Вначале Карл встретил все эти ласки несколько холодно: он никогда не питал большого доверия к Людовику XI, равно как и в эту минуту.
Однако король, казалось, не замечал его сдержанности: он обнял кузена за шею и продолжал идти, держа руку на его плече.
По прибытии в Перонну король выяснил, что покои для него приготовлены в доме городского сборщика налогов, ибо замок, старинное сооружение седьмого века, был необитаем и в нем царил беспорядок.
Как только Людовик XI разместился, он узнал, что прибыло и стало лагерем под стенами города войско маршала Бургундского.
Маршал Бургундский был его личным врагом. У короля было много врагов, но этот был из числа самых непримиримых.
Когда дофину пришлось бежать из Дофине, маршал Бургундский сопровождал его во время бегства, и, в награду за эту услугу, король, взойдя на трон, даровал ему сеньорию Эпиналь; однако горожане, не желавшие находиться в зависимости от маршала Бургундского, подали жалобу Парламенту: они опирались на грамоты короля Карла VII, который, присоединив их город к короне, дал обещание, что тот никогда не будет передан в чье-либо ленное владение.
Парламент же, получив указания Людовика XI, решил дело в пользу жителей города.
В ответ маршал заявил, что, будучи бургундцем, он не признает решений Парижского парламента и возьмет город силой.
Король позволил городу отдаться под покровительство Иоанна Калабрийского. Иоанн Калабрийский был столь же решительным воином, что и маршал Бургундский, и сеньория Эпиналь осталась за ним, но лишь до тех пор, пока король не отобрал ее и у него тоже.
Отсюда и проистекала ненависть маршала к королю.
Вслед за маршалом Бургундским прибыл Антуан де Шатонёф, сеньор дю Ло, еще один враг короля, ставший его врагом по еще более основательной причине, чем маршал Бургундский.
Некогда король осыпал его ласками, сделав его великим камергером и великим кравчим; однако во время войны Общественного блага г-н де Шатонёф повел себя весьма безучастно, и король затаил на него злобу за такое безразличие. Он приказал арестовать его и заключить в замок Юсон, а поскольку он не слишком полагался на стены и запоры, ему пришла в голову мысль изготовить для своего бывшего фаворита тюрьму в тюрьме; в итоге Людовик XI взял на себя труд нарисовать своей королевской рукой одну из тех железных клеток, какие впоследствии так часто им использовались, и, послав этот рисунок бастарду Бурбонскому, адмиралу Франции, попросил его изготовить такую клетку в полном соответствии с рисунком, запереть туда узника, а ключ от клетки передать в собственные руки его величества.
Однако бастард Бурбонский, полагая, что такая двойная тюрьма будет чрезмерной жестокостью, ограничился ответом:
— Если король желает обращаться со своими узниками подобным образом, то пусть сам их и сторожит; вот тогда он сможет делать с ними все, что ему заблагорассудится, и даже пускать их на фарш.
Господин де Шатонёф был предупрежден об угрожавшей ему опасности; по слухам, он был любовником г-жи д'Арсинж, жены коменданта замка, и с ее помощью ему удалось бежать.
Узнав об этом побеге, король впал в неистовый гнев и приказал обезглавить сира д'Арсинжа, Ремоне, сына его жены, и королевского прокурора замка Юсон.
Как если бы все враги Людовика XI назначили встречу в Перонне, туда, в свой черед, прибыл и Филипп Брес- ский, сын покойного герцога Савойского.
Король начал беспокоиться: чествовать гостя, собрав всех его врагов, было несколько странно.
Но ведь они могли собраться и сами по себе, как волки на запах крови.
Дом сборщика налогов, где разместили Людовика XI, не показался ему надежным, и он попросил, чтобы его поселили в старом замке, в том самом замке графа Герберта, где вассал убил своего короля и где, как говорили, кровь Карла Простоватого все еще можно было увидеть на плитах комнаты, прилегавшей к спальне.
Просьба короля была удовлетворена без всяких возражений.
Все его враги смеялись и, смеясь, скалили свои острые и голодные зубы. Разве не было это чудом, милостью Небес, волей Провидения, что хитрый лис сам сунул лапу в западню?
И герцогу оставалось сделать только одно: запереть за ним дверь и никогда больше ее не открывать, а еще лучше, посадить своего пленника в одну из тех клеток, образец которых тот сам и начертил.
Между тем герцог держался стойко: король доверился ему и не должен был в этом раскаяться; тем не менее, поскольку король находился в Перонне, в замке графа Вермандуа, жил в той комнате, где некогда находился Карл Простоватый, видел у себя перед глазами кровь, въевшуюся в плиты пола, он, герцог Бургундский, будет настойчивее в отношении ряда статей, какие ему хотелось включить в договор, предложенный королем.
Однако следует думать, что герцог уступил навязчивой идее. Вспомним, что 8 сентября изгнанники вернулись в Льеж; вероятно, 10-го или 11-го герцог узнал об этом, а теперь было уже 10 октября.
Внезапно распространился слух, будто убит Эмберкур, убит епископ Льежский, убиты каноники.
Поверил ли герцог в эту новость или сделал вид, что поверил?
Новость, если бы она оказалась правдой, была бы роковой для короля Франции в большей степени, чем для герцога Бургундского.
И в самом деле, если бунт разжигался королем Франции, то какой момент он выбрал для его начала? Тот самый, когда он отдал себя в руки своего врага!
Подобная политическая слепота определенно не была свойственна Людовику XI, человеку дальновидному. Правда, дальнозоркие порой довольно плохо видят вблизи.
В любом случае, если епископ был убит и убийство можно было вменить в вину Людовику XI, это привело бы к ссоре с папой и к ссоре с герцогом Бурбонским, одним из тех прославленных воинов, на кого король более всего рассчитывал.
Но, как известно, новости оказались далеки от истины: изгнанники не только не убили епископа, привезя его из Маастрихта, но и, когда один из них осмелился сказать о нем худое слово, тотчас же устроили суд над этим человеком и повесили его на придорожном дереве.
Поверил герцог этим известиям или всего лишь сделал вид, что поверил, но действовал он так, как если бы они показались ему правдивыми.
— О! — воскликнул он. — Так это правда, что король прибыл сюда только для того, чтобы обмануть меня и не дать мне быть настороже! Значит, я был прав, не доверяя этому ядовитому зверю и отказываясь от встречи с ним; ведь это он посредством своих тайных козней подстрекал злых и жестоких льежцев; но, клянусь святым Георгием, льежцы окажутся жестоко наказаны, а у моего кузена Людовика будет повод раскаяться!
И он тотчас же приказал закрыть все ворота города и не разрешать никому выходить оттуда без пропуска, подписанного им собственноручно.
Правда, герцог пустил в ход предлог — ибо его все же мучили угрызения совести, — будто у него только что украли шкатулку, полную золота и драгоценностей, и он хочет во что бы то ни стало найти ее.
Однако от своих приближенных он не скрывал истинной причины принятых им мер; он расхаживал взад и вперед, мрачный и одновременно возбужденный, призывая всех, кто ему встречался, в свидетели предательства короля, громогласно сообщая всем, кто хотел это услышать, новости из Льежа, преувеличивая содержавшиеся в них ужасы и взвинчивая себя страшными угрозами мщения, несомненно для того, чтобы подготовить все умы к тому, что он намеревался сделать, и для того, чтобы они этого не устрашились.
Вскоре отзвуки этих новостей, усиленные гневом герцога, громовыми раскатами пронеслись под сводами старого замка.
Внезапно Людовик услышал беспокойное движение по залам и коридорам, шум шагов и лязг оружия, двери закрывались и запирались на засовы, и ему крикнули, что он стал пленником.
Причины этих перемен он тогда еще не знал, и она стала известна ему лишь на следующий день, 12 октября.
Людовик XI ощутил серьезность положения, но не пал духом. При нем всегда было то, то что он называл своими карманными деньгами; на этот раз такими карманными деньгами были пятнадцать тысяч золотых экю. Он отдал эти деньги для того, чтобы разделить их между советниками герцога, однако все воспринимали его уже до такой степени обреченным, а гнев герцога казался всем настолько непреклонным, что тот, кому пленник доверил раздать эти пятнадцать тысяч экю, прежде всего большую их часть оставил себе.
Весь город пребывал в волнении, и день 12 октября прошел в тревожном ожидании того, что сделает герцог.
Тринадцатого — заметьте, что к этому времени герцог уже не мог не знать правды, — так вот, 13-го герцог созвал свой совет. Заседание продолжалось весь день и часть ночи; само собой разумеется, враги короля имели там решающий голос.
Что же касается Людовика XI, то он еще накануне предложил скрепить клятвой мир в том виде, в каком он его излагал, а именно: король брал на себя обязательство полностью возместить герцогу нанесенные ему убытки, вместе с ним отправиться в Льеж и предоставить заложников, для того чтобы вернуться во Францию.
Однако герцог даже не пожелал выслушать эти предложения, ибо примерно вот какого решения он добивался от совета: удерживать короля в тюрьме, послать за Карлом, его братом, и договориться с ним об управлении королевством.
Уже был готов гонец, он уже натянул на себя дорожные краги, а во дворе стояла наготове оседланная лошадь.
Но в эту минуту герцог пошел на попятную.
Брат короля уже давно жил в Бретани; у него были обязательства перед герцогом Бретонским, оказавшим ему гостеприимство; так разумно ли Карлу Бургундскому делать королем Франции бретонца?
Да, король был под замком, это правда, однако его предводитель разбойников Даммартен и его армия, самая сильная из всех, какие когда-либо удавалось собрать Людовику, были вполне свободны в своих действиях.
И тогда предстояло бы выдержать страшную войну! Даммартену, которому только что достались владения Шарля де Мелёна, не приходилось ждать ничего хорошего от друзей покойного, а кроме того, все заставляло верить, что он в самом деле встал на сторону короля.