Второй бриллиант, поменьше, через шестнадцать лет после битвы был продан в Люцерне за пять тысяч дукатов; купец, который его приобрел, имел торговые сношения с Португалией; он продал его Мануэлу Великому. В конце XVI века дон Антонио, приор Крату, последний потомок династии Браганца, приехал в Париж и там умер; Никола де Арле, сеньор де Санси, купил этот камень, и тот под именем Санси стал одним из бриллиантов короны Франции, проданных во время первых войн Революции. Он принадлежал супруге Павла Демидова, но нам неизвестно, продолжает ли он оставаться собственностью этой семьи.
XXII. БИТВА ПРИ МУРТЕНЕ
Как, несомненно, помнит читатель, король Людовик доехал до Лиона, выставив предлогом, что он совершает паломничество к образу Богоматери в Ле-Пюи-ан-Веле. Этот набожный монарх питал совершенно особое благоговение к образам Богоматери: в числе его лучших подруг уже были Богоматерь Амбрёнская, Богоматерь Кле- рийская и Богоматерь Побед, и теперь он хотел привлечь на свою сторону Богоматерь Пюийскую, чей святой образ был вырезан из дерева самим пророком Иеремией.
Образ этот был чудотворным. И потому Людовик XI, узнав о поражении бургундцев под Грансоном, счел своим долгом отправиться к прославленной мадонне и поблагодарить ее. Седьмого марта он остановился на ночлег на небольшом постоялом дворе в нескольких льё от Ле-Пюи. Навстречу ему туда приехали трое посланцев от капитула; они хотели встать на колени, чтобы переговорить с королем, но он не позволил им принять такую смиренную позу.
— Встаньте, — сказал он, — и, если вы хотите обратиться ко мне с какой-нибудь просьбой, изложите ее письменно в форме прошения и вручите мне; я всегда исполню все, что в моих силах, во имя почитания преславнейшей Богоматери, святой Девы, вашей и моей заступницы. Возвращайтесь к себе в церковь, куда я скоро приду. Не надо выходить навстречу мне с крестным ходом: я иду к вам не для того, чтобы принимать от вас поклоны и знаки почитания, я иду как смиренный паломник, дабы просить благословение. Ждите меня у дверей собора, а когда я прибуду, запевайте «Salve Regina».[23]
Так и было сделано. Прежде чем войти в церковь, король надел мантию и стихарь каноника; затем он попросил разрешения пройти босыми ногами внутрь святилища, но из-за сильной усталости, одолевавшей его, ограничился в тот день краткой молитвой и оставил на алтаре триста экю.
По возвращении в Лион он встретился с приехавшим туда королем Рене.
Король Рене, вошедший в союз с герцогом Бургундским, явился просить прощения у Людовика XI. Несчастный государь догадывался, что Прованское королевство не достанется ни Карлу Менскому, его племяннику, ни Рене II, его внуку, и разъяснил это им посредством притчи. Как-то раз он бросил баранью лопатку двум борзым, и они принялись драться друг с другом за этот кусок. Но пока они отчаянно грызлись между собой, Рене приказал спустить бульдога. Бульдог, который был намного сильнее обеих борзых, кинулся на баранью лопатку, схватил ее и уволок; возможно, ему не удалось бы сделать этого, если бы борзые объединились против него.
Добрый король Рене был стар, а Карл Менский болен; Людовик XI рассудил, что жить тому и другому осталось недолго. Он был очень любезен со своим старым дядей и принял его с бесконечными ласками; каждый день он устраивал в его честь все новые празднества и старался порадовать его, предлагая ему в качестве подарка драгоценности, самоцветные камни, книги, старинные монеты и картины — словом, все, к чему старый государь проявлял сильный интерес.
Развлекая своего дядю купеческими товарами, сам он обзавелся купчихами: в Париж король вернулся с двумя любовницами — Пасс-Филон и Жигонь. Это было признаком величайшего удовлетворения!
Но не только добрый король Рене перешел на сторону Людовика XI: герцог Галеаццо тоже принес ему извинения за союзничество с герцогом Бургундским, приписывая страху подобную измену своему старому другу, королю Франции, и предложил сто тысяч дукатов для того, чтобы его величество забыл об этой глупой выходке. Король нуждался в Галеаццо и написал ему, что он забудет об этом безвозмездно.
Наконец, герцогиня Савойская по собственной воле отправила послание в Лион, чтобы помириться с братом. Но что до нее, то Людовик XI знал, как ему к этому относиться: они были из одной семьи, и у герцогини было много общих с ним черт. В то самое время, когда принцесса писала королю, она отправлялась на встречу с герцогом Бургундским в Лозанну.
Мы уже говорили, что Карл Смелый бежал вместе со своим шутом до Жуня. В Жуне ему с трудом удалось отыскать себе комнату для ночлега, поскольку здешний замок был сожжен и еще дымился. И потому герцог сделал там лишь короткую остановку и, по существу говоря, не останавливался до самой Лозанны, где он попытался вновь собрать свою армию.
Так что Карл находился в Лозанне, но не в самом городе, а в своем лагере, на холме, с которого открывался вид на Альпы; герцог был там один, охваченный бешенством, поклявшись не бриться до тех пор, пока он снова не встретится со швейцарцами в решительном сражении, рассылая повсюду приказы, чтобы заставить вернуться разбежавшихся солдат и набрать новые отряды, и предаваясь упоению мрачным и одиноким отчаянием.
Силы его не выдержали, и он заболел. Его лекарь, итальянец Анджело Катто, весьма искусный в своем ремесле, решил излечить его одновременно от душевного и телесного недугов; он ставил ему кровососные банки и заставлял его пить вино: обычно герцог пил лишь особый настой из трав.
Через две недели такой режим подействовал, Карл обрел прежнюю энергию и вернулся к своей привычной жизни воина.
Он получил четыре тысячи итальянцев от папы, пополнил свой отряд англичан, распорядился прислать из Фландрии шесть тысяч валлонцев, а из Нидерландов — две тысячи рыцарей, которые вместе с их сопровождающими составили кавалерию численностью в пять или шесть тысяч человек. Никогда еще он не был так грозен в проявлениях своей воли и никогда еще не командовал с такой жестокостью; все его приказы исполнялись под страхом смерти. Он устроил смотр: в его распоряжении оказалось двадцать три тысячи человек, не считая обозной и артиллерийской прислуги. Но этого было недостаточно; он стал ждать новых пополнений и добавил к своему войску еще девять тысяч человек, собранных в разных местах. Наконец, граф де Ромон прислал ему четыре тысячи савояров; в итоге, численность его армии достигла тридцати шести или тридцати восьми тысяч человек.
Таким образом, герцог обладал теперь большей мощью, чем накануне битвы при Грансоне, и вместе с мощью к нему вернулась и вся его прежняя гордыня.
Теперь уже не Иоанну Калабрийскому и не Максимилиану предстояло жениться на его дочери Марии, а юному герцогу Савойскому; раздел земель Берна произвели заранее. Начать намеревались с нападения на Мур- тен: кампания должна была завершиться за один день!
Карл заявил:
— Я позавтракаю в Муртене, пообедаю во Фрибуре, а поужинаю в Берне!
Итак, свой первый удар он собирался нанести по Мур- тену: Муртен был передовым часовым Берна, его сторожевой заставой.
Со своей стороны, не бездействовали и швейцарцы. Власти кантонов отправляли письмо за письмом во Францию и в Германию. Страсбург послал отряд из восьмисот солдат в красных мундирах, Кольмар — отряд солдат в красно-голубых мундирах, Линдау — в белозеленых, Вальдсхут — в черных.
Король не послал ни одного человека, но предложил сколько угодно денег, чтобы набрать войска. Мы, однако, ошиблись, сказав, что король не послал ни одного человека: он послал Рене Лотарингского, этого молодого, красивого принца, который был лишен своих владений и являл собой живой пример жестокости и несправедливости герцога Бургундского. Рене отправился сражаться лично и, будучи слишком беден, чтобы оплатить издержки на снаряжение, вынужден был обратиться за помощью к своей бабушке. Все его любили и относились к нему благожелательно. Когда он проезжал через Лион, горожане и купцы поинтересовались у него, каких цветов одежда у людей его свиты; он ответил: «Белого, красного и серого», и уже на следующий день у всех купцов и горожан на шляпах были перья этих трех цветов. Проезжая инкогнито, переодетым, через свою дорогую Лотарингию, он отправился на мессу в церковь святого Николая вблизи Нанси. По окончании мессы к нему подошла какая-то женщина и, не подавая виду, положила ему в карман кошелек, в котором было не менее четырехсот флоринов. Молодой принц поблагодарил женщину и спросил, как ее зовут; она не пожелала ответить, но позднее ему стало известно, что это была вдова одного из его прежних слуг, Валлетера.
И на этот раз предсказание герцога Карла оказалось пустым звуком: он не только не позавтракал в Муртене, не пообедал во Фрибуре и не поужинал в Берне, но к тому же еще даже десятая попытка взять штурмом оборонительный вал швейцарцев оказалась не более успешной, чем первая.
«Пока в наших жилах останется хоть капля крови, мы будем обороняться», — написал Бубенберг, героический защитник Муртена.
Тем временем в Берн прибывали люди из Ури, Унтер- вальдена, Энтлибуха, Туна, Оберланда, Ааргау, Бьена, от коммуны Базеля и от базельского епископа, а также из всех земель герцога Сигизмунда.
Ждали только жителей Цюриха.
Наконец, вечером 21 июня, когда весь Берн находился в церквах и молился Господу, стало известно о прибытии цюрихцев; вместе с ними прибыли жители Тургау, Бадена и вольных земель.
В одно мгновение Берн оказался иллюминирован, а у дверей каждого дома был выставлен накрытый стол; однако новоприбывшие лишь выпивали мимоходом по стакану вина: они и так опасались, что пришли слишком поздно. Их обнимали, им желали удачи.
В десять часов вечера ополченцы покинули Берн, распевая военные песни; всю ночь они шли под проливным дождем и на рассвете прибыли к Муртену.
В распоряжении герцога, как мы уже говорили, находилось тридцать шесть или тридцать восемь тысяч солдат; у конфедератов — примерно тридцать тысяч.