и Наваррский,
сын вышеназванного императора Карла,
повелел положить его в сей гробнице,
подле его дочери и единственной наследницы
МАРИИ, жены и супруги высокородного и могущественного
государя МАКСИМИЛИАНА, эрцгерцога Австрийского,
а затем короля и императора римлян.
Помолимся Господу за упокой его души.
Аминь».
Если вы будете проезжать через Нанси и история Карла Смелого придет вам на память, попросите, чтобы вам показали лежащую у порога одного из домов большую плиту черного мрамора. Это место, где было выставлено тело герцога Карла, прежде чем его внесли в дом Жоржа Марке.
Плита эта, судя по ее размерам, вполне могла бы послужить Карлу Великому, но послужила она всего лишь Карлу Грозному.
Здесь нам следовало бы прекратить наше повествование, однако, на наш взгляд, оно будет неполным, если мы не увидим, как, в свой черед, умирал король Людовик, который почувствовал столь великую радость, узнав о печальном конце герцога Бургундского, что дал обет установить серебряную решетку вокруг раки святого Мартина Турского!
ЭПИЛОГ. ХИТРЫЙ ЛИС НЕ ИЗМЕНЯЕТ СЕБЕ ДО САМОЙ СМЕРТИ
В тот самый час, когда происходила битва при Нанси, Анджело Катто, медик-астролог, покинувший герцога Бургундского и перешедший на сторону короля Франции, служил обедню — ибо он был священником и позднее стал архиепископом Вьеннским — так вот, в присутствии своего нового господина он служил обедню в церкви святого Мартина Турского.
— Государь, — внезапно воскликнул он, — consummatum est![25] Ваш враг мертв!
Точно так же за тысячу пятьсот лет до этого некий авгур произнес в присутствии Тита Ливия: «В этот час Помпей разбит при Фарсале и Цезарь стал победителем».
Только через день Людовик XI получил достоверные новости, но в них было лишь известие о поражении Карла Смелого, и только спустя еще два дня королю стало известно о смерти герцога.
Какое-то время он пребывал в оцепенении, ошеломленный случившимся.
Что ему следовало предпринять? Прежде всего, эта смерть открывала для Франции возможность вернуть себе те провинции, какие были отторгнуты от нее в пользу Бургундской династии, ветви французского королевского дома, принесшей ему больше вреда, чем Генрих V, Генрих VI и все Эдуарды, вместе взятые!
Первое, о чем подумал Людовик XI, могло бы прийти в голову обычному человеку, такому, как Эдуард IV или Фридрих III: женить дофина на наследнице престола Бургундии, невзирая на разницу в возрасте (дофину было восемь лет, а Марии двадцать), и, благодаря этому браку, вступить одной ногой в Германию и осуществить давнюю мечту Франции — проложить ее границу по Рейну.
Однако, по всей вероятности, это означало бы войну с Англией и войну с империей.
Людовик XI терпеть не мог войну, и у него не было желания разжигать ее вновь.
Нет, ему следовало попытаться сделать иное, а именно, вернуть, не обнажая меча, если это будет возможно, Артуа и Бургундию, города на Сомме и в Пикардии.
Задача была трудной, почти безумной, но для такого человека, как Людовик XI, в ней не было ничего невозможного.
В его глазах это было прежде всего денежное дело; при помощи денег будет обеспечено невмешательство Эдуарда: он засыплет его деньгами.
Кроме того, во всем этом участвовали две женщины, то есть две соперницы: королева Англии и вдовствующая герцогиня Бургундская.
Королева Англии хотела выдать племянницу замуж за лорда Риверса, своего брата; герцогиня Бургундская тоже хотела выдать дочь замуж за своего брата — герцога Кларенса.
Лорд Риверс был слишком незначительным дворянином для такой богатой наследницы; герцог Кларенс, старик и пьяница, подходил ей ничуть не больше.
Людовика XI оба эти жениха ничуть не беспокоили, ибо ему было понятно, что они уничтожат друг друга: смотри Шекспира.
Однако Людовику XI было понятно и то, что в этот век рыцарства, когда рыцарство уже находится при смерти, но еще существует по названию, на него, короля- тирана, ополчатся все и обвинят его в том, что он ограбил вдову и сироту.
Правда, он ограбил бы их в пользу матери, растерзанной за сто пятьдесят лет до этого дочерью-матереубийцей, неблагодарной Бургундской династией.
Король вступил в Пикардию и в Бургундию.
У него был предлог для захвата каждой провинции и почти каждого города: для Арраса — безвозмездное изъятие, для Абвиля — возврат.
Что же касается Бургундии, то тут предлог был получше.
Людовик XI являлся естественным опекуном юной Марии и выступал в роли так называемого благородного попечителя: он забирал имущество своей подопечной, чтобы его не присвоили другие. Оставалось узнать, вернет ли он его.
Понаблюдаем за ним в деле.
Более всего он хотел заполучить Аррас; Аррас был ему нужен, и с Арраса он начал.
Аррас, и в самом деле, являлся для Франции заграждением сразу от трех врагов: от Кале, от Англии и от Фландрии.
Фламандцы считали Аррас древней вотчиной своего графа, и их боевым кличем был: «Аррас! Аррас!»
Но как забрать Аррас, принадлежащий графам Артуа?
Людовик XI решил, что он предъявит требования вовсе не на город. Город! На него у короля не было никаких прав; нет, речь должна была идти о старой части города, епископском квартале, который даже не имел стен и всегда находился в зависимости от короля.
Людовик XI сумел взять Аррас силой: он добился от посла Эмбер кура и канцлера Югоне, что сир де Крев- Кёр займет от его имени старую часть города, и 4 марта 1477 года вступил туда.
За эту уступку королю Эмберкур и Югоне поплатились головой.
Несомненно, Людовик XI весьма скорбел о них, однако Аррас был таким славным и прекрасным городом, что вполне стоил двух голов! Нойс, который с трудом можно было назвать крепостью, обошелся герцогу Бургундскому в три тысячи человеческих жизней, и это при том, что он так его и не захватил.
Впрочем, эта старая часть города находилась в руках сира де Крев-Кёра, а по правде говоря, если и был на свете сеньор, на которого Мария Бургундская могла рассчитывать, то это был сир де Крев-Кёр, губернатор Пикардии и городов на Сомме, сенешаль Понтьё, управитель Булони, рыцарь ордена Золотого Руна.
Мать сира де Крев-Кёра воспитывала Марию Бургундскую, и та, когда была маленькой, часто называла его своим братом. После смерти герцога она сохранила за сиром де Крев-Кёром все его должности, а также отдала ему в управление Эден и сделала его своим придворным кавалером.
Бесспорно, сам по себе сир де Крев-Кёр никогда не отдал бы старую часть города Людовику XI, но, получив разрешение канцлера и посла поступить так и имея поручение короля охранять эту жемчужину, сир де Крев-Кёр не мог ни нарушить приказ, отданный одними, ни отказаться от чести, оказанной ему другим.
К тому же, отдавая королю старую часть города, Югоне отдавал ее, но с определенными оговорками.
Для начала Людовик XI вступил туда; позднее станет видно, что следовало понимать под этими оговорками.
Разумеется, обладать Аррасом было очень хорошо, но иметь Булонь — самый драгоценный аванпост христианского мира, как выразился Шатлен, — было бы еще лучше!
К несчастью, Булонь принадлежала графам Овернским, и король Франции не имел на нее никаких прав.
Ну, это как знать! А если хорошенько поискать?
Булонь обладала чудотворным образом Богоматери, а Людовик XI, как известно, чрезвычайно почитал образы Богоматери, что могли засвидетельствовать Богоматерь Амбрёнская, Богоматерь Клерийская, Богоматерь Победы и Богоматерь в Ле-Пюи-ан-Веле.
Ему недоставало теперь Богоматери Булонской, причем до такой степени, что у него пропал сон.
Как же превратить Богоматерь Булонскую в Богоматерь французскую?
Богоматерь Булонская была предметом паломничества: она была осыпана дарами, освященными знаменами, доспехами и памятными приношениями по обету.
Людовику XI пришла в голову мысль подарить Богоматери город, имя которого она носила: вопрос, таким образом, переставал быть политическим и становился религиозным. Король вверил город в руки Пресвятой Девы и посвятил его ей, заявив при этом, что отныне и навсегда Булонь будет принадлежать лишь Богоматери, и одновременно даровав ей титул графини Булонской. Однако, как только Богоматерь стала графиней Булонской, он, король Франции, получил от нее этот город как ее ленник.
Без шпор, без пояса, разутый, Людовик XI в ходе пышной церемонии принес Богоматери клятву верности и в знак признания своей вассальной зависимости вручил ей большое золотое сердце, поклявшись надежно оберегать город.
Таким образом, он оказался покровителем старой части города Арраса как король Франции и защитником города Булони как ленник Богоматери.
Что же касается Перонны и Абвиля, то он оберегал их, как мы уже сказали, в качестве опекуна Марии Бургундской.
Тем временем ему стало известно о свадьбе Марии Бургундской с сыном императора Фридриха III, Максимилианом. Напомним, что император и герцог Бургундский обменялись в свое время обещаниями по этому поводу.
Мария Бургундская опасалась, как бы королева Англии не выдала ее замуж за своего брата Риверса, как бы вдовствующая герцогиня Бургундская не выдала ее замуж за своего брата Кларенса и как бы штаты Фландрии не выдали ее замуж за Адольфа Клевского. И она по собственной воле вышла замуж за Максимилиана.
Впрочем, Фридрих III до конца остался верен своей славе скряги: у его сына не было ни ленных владений, ни денег, и враги называли Максимилиана безземельным принцем.
С таким же успехом они могли бы назвать его без- рубашечным принцем, ибо приданое ему подарила невеста, и она же оплатила его расходы на дорогу.
Но, правда, жених был молодым немцем приятной наружности, прекрасно сложенным, стройным и ловким, отважным тирольским охотником; этого было вполне достаточно, чтобы покорить юную принцессу двадцати лет от роду. Свадьба состоялась 18 августа 1477 года.