шенько надавав ей по щекам.
Папаша Дюран передал этот ответ племяннице, которая тотчас же принялась за молитву, призывая голоса так, как она это обычно делала; на этот раз, как и прежде, на ее зов явились архангел и обе святых. Жанна поведала им о своей неудаче, и голос сказал ей: «Ты сомневалась, Жанна, в то время как Богу угодны сердца, преисполненные веры; Бог повелел тебе пойти самой, а ты послала другого, и этот другой не достиг цели, поскольку лишь тебя одну Бог наделил даром убеждать. Иди же, ибо все еще можно исправить; если же ты будешь медлить, все будет потеряно».
Жанна поняла, что пребывать в нерешительности более нельзя, и отправилась в город в пятницу после праздника Царей-волхвов 1429 года от Рождества Христова; она пришла в Вокулёр ночью, и сопровождавший ее дядя постучал в дверь к каретнику, который предоставил им кров. Жена каретника хотела разделить свое ложе с Жанной, но девушка отказалась и всю ночь, до самого рассвета, провела в молитве.
Эта молитва придала ей столь сильную уверенность, что, когда, по ее мнению, настал час предстать перед сиром де Бодрикуром, она отказалась от помощи своего дяди, заявив, что голоса повелели ей идти одной; и действительно, около девяти часов утра она явилась к капитану. Поскольку было еще очень рано, этот визит весьма позабавил латников, и они тотчас же провели девушку к своему командиру, хотя в эту минуту он был занят беседой с отважным рыцарем по имени Жан де Новелонпон, который только что прибыл из Жьена на Луаре и привез сиру де Бодрикуру известие о смерти графа Солсбери.
Жанна вошла и приблизилась к капитану.
— Мессир Робер, — начала она, — знайте, что мой Господин уже давно повелел мне отправиться к славному дофину, который должен быть, который есть и который будет единственным настоящим королем Франции.
— А кто он, этот господин, моя милая? — с улыбкой спросил сир де Бодрикур.
— Царь Небесный, — ответила Жанна.
— И что произойдет после того, как вы окажетесь подле дофина?
— Дофин даст мне латников, и я сниму осаду Орлеана, а после того, как осада будет снята, я поведу его короноваться в Реймс.
Рыцари переглянулись и разразились смехом.
— Не сомневайтесь, — сказала Жанна с тем серьезным и спокойным видом, какой ей был присущ, — ибо, клянусь, я говорю вам истинную правду.
— Но мне кажется, что я вижу вас уже не в первый раз, — сказал сир де Бодрикур, вглядываясь в Жанну,
— Это я, — отвечала девушка, — в праздник Царей- волхвов сообщила вам в Домреми о смерти графа Солсбери, что вам сейчас подтвердил, — она повернулась к Жану де Новелонпону, — этот благородной рыцарь.
Рыцарь вздрогнул, ибо он прибыл ночью и ни с кем не говорил о привезенной им новости; да и сам капитан был поколеблен в своем сомнении.
— Однако, — обратился он к девушке, — если ты раньше всех знала о кончине благородного графа, ты должна знать также и о том, как он скончался?
— Да, несомненно, — отвечала Жанна. — Он стоял у окна башни и смотрел оттуда на добрый и верный город Орлеан, когда Господь, который знает, оценивает и вознаграждает людей по их заслугам, попустил, чтобы осколок каменного ядра выбил графу глаз, отчего спустя два дня тот скончался.
Рыцари удивленно переглянулись, ибо все эти подробности были совершенно точными. Тем не менее, поскольку такие откровения могли равным образом исходить как с Небес, так и из ада, мессир де Бодрикур отпустил Жанну, ничего ей не пообещав.
Жанна вернулась в дом каретника, не слишком обескураженная холодным приемом, которого она была удостоена, ибо ее голоса говорили ей, что какое-то время в ней будут сомневаться, но в конце концов Бог даст ей дар убеждения. Она обосновалась в доме каретника, стараясь занимать как можно меньше места у этих славных людей, чтобы не стеснять их, и проводила все свои дни в церкви, непрестанно исповедуясь, предаваясь посту и причащаясь и без конца повторяя, что ее надо отвести к благородному дофину и что, прибыв к нему, она поведет его короноваться в Реймс, сняв перед этим осаду Орлеана. Она была столь молода, столь красива и с ее губ срывались столь кроткие и целомудренные слова, что бедняки, всегда более склонные к надежде, чем знать, поскольку, чем человек несчастнее, тем он доверчивее, следовали за ней, когда она выходила из дома, сопровождали ее своими молитвами и говорили, что она и вправду святая женщина и если ее отвергнут, то несчастья, которые угрожают Французскому королевству, обрушатся и на тех, кто ее оттолкнет.
Этот всеобщий хор похвал дошел до слуха сира де Бодрикура, и тот, уже и сам взволнованный происходящим, отправился к кюре Вокулёра и рассказал ему все, что знал. Кюре минуту подумал, а затем, разделяя опасения капитана насчет чародейства, заявил ему, что есть лишь одно средство удостовериться, от Бога или от Сатаны исходит ее дар прорицания, и средство это — изгнание бесов. Сир де Бодрикур согласился с этим предложением; кюре облачился в епитрахиль, взял распятие и вместе с капитаном направился к дому, где жила Жанна.
Они застали Жанну за молитвой; кюре и капитан вошли в ее комнату и открыли дверь, чтобы каждый мог видеть то, что там произойдет. Жанна по-прежнему продолжала молиться, и тогда священник показал ей распятие и стал заклинать ее удалиться прочь, если она бесноватая; но Жанна, напротив, на коленях подползла к священнику, потом поцеловала обе полы его епитрахили и раны на боку, руках и ногах Христа, изображенного на распятии, и все это делалось с такой верой и таким рвением, что кюре заявил, что девушка, возможно, и безумна, но уж наверняка не одержима дьяволом.
Так что сир де Бодрикур удалился, успокоившись по поводу чародейства, но этого было недостаточно, чтобы заставить его исполнить то, о чем просила Жанна. Она не была одержима дьяволом, это правда, но, как сказал кюре, она могла быть безумной, и к тому же, что скажут о воине, носящем копье и меч, который посылает своему королю женщину, чтобы та его защищала? Жанна победила сомнение, но ей еще оставалось победить гордость.
На следующий день, поскольку слава о ее набожности распространилась не только по городу Вокулёру, но и по соседним деревням, Рене Анжуйский, герцог Барский, который уже давно был болен и которого врачи не могли излечить, послал за ней, чтобы спросить у нее совета по поводу своего недуга.
Жанна поспешила отправиться к нему, как она это делала в отношении любого страждущего, призывавшего ее, но, явившись к герцогу, заявила, что ей дана небом лишь одна миссия — снять осаду Орлеана и отвести Карла VII короноваться в Реймс. Впрочем, она посоветовала герцогу набраться мужества и не давать своим подданным повод к возмущению, живя в разладе со своей женой, как он это делал; затем, посоветовав ему пребывать в страхе Божьем, она попрощалась с ним, пообещав ему молиться о его выздоровлении. Герцог дал ей четыре франка, которые она раздала бедным, выйдя от него.
Возвращаясь в Вокулёр, она встретила рыцаря Жана де Новелонпона, прогуливавшегося по улицам вместе с другим достойным человеком по имени Бертран де Пуланжи. Жан де Новелонпон, узнав девушку, подошел к ней и, поскольку она произвела на него сильное впечатление, а каждый день приходили все более печальные новости об осаде Орлеана, сказал:
— Ах, Жанна, скоро мы дойдем до того, что увидим изгнанного из Франции короля, а нас превратят в англичан!
— О! — воскликнула Жанна. — Ничего этого не произойдет, тем не менее, если мне захотят поверить; но, к несчастью, сир де Бодрикур не обращает внимания ни на меня, ни на мои слова, тем самым заставляя нас терять драгоценное время; и все же необходимо, чтобы я оказалась рядом с монсеньором дофином еще до Средопостья; пусть я сотру себе ноги до колен, но все-таки попаду к королю, ибо никто в мире, ни один император, король или герцог, ни дочь короля Шотландии, ни кто-либо другой, не может освободить Французское королевство — только от меня придет ему помощь. И все же я предпочла бы остаться дома и прясть подле своей бедной матери, ибо мне полагается заниматься другим; но я должна идти и должна это делать, ибо этого желает мой Господь.
Сеньор де Новелонпон пристально посмотрел на Жанну и, увидев веру и уверенность, сверкавшие в ее глазах, сказал:
— Послушайте, Жанна, я не знаю, откуда это ко мне пришло, и горе вам, если из ада, но я чувствую себя убежденным в истинности того, что вы говорите; даю вам слово, что если Бодрикур будет продолжать упорствовать, то я сам под водительством Господа отведу вас к королю.
И он вложил свою руку в ее ладони в знак принятого им обязательства.
— О, сделайте это, сделайте это! — воскликнула Жанна, сжимая эту верную руку. — Но только поспешите, ибо как раз сегодня наш славный дофин понес огромные потери под Орлеаном и ему угрожают еще большие потери, если вы как можно скорее не отведете или не отправите меня к нему.
Мессир Бертран де Пуланжи, слышавший всю эту беседу, одновременно с сиром Жаном де Новелонпоном ощутил, что его растрогала вера девушки, и, протянув ей в свою очередь руку, он тоже поклялся Жанне, что не покинет ее и, как и его друг, будет сопровождать ее повсюду, куда ей будет угодно направиться.
Жанна поблагодарила обоих; девушка была так обрадована, что поцеловала им колени; она хотела ехать немедленно, не ожидая больше ничего, но рыцари ответили ей, что из соображений учтивости им следует испросить согласия на эту поездку у сира Робера.
— А если сир Робер откажет вам? — с дрожью в голосе спросила девушка.
— Если сир Робер откажет нам, — отвечали оба рыцаря, — то мы все же поступим по своей воле; но, по крайней мере, мы сделаем все так, как велит нам долг.
— Тогда прощайте и да хранит вас Господь! — сказала Жанна.
Затем, вернувшись к каретнику, она стала молиться в ожидании рыцарей.
Как мы говорили выше, мессир Робер был уже более чем наполовину убежден в необходимости помочь Жанне, но его сдерживал страх прослыть смешным; и потому он был чрезвычайно обрадован, когда столь славные рыцари, как Жан де Новелонпон и Бертран де Пуланжи, оградили его от такой опасности, взяв ответственность на себя. Так что он согласился на все и велел им привести к нему Жанну, чтобы вместе обсудить все приготовления к отъезду.