— Государь, я явился сказать вам, что вы снискали милость Господа, пославшего вам эту юную девушку для спасения королевства; смело предоставьте ей действовать, дав ей столько воинов, сколько вам удастся собрать; а в доказательство того, что она должна короновать вас в Реймсе, вот небесная корона, которую посылает вам Господь Бог. И не сомневайтесь более, государь, ибо продолжать сомневаться — это оскорблять Господа.
Произнеся эти слова, ангел выпустил из рук корону и, снова скользнув по полу, так, что из-за его длинной одежды невозможно было определить, шел он или летел, вернулся в часовню, где на глазах у Жанны мягко оторвался от пола и сквозь купол вознесся в небо. При виде этого зрелища бедная девочка принялась плакать, ибо ее душа, предчувствуя все то, что предстояло претерпеть на земле ее телу, была охвачена великим желанием последовать за этим прекрасным ангелом на небо; но время вечного блаженства для нее еще не наступило. И небесный посланец покинул ее, не откликнувшись на страстную мольбу, которую она произносила с молитвенно сложенными ладонями.
Затем Жанна с глубоким вздохом встала и подошла к королю.
— Славный дофин, — сказала она ему, указывая на корону пальцем, но не касаясь ее, — вот ваш знак; возьмите его.
И Карл VII склонился перед архиепископом Рейм- ским, который возложил корону на его голову.
После этого было почти решено, что все полностью доверятся Жанне; тем не менее советники попросили короля сначала отправить Жанну в Пуатье, где находился парламент и было несколько крупных ученых в области теологии; но тогда король заявил, что он сам сопроводит Жанну в этот город, и потому велел ей быть готовой к отъезду на следующий день. Жанна спросила, куда ее намереваются отвезти, и он ответил ей: в Пуатье.
— Видит Бог, я знаю, что мне придется многое претерпеть там! — воскликнула Жанна. — Но это не имеет значения, Господь мне поможет. Поедем же туда, коль скоро так угодно королю.
Наутро Жанна выехала в город Пуатье. Там в ожидании ее собрались все духовные лица и доктора теологии, жившие в самом городе и на двадцать льё вокруг; им уже было известно о том великом доверии, какое король испытывал к этой юной девушке, и, поскольку он выразил ей это доверие, не посоветовавшись с ними, они чувствовали столь большую досаду, что более всего на свете жаждали уловить Жанну на каком-нибудь противоречии; и потому, как она и предсказывала, ей предстояло немало претерпеть от них; но, как и в Шиноне, в Пуатье ее ни на миг не покидало присутствие духа, так что все поражались, как простая юная девушка, никогда не изучавшая тех наук, каким обучают мужчин, могла отвечать столь осмотрительно. Несмотря на то, что король, архиепископ Реймский, мессир Карл де Бурбон и мессир де
Ла Тремуйль уверяли, что Жанна представила им неопровержимое доказательство истинности ее миссии, ученая ассамблея не хотела верить королю и двум благородным сеньорам на слово, и один кармелит довольно ядовито заметил, что, раз уж Жанна представила одно доказательство, ей ничего не будет стоить представить и другое.
— Так я и поступлю, — отвечала Жанна, — и этим доказательством будет снятие осады Орлеана и коронация короля в Реймсе. Дайте мне воинов в таком количестве, какое найдется; отправляйтесь вместе со мной, и вы увидите два доказательства вместо одного.
— Но, — возразил один доктор теологии из ордена доминиканцев, — если Господу угодно, чтобы англичане были изгнаны из Франции, Господу не нужны солдаты, чтобы осуществить подобное чудо, ибо, стоит ему только пожелать этого, как одной его воли будет достаточно не только для того, чтобы заставить англичан вернуться домой, но и для того, чтобы уничтожить их всех от первого до последнего.
— Солдаты будут сражаться, — отвечала Жанна, — и Бог даст им победу.
— А скажите нам, моя милая, — с сильно выраженным лимузенским акцентом произнес брат Сеген, — на каком языке говорили ваши голоса?
— На лучшем французском, чем ваш, — ответила Жанна.
Еще один теолог процитировал богословские книги, в которых говорилось, что не следует верить как в сами видения, так и тем, кто утверждает, будто видел их.
— Признаться, — промолвила Жанна, — я не знаю, что там говорится в ваших книгах, но мне известно, что в книге Господа написано куда больше, чем во всех этих книгах.
Впрочем, в Пуатье, как ранее в Шиноне и в Вокулёре, образ жизни девушки служил назиданием для всех; она остановилась в доме метра Жана Рабато, женатого на доброй и достойной женщине, под опеку которой была отдана Жанна, и, поскольку та почти все время проводила в молитве и в благочестивых делах, славная хозяйка повсюду говорила, что она никогда не видела столь скромной и столь набожной девушки и, скорее, та сама может опекать других, чем находиться под чьей-либо опекой. Такого же мнения придерживались и все те, кто приходил повидать ее и, побеседовав с ней, возвращался со словами, что это Божье создание и нужно верить ее словам так же, как Евангелию; наконец, этот глас народа, который на сей раз определенно можно было назвать гласом Божьим, дошел и до слуха самих ученых-теологов, и, поскольку, с какими бы ухищрениями ни составляли они свои вопросы, им ни разу не удалось уличить Жанну ни в противоречиях, ни в ереси, они в конечном счете единогласно заявили, что нужно довериться девушке и попытаться осуществить то, что она предлагает.
Король, весьма обрадованный таким решением, увез Жанну в Шинон, и там было решено, что первой экспедицией с ее участием станет доставка в осажденный город обоза со съестными припасами, которые в течение двух недель собирали в Блуа и в которых, как было известно, чрезвычайно нуждался добрый и верный город Орлеан.
V. ОБОЗ
В то время в Шиноне находился герцог Алансонский, взятый в плен в битве при Вернее и выкупившийся из неволи за 200 000 экю, из которых он уплатил наличными лишь половину, оставив в заложниках за остальную часть суммы семерых своих дворян. И потому, вместо того чтобы незамедлительно вернуться к королю, он занялся продажей своей сеньории Фужер, что принесло ему 140 000 экю; выкупив своих заложников за сто тысяч, он прибыл сюда с остальными деньгами, чтобы пополнить свой военный отряд.
Герцог Алансонский застал город Шинон пребывающим в состоянии радости и надежды, ибо уже распространился слух о том, что Жанна была признана посланницей Небес. Не разделяя еще этого ликования, герцог все же не остался совершенно безучастен к нему; нравственное влияние избранницы Божьей уже ощущалось, и все говорили о предстоящем походе на англичан так, как если бы речь шла о праздничной прогулке. Как раз в это время король и Жанна вернулись в Шинон.
Герцог испытывал столь сильное желание отомстить англичанам за свой плен, что все средства, какие могли бы привести его к этой цели, казались ему превосходными. И потому он принял Жанну если и не с полной верой в нее, то внешне, по крайней мере, с большим доверием. Король по-родственному обнял герцога Алан- сонского и, зная, что он жаждет вновь вернуться в бой, дал ему поручение выехать в Блуа раньше Жанны и все сделать для того, чтобы через неделю обоз был готов.
Герцог Алансонский тотчас же уехал; герцогиня, которая всего лишь неделю провела с мужем, сильно горевала из-за столь поспешного отъезда, но Жанна ободрила ее, сказав ей: «Клянусь Богом, госпожа герцогиня, я обещаю вам привезти славного герцога домой целым и невредимым». Герцогиня, которая была набожной женщиной, утешилась этим обещанием, ибо она относилась к числу тех, кто твердо верил в богоизбранность Жанны.
После того как герцог Алансонский уехал, сразу же началась подготовка к отъезду Жанны. Как и подобало военачальнику, ей были приданы оруженосец, паж, два герольда и капеллан. Оруженосца звали Жан Долон; пажа — Луи де Конт, по прозвищу Имерге; одного из герольдов — Гиень; другого — Амблевиль, и, наконец, капелланом был брат Пакерель.
Покончив с этой первой заботой, король приказал выдать Жанне полный набор вооружения, но она отослала обратно меч, заявив, что ей следует пользоваться не этим оружием, а тем мечом, который найдут на могиле старого рыцаря, погребенного в одном из приделов церкви святой Екатерины Фьербуаской. Ее спросили, как распознать этот меч, и она ответила, что на его клинке и около его рукоятки имеется изображение пяти геральдических лилий. У нее поинтересовались также, знала ли она об этом оружии потому, что видела его прежде; в ответ на это она сказала, что оно ей совсем незнакомо, но ее голоса посоветовали ей воспользоваться именно этим мечом, а не каким-либо другим. Королевский оружейник был послан в церковь святой Екатерины Фьербуаской и нашел меч в указанном месте. Оружие было начищено до блеска, и Карл VII приказал изготовить для него красивые бархатные ножны, расшитые золотыми геральдическими лилиями.
Между тем проходили дни, и вот уже наступил конец апреля; терять время и дальше было невозможно, ибо город Орлеан поддерживало в его отваге и верности лишь ожидание чудесной помощи. Король попрощался с Жанной, и она отправилась в Блуа в сопровождении маршала де Реца, де Ла Мезона, де Лаваля, де Потона, де Ла Гира, Амбруаза де Лоре, адмирала де Кюлана и примерно двухсот пятидесяти—трехсот латников.
Прибыв в Блуа, она была вынуждена оставаться там несколько дней, ожидая подхода более многочисленного отряда; ибо, хотя Жанна и повторяла без конца, что число солдат, которые пойдут в Орлеан вместе с ней, не имеет значения, лишь бы поскорее выступить в поход, другие командиры не хотели отправляться в путь, не располагая более или менее значительным войском. Жанна, таким образом, была вынуждена провести в Блуа почти целую неделю; испытывая глубокое сожаление по поводу этой задержки, она решила использовать время с пользой и заказала знамя из белого шелка, усеянное золотыми геральдическими лилиями; в центре знамени был изображен Господь, держащий в руке земной шар, а по обе стороны от него — два коленопреклоненных молящихся ангела; на оборотной стороне полотнища, где святых образов не было, девушка велела написать два слова: