Инженеры герцога обещали ему взять Нанси 20-го; вот поэтому Карл и написал: «Если Нанси не будет взят к 24-му, выдать Сен-Поля». К несчастью для коннетабля, инженеры ошиблись.
Двадцать четвертого ноября Югоне и Эмберкур задержали Сен-Поля; это были два его злейших врага, и они не потеряли ни минуты.
Через три часа после ареста пришло распоряжение о новой отсрочке, но оно пришло слишком поздно.
Выданный 24 ноября в Монсе и заключенный 27-го числа того же месяца в Бастилию, Сен-Поль был обезглавлен на Гревской площади 19 декабря, признав перед этим свою вину.
Самый большой ущерб эта смерть нанесла герцогу Бургундскому: коннетабль был его другом детства, он принял его в своих владениях, обещал ему безопасность и выдал его из корыстолюбия!
Так что Карл начал терять свою славу со всех точек зрения: с военной — после того как он столь позорно снял осаду Нойса; с политической — после того как он столь плохо поддержал английскую высадку; с моральной — после того как он столь постыдно выдал графа де Сен-Поля.
Все во всеуслышание говорили, что герцог Бургундский вступил на гибельный путь.
Тем не менее он еще испытал минуту славы: это был день, когда он совершил свой торжественный въезд в город Нанси, то есть 29 ноября 1475 года, через пять дней после выдачи коннетабля.
Герцог въехал в город, сидя на своем ратном коне, весь сверкающий золотом и драгоценными камнями; на голове у него была красная шапка с герцогской короной, настолько богато украшенной алмазами и жемчугами, что, как говорили, она стоила целого герцогства.
За герцогом следовали двенадцать пажей, столь роскошно одетых, что никто не имел даже представления о подобном великолепии.
Подле него ехали верхом принц Тарантский, сын короля Неаполитанского, герцог Киевский, граф Нассау, граф де Марль, граф де Шиме, граф ди Кампобассо и, наконец, Антуан, великий бастард Бургундский.
Он отправился в церковь святого Георгия, где прослушал мессу, принес клятву сохранять вольности города и привилегии герцогства, а затем вернулся обратно пешком, оставив своего коня в полной сбруе каноникам кафедрального собора. Этот дар полагался им в соответствии с обычаем.
Карл, наконец-то, завладел Лотарингией. Правда, куплена она была дорогой ценой!
Он согласился заключить договор, который, сдаваясь, предложил ему Нанси; рассчитывая сделать Нанси своей столицей, он не хотел разорять этот город. Он призвал изгнанников вернуться, пощадил имущество сторонников Рене, оплатил долги своего противника и взял на себя обязательство вершить правосудие лично, как это делали герцоги Лотарингские.
Дело в том, что этот красивый и богатый город Нанси нравился ему больше всех других городов, больше Дижона, больше любого из городов его непокорной и надменной Фландрии; он хотел украсить его еще больше, сделать его местопребыванием верховного суда; наконец, он хотел построить там дворец и окончить в этом дворце свои дни.
Но, прежде всего, ему следовало покарать презренных швейцарцев, не побоявшихся объявить ему войну.
XXI. УРИЙСКИЙ БЫК И УНТЕРВАЛЬДЕНСКАЯ КОРОВА
Войска швейцарцев, начав военные действия, уже стали совершать набеги на приграничные области Бургундии и сожгли Бламон; кроме того, чтобы обезопасить себя со стороны ущелий Юры, бернцы захватили крепости Жунь, Орб и Грансон, принадлежавшие сиру де Шатель-Гийону, одному из главных вельмож бургундского двора.
Швейцария, которую Карл намеревался подчинить, значила для него больше, чем просто еще одна провинция, которую следовало присоединить к его владениям: это был очередной этап его жизненного пути, это была дорога, ведущая герцога к цели его честолюбивых планов.
— Однако поберегитесь, ваше высочество, — говорили ему, — швейцарцы превосходные солдаты!
— Тем лучше! — отвечал он. — Я разгромлю их, а затем превращу в своих союзников, и они будут помогать мне осуществлять мои замыслы.
Нам уже известны эти замыслы. В лице доброго короля Рене герцог имел друга, протянувшего ему руку; Жак Савойский, маршал Бургундии, ручался ему за малолетнего герцога Савойского и его мать.
Став хозяином западных склонов Альп, он лавиной спустился бы в Италию; ведь именно там пролегала дорога Ганнибала. Однако Карлу посчастливилось больше, чем карфагенскому герою, на которого он без конца ссылался, ведь ему не приходилось опасаться никаких врагов по другую сторону Альп: напротив, он встретил бы там лишь друзей и союзников.
Стало быть, задача состояла лишь в том, чтобы опрокинуть швейцарцев, преграждавших ему путь.
Тем не менее его сдерживало одно обстоятельство: это был страх, что король Франции будет вести с ним спор из-за меха Сен-Поля, не дововольствуясь его плотью.
Но Людовик XI не был настолько глуп! Остановить герцога в этой войне с швейцарцами означало бы удержать его, когда он устремился навстречу своей гибели.
По своей доброй воле, без всяких споров, король отдал ему Сен-Кантен.
И герцог отправился в поход против пастухов, как он презрительно называл жителей кантонов.
Людовик XI заявил швейцарцам, что, ввиду перемирия, подписанного с герцогом Бургундским, Франция не может помочь им солдатами. Однако следует вспомнить, что в подобном случае, как это предусматривалось договором, король должен был выплачивать швейцарцам двадцать тысяч флоринов в год.
Он и в самом деле выплатил им эти деньги и даже предложил им аванс в счет следующего года. Швейцарцы вежливо отказались: они не испытывали нужды ни в солдатах, ни в деньгах.
Под предлогом паломничества к образу Богоматери в Ле-Пюи-ан-Веле король расположился в Дижоне. Ему хотелось все видеть, все знать; предстоящее зрелище весьма его интересовало.
В разгар зимы, то есть 11 января 1476 года, Карл покинул Нанси, чтобы встать во главе своих войск.
Никогда еще он не собирал подобной мощи.
К тридцати тысячам человек, которых он привел с собой из Лотарингии, граф де Ромон присоединил еще четыре тысячи бойцов; кроме того, шесть тысяч человек прибыли к нему из Пьемонта и Миланского герцогства; его артиллерия, которая усилилась благодаря пушкам, захваченным в Лотарингии, была великолепна; его обоз был огромен: герцог возил с собой сокровища отца, отнятые у старых фламандских городов, походную часовню, раки, золотые скульптуры святых, серебряные изображения апостолов, доспехи из дамасской стали, сервизы из позолоченного серебра, знамена, палатки и шатры.
Такое великолепие заставляло вспомнить древние предания о персидских войнах; то был средневековый Ксеркс со своим двором из герцогов и князей, своими маркитантами, продажными девками и слугами вперемешку с военными; короче, вся эта толпа, следовавшая за армией, вдвое превышала ее по численности.
Швейцарцы являли собой совсем иное зрелище: одно лишь дерево и железо.
Когда герцог объявил войну кантонам, их послы ответили так:
— Вы ничего не выиграете, выступив против нас, ваша светлость: наша земля бедна и неплодородна; те из нас, кто попадет к вам в плен, не смогут заплатить богатый выкуп, ведь на шпорах ваших рыцарей и на сбруе ваших лошадей золота и серебра больше, чем вы найдете во всей Швейцарии.
Двум грубым силам, выступившим друг против друга, предстояло вот-вот столкнуться; бургундскому льву и бернскому медведю предстояло вот-вот сойтись лицом к лицу.
Граф де Ромон командовал авангардом: вступив в Жунь, он оказался бы в собственных владениях. Швейцарцы без сопротивления оставили Жунь и Орб.
Наконец, он подошел к Ивердону.
Швейцарцы были настроены оборонять его, однако обитатели города, сожалевшие о том, что они были лишены своего прежнего сеньора, сговорились сдать ему город.
План был чрезвычайно прост: два дома в городе прилегали к крепостному валу; горожане проделают брешь в стене, и под покровом ночи бургундцы проникнут в город.
Так и было сделано; солдаты герцога проникли в город, восклицая: «Бургундия! Бургундия! Город взят!»
Кое-как вооружившись, швейцарцы полуголыми выбегали из домов; но это были люди, которые с трудом поддавались испугу; кроме того, они говорили на языке, непонятном для бургундцев, а это многое значило в подобных обстоятельствах: они окликали друг друга, узнавали друг друга и под предводительством Ганса Шюрпфа из Люцерна отступили к замку. Ганс Мюллер из Берна занял позицию на подъемном мосту, чтобы прикрыть это отступление.
Храбрые горцы потеряли в общей сложности пять человек.
Едва не погиб и шестой: в ту минуту, когда все его товарищи вошли в замок и мост уже начал подниматься, все увидели, как этот человек стремглав бежит, вооруженный мечом и арбалетом. Преследуемый бургундцем, он обернулся, пустил в него стрелу, ранил его, затем бросился на него, добил его мечом, вытащил из его груди свою арбалетную стрелу с оперением и помчался в сторону крепости; его почти догнал второй вражеский воин, но он опять обернулся, убил его точно так же, как и первого, опять, как и в первый раз, вытащил свою стрелу и пустил ее в грудь третьего бургундца, сочтя ненужным вытаскивать ее оттуда, так как в эту минуту ему опустили подъемный мост.
Когда граф де Ромон появился перед замком, швейцарцы, успев к этому времени разобрать свои печи, принялись бросать в него кирпичи.
Нападающие забросали ров соломой и фашинами и подожгли все это.
Но едва только пламя лизнуло ворота, как швейцарцы распахнули их и бросились на бургундцев, не ожидавших такой вылазки, обратили их в бегство, ранили графа и захватили в городе все что им было нужно для снабжения замка.
На следующий день прибыл отряд из Берна, предназначавшийся для усиления гарнизона; бургундцы приняли его за швейцарский авангард и, охваченные ужасом, тотчас же оставили город.
Швейцарцы предали его огню и, забрав с собой свою артиллерию, отступили в замок Грансон.
Что же касается этой крепости, то они рассчитывали оборонять ее до последней крайности.