть, что может сделать паника, став на пути даже самых храбрых солдат ... А войско было охвачено паникой.
Самые храбрые из дворян пали мертвыми вокруг короля.
Это были герцог Бурбонский, герцог Афинский, маршал де Клермон, мессир Робер Дураццо, мессир Гишар де Боже, виконт де Рошшуар, Эсташ де Рибомон, Жан де Лилль, Жиллиан Нарбоннский, сир де Шатовиллен, сир де Монреан, сир д'Аржантан, сир де Лосерр, сир Одри де Шарни, сир Жоффруа де Шарни, которого нашли завернувшимся в королевское знамя, ставшее ему саваном; ну а общее число рыцарей, оставшихся лежать на поле боя, превысило две тысячи восемьсот!
Но король все еще держался.
Он передохнул минуту, выпил глоток воды, поданной ему в шлеме, и вновь стал наносить удары, словно мастеровой, возобновивший свой прерванный труд.
Но из окружавших его воинов уже столько было убито, а столько других обратилось в бегство, что на каждого французского дворянина приходилось по пять английских латников.
И более всего они теснились вокруг короля, которого легко было узнать по короне, венчавшей его шлем; однако, оберегаемый юным Филиппом, он по-прежнему наносил удары, ничего не слушая, хотя противники кричали ему:
— Сдавайтесь, сир! Сдавайтесь, иначе вы умрете!
Во главе тех, кто кричал так, находился французский рыцарь, который сумел пробиться вперед и оказался лицом к лицу с королем.
Звали этого рыцаря Дени де Морбек.
Стоя перед Иоанном, он не нападал на него, а лишь уклонялся от ударов, которые наносил ему король, и ограничивался тем, что на чистом французском языке произносил:
— Сдавайтесь, сир! Сдавайтесь!
Король понял, что его одолели; у него не было больше никакой надежды, и, услышав, что к нему обращается француз, он отступил на шаг, опустил свой затупившийся и окровавленный топор, в знак того, что готов вести переговоры, и спросил:
— Кто вы?
— Я французский рыцарь, — ответил Дени де Морбек.
— Как же тогда случилось, что вы служите в английской армии?
— Я совершил убийство, и во имя собственного спасения мне пришлось перебраться в Англию, где я поступил на службу к королю Эдуарду.
— А где мой кузен принц Уэльский? — спросил король. — Если я встречусь с ним, то сдамся ему.
— Сдавайтесь мне, сир, и я провожу вас к принцу Уэльскому.
— Ну что ж, — произнес король, — ладно, я сдаюсь вам. Уж лучше сдаться французу, чем англичанину.
И, выпустив из рук топор, король отдал рыцарю свою латную рукавицу.
Мальчик же, не желая отдавать свой меч, отбросил его далеко в сторону.