Этих добрых горожан король всегда носил в своем сердце! Однажды ему пожаловались, что некий нормандский монах обвинил двух горожан, не предъявив против них никаких улик. И он велел бросить клеветника в Сену, привязав ему на шею камень, точь-в-точь как собаку.
Кроме того, ему надо было увеличить население этого города, который так настрадался. Чтобы добиться этой цели, король сделал то же, что и Ромул, желавший увеличить население Рима: он велел возвестить повсюду, что любой чужестранец, который будет вынужден бежать из-за совершенного им убийства, грабежа или участия в бунте, обретет убежище в Париже.
Это была маленькая дверца, которую он открыл в сторону Льежа. Но увы, от Льежа до Парижа было очень далеко!
Перемирие заканчивалось 15 июля 1468 года. Король ожидал нападения тотчас же после окончания перемирия; ему было известно, что между принцами существует договоренность начать новую войну Общественного блага, на этот раз с помощью англичан.
Пока что один только герцог Бретонский сдержал слово, данное коалиции: он вступил в Нормандию.
Однако король, имея дело лишь с ним одним, повел себя очень решительно: он отобрал у него Байё, Вир и Кутанс.
Как же случилось, что после таких враждебных действий герцог Бургундский не тронулся с места?
Его подвела Англия, да и Льеж, хотя и находясь при последнем издыхании, все еще был неспокоен.
И тут королю пришла в голову мысль: создать себе дотоле неведомого союзника — Францию!
Он созвал Генеральные штаты, возродив тем самым давний забытый обычай.
Шестьдесят городов направили своих депутатов: одного священника и двух мирян от каждого города. Всего собралось сто восемьдесят депутатов.
— Согласно ли королевство утратить Нормандию? — спросил у депутатов Людовик XI.
— Нет, — в один голос ответили они.
— Так вот, — продолжал король, — доверить Нормандию моему брату или герцогу Бретонскому это все равно, что отдать ее англичанам.
И в самом деле, чтобы заручиться поддержкой англичан, принцы предложили им двенадцать городов. Однако англичане хотели получить не только эти двенадцать городов, но еще и денежное содержание.
Желая получить чересчур много, они не обрели ничего.
Генеральные штаты не желали верить в предательство одного из членов французской королевской семьи. И тогда король показал им копию письма своего брата, скрепленную, вероятно, подписью Уорика.
Уорик всегда был большим другом Людовика XI. Эдуард мог желать войны, но Англия этого не хотела. В те времена король ничуть не больше, чем сегодня королева, был хозяином своей политики. Епископы и лорды направили Уорика в Руан.
Людовик XI принял там Уорика и порадовал его на свой лад, не устраивая в его честь турниры и интермедии, которые переполняют зрительными впечатлениями и оставляют пустыми карманы, а прогуливаясь с англичанами по городу, приводя их в лавки торговцев сукном и бархатом и говоря гостям: «Берите!», в то время как позади него шли лакеи с большими мешками денег, оплачивавшие все то, что брали англичане. Так что нормандские купцы замечали большую разницу между теми англичанами, что были друзьями короля и обогащали их, и теми англичанами, что были друзьями герцога Бургундского и разоряли их.
Со своей стороны, зная любовь англичан к золоту, Людовик XI специально для них приказал отчеканить крупные монеты достоинством в десять экю: они были настолько большие, что одна такая монета заполняла собой ладонь.
Вот так обстояли дела в отношении Англии, и брак герцога с Маргаритой Йоркской ничего в них не изменил.
А теперь скажем о том, что происходило в это время в Льеже.
Ходили слухи, будто Людовик XI, чувствуя упадок сил, приказал влить себе в жилы кровь ребенка; с точки зрения медицины это было измышление, но несчастный город Льеж осуществил его в буквальном смысле.
Возвращение в город изгнанников влило в его жилы кровь еще более патриотическую и неистовую, чем та, какую он потерял на поле битвы и на эшафоте.
Изгнанников было так много, что из них одних сложилась целая армия, причем армия грозная, не страшащаяся смерти, ибо смерть была бы для этих несчастных концом страданий; армия, жуткая по своему виду, ибо одежда на ее солдатах, потрясавших дубинами и пиками, была изодрана в лохмотья, бороды у них были всклокочены, а волосы свисали до плеч.
До них дошли слухи, что отчаявшийся Льеж хочет сделать последнее усилие и умереть, и они собрались, чтобы потребовать права погибнуть вместе с ним.
Четвертого августа, по пути, изгнанники попытались взять Буйон, но потерпели неудачу. Восьмого сентября они вступили в Льеж, восклицая:
— Да здравствует король!
Вид их был так страшен, что город, возможно, закрыл бы перед ними ворота, если бы они у него еще были.
Изгнанники отыскали в Льеже папского легата и обратились к нему с мольбой. Страдания сделали их смиренными: они встали на колени перед прелатом.
— В сущности, мы мертвы, — промолвили они, — и потому помолитесь за нас так, как молятся за мертвых! Мы не можем более жить так, как делали это прежде: жизнь в лесах чересчур сурова. Не отказывайте же нам, ибо, если нам откажут, мы за себя не ручаемся ...
Легат, который уже ходайствовал о них перед герцогом и получил отказ, решил обратиться к епископу.
В целом епископ был настроен к ним более милостиво, чем герцог, ибо он имел с ними общие интересы. Эти люди были разорены, они лишились свободы, у них не было более ни правосудия, ни стен, но и епископ, со своей стороны, потерял епископство.
Общие интересы должны были объединить их.
Легат встал во главе их предводителей, вместе с ними поехал за епископом в Маастрихт и, уговорами и понуждением, привез его в Льеж.
Между тем в Перонне разыгралась сцена из высокой комедии.
Герцог Бургундский собрал там войско. То, что он не действовал заодно с герцогом Бретонским, объяснялось, без сомнения, тем, что он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы действовать в одиночку.
Неожиданно он получил послание от короля Франции. В этом послании Людовик XI писал, что, по его мнению, с помощью посредников ничего хорошего добиться нельзя и что он, имея великое желание увидеть герцога и вести с ним переговоры непосредственно, как это уже происходило в Венсене, просит выдать ему охранную грамоту, с которой можно было бы приехать в бургундский лагерь.
Подобный первый шаг не мог не польстить герцогу: стало быть, его рыцарское благородство настолько известно, что даже противник решается отдать себя в его руки.
Он лично ответил королю и послал ему требуемую охранную грамоту, написав ее от начала и до конца собственной рукой.
В этой охранной грамоте, хранящейся в библиотеке на улице Ришелье (ркп. 9675), говорится примерно следующее:
«Вы можете приехать сюда, пребывать здесь и оставаться, равно как и возвращаться по собственной воле и в безопасности в города Шони и Нуайон каждый раз, когда
Вам это будет угодно, притом что Вам не будут чинить в этом никаких препятствий ...»
Но яснее всего читается там такая фраза:
«... что бы ни случилось или могло бы случиться.
8 октября 1468 года.
Карл».
Обратите внимание на дату 8 октября: это важно. Прошел равно месяц, день в день, с тех пор как изгнанники вернулись в Льеж.
Король более не колебался; выделенная нами фраза делала всякую двусмысленность невозможной. «Что бы ни случилось или могло бы случиться», герцог не должен помешать королю вернуться в Шони или Нуайон.
Да и к тому же, разве во время войны Общественного блага граф де Шароле, не имея охранной грамоты и ведя переговоры с королем, не приехал в Париж? Ведь королю оставалось всего лишь закрыть заставу за спиной герцога, а герцог находился не более чем в ста шагах от Бастилии. Но он этого не сделал, он, Людовик XI, простак, король-буржуа, не имевший ни малейших притязаний на то, чтобы выглядеть королем-рыцарем; так неужели герцог совершит подобное вероломство?
Так что в путь король отправился с веселым сердцем и с улыбкой на устах: он наконец-то воспользовался случаем и приказал отрубить голову Шарлю де Мелену, которому уже давно была обещана такая награда за его предательство.
Возможно, впрочем, что он выбрал этот момент нарочно для того, чтобы отдать Даммартену все поместья казненного: раз уж он оставлял Францию и ее армию в руках бывшего разбойника, следовало проявить по отношению к нему исключительное расположение.
Если бы герцог задержал гостя, Даммартену следовало потребовать его возвращения.
Никто не советовал королю подвергать себя опасности; однако тщетно ему напоминали, что появилась комета, возвещая с небес несчастье кому-то из сильных мира сего; что есть пророчество, будто в течение года он умрет насильственной смертью, — король не желал ничего слушать.
Девятого октября, то есть назавтра после подписания охранной грамоты и, по всей вероятности, в тот самый день, когда она была получена, Людовик XI отправился в путь, взяв с собой коннетабля де Сен-Поля, кардинала Ла Балю, герцога Бурбонского, сира де Божё, архиепископа Лионского и епископа Авраншского, своего духовника.
Его охрана состояла из восьмидесяти шотландцев и шестидесяти кавалеристов.
Прибавьте к этому Тристана, его главного прево; Оливье Ле Дена, его брадобрея и камердинера, ставшего его доверенным лицом и его правой рукой; и, наконец, Гале- отти, его астролога.
Король пожелал, чтобы Филипп де Крев-Кёр, сир д'Эскерд, выехал ему навстречу с бургундскими лучниками.
Он обнаружил их в указанном месте.
Сир де Крев-Кёр объявил его величеству, что герцог ожидает его по другую сторону небольшой речки Дуэн.
— Так ускорим шаг, — произнес король, — ибо я желаю как можно скорее увидеться со своим дорогим кузеном!
И в самом деле, еще издалека увидев герцога, он пустил лошадь вскачь, стремительно подъехал к нему и обнял его.